Нина Молева - Московские тайны: дворцы, усадьбы, судьбы Страница 11

Терраса ресторана Крынкина. Москва. Воробьевы горы. Начало XX в.

Сад с его разнообразными развлечениями был полностью ликвидирован.

Но как бы пренебрежительно ни относились потомки к трудам и талантам своих предшественников, очевидно одно: у московских садов своя культурная традиция, свое место не в развлечении или бизнесе, а в культурной жизни. И если обращаться к традициям – национальным прежде всего! – то необходимо понимание воссоздания в них культурного ареала, способного компенсировать напряженность нашей повседневной жизни. Это и определенная программа, и очень продуманные способы ее реализации. Тогда на месте рождения Художественного театра не сможет появиться, как это уже произошло, скульптура Данте Алигьери. Причина, как и с плахой Степана Разина, проста: подарок городу надо пристроить. Потому что по существующему закону нашего города подарки не подлежат оценке специалистов, тем более вообще москвичей. Дипломатический реверанс всегда оказывается выше соображений воспитания вкуса, культуры и понимания своеобразия нашего города.

Есть и другая, нисколько не меньшая опасность: подчинение всех садов и парков надуманной и усиленно пропагандируемой программе псевдоэтнографических ярмарочных гуляний. Потому что таких в московских садах просто не было. Не такую форму носили и народные гулянья под Новинским и у Новодевичьего монастыря. Стоит перелистать хотя бы дневники Льва Толстого.

Петровский дворец. Литография Э. Остейна. 1850-е гг.

А воспоминания о московских садах… В 1901 году студенты Петровской сельскохозяйственной академии увидели ехавших в Петровско-Разумовское супругов Чеховых и решили преподнести писателю огромный букет сирени. Букет был составлен, Антона Павловича в парке удалось найти, но за занятием, одинаково смутившим обе стороны: Чехов и Ольга Леонардовна гонялись за бабочками. Смущенный писатель бросился вон из парка. Его восторженные почитатели так и не решились передать ему цветы. А ведь приехать сюда было давней мечтой писателя. «Когда приеду, пойдем опять в Петровско-Разумовское? – пишет он из Ялты жене. – Только так, чтобы на целый день и чтобы погода была очень хорошая, осенняя…»

Еще раз о «Наутилусе»

Общеизвестно, что идея подводной лодки принадлежит XVII веку, а ее практическая реализация – XIX. Однако, как оказывается, в этой многовековой истории до сих пор не хватает многих и притом интереснейших промежуточных страниц.

Да, первый опыт, поставленный в 1620 году в Лондоне голландским ученым К. ван Дреббелем, прямых подражателей не имел. Зато спустя сто лет с серией новых опытов выступает крестьянин подмосковного села Покровского – нынешней Бакунинской улицы Ефим Никонов. В так называемых делах Адмиралтейств-коллегии сохранились подробные отчеты о них.

В 1719 году стряпчий того же села пересылает в Петербург челобитную Никонова, в которой говорится: «Сделает он к военному случаю на неприятелей угодное судно, которым на море, в тихое время, будет из снаряду разбивать корабли, хотя бы десять или двадцать, и для пробы тому судну учинить образец, сколько на нем будет пушек, под потерянием своего живота, если будет не угодно». Иными словами, автор проекта собственной жизнью ручался за его успех.

Челобитная заинтересовала и Адмиралтейств-коллегию, и самого Петра. В январе 1720 года Никонов был привезен в Петербург, где свое предложение подтвердил и дополнил, указав, что «оное судно сделать может и в воде будет потаенно, а подойти под военный корабль под самое дно (точию действовать в нем инструментами в тихую погоду) и можно все распиловать и развертывать, и для подлинного свидетельства поведено б было ему сделать ныне модель не в такую меру, которым бы в море подойтить под корабль, но ради показания и в реке испытания».

После короткого обсуждения кораблестроителями реальности идеи Ефиму Никонову были предоставлены указом от 31 января необходимые для постройки модели материалы и мастеровые.

В течение того же и последующего года модель четырежды доводилась до испытаний, но каждый раз неудачно: днище и корпус из-за плохого материала давали течь. Тем не менее это не уничтожило интереса к проекту. Исходивший от Петра запрос выяснял только одно: может ли быть пригодным никоновское судно в случае устранения дефектов. Ответ Адмиралтейств-коллегии был безусловно положительным. Никто не сомневался, что судно может пробыть под водой несколько дней (и это при отсутствии специального воздушного питания для команды!): «Можно быть в ней человеку в воде два или три дни, а действовать и ходить под корабль не можно, понеже оное сделано только для пробы, как дух переводить».

Одновременно для подводных работ под днищем неприятельского корабля Никонов предлагает и проект водолазного костюма: «А для ходу под корабли надлежит сделать для каждого человека из юхотных кож по два камзола с штанами, да на голову по обшитому или обитому кожею деревянному бочежку, на котором сделать против глаз окошки, и убить свинцом скважинами и с лошадинами волосами, и сверх того привязано будет для грузу по пропорции свинец или песок, и когда оное исправлено будет, то для действия к провертке и зажиганию кораблей сделать надобно инструменты особые…»

Продолжались ли испытания и чем именно они завершились, неизвестно. Скорее всего, конец им положила смерть Петра и то безразличие к развитию русского флота, которое отличало его непосредственных преемников.

Следующим после голландца К. ван Дреббеля история военной техники называла американца Д. Бушнелла, сконструировавшего в 1776 году подводную лодку «Черепаха», и другого американского изобретателя Р. Фултона, создавшего лодку «Наутилус». И новая вносящая архивными розысками поправка: между Бушнеллом и Фултоном оказывается остававшееся до сих пор неизвестным имя русского мещанина из Кременчуга Семена Ратодановского «с товарищами».

В феврале 1799 года изобретатели представили законченную модель своего корабля, которая была рассмотрена Академией наук. Принципиальных возражений конструкция не вызывала, но и поддержки ученых идея кременчугцев не получила. Тем не менее Ратодановский и его товарищи выстроили на свои средства подводный корабль, или, как говорилось в их прошении на имя императора Павла от февраля 1800 года, «но для чести Отечества дух и малейшего Россиянина во благих намерениях ищем не осклабляется: мы с возможным усилием истоща свой капитал, выстроили означенный корабль, с моего чертежа внешний и внутренний и сверх того чертеж вновь изобретенной готовой одежды, дающей способ человеку ходить по воде без опасения, имеем вашему императорскому величеству лично представить».

Хотя корабль Ратодановского уже продемонстрировал многие необходимые качества и среди них плавучесть и высокую герметичность, засвидетельствованные военными инженерами, он еще не был полностью оборудован. Препятствием к окончанию стала нехватка у изобретателей материальных средств. В связи с этим Ратодановский писал: «Хотя ж построенный нами корабль и спущенный уже на воду снаружи отделкою уже окончен, но дабы иметь ему свое действие в наступающее лето под водою с прочностию противу сильного водного стремления, недостает еще нескольких необходимых внутренних вещей, для исправления которых мы наличной суммы и меньшей несравненно противу употребленной уже не имеем… немногое дела нашего окончание зависит от высочайшей вашего императорского величества воле, повелите в неимуществе нашем снабдить нас для того потребною суммою…»

Судя по всему, «потребной суммы ни у Павла, ни у его преемника Александра I не нашлось. Никаких дальнейших свидетельств деятельности кременчугских изобретателей в архиве пока не обнаружено. Соответственно и строительство первой русской военной подводной лодки из железа инженером К. А. Шильдером в 1834 году стало принято рассматривать как уникальный и не имевший никаких предшественников опыт.

Кир Адриан

Как складывалась жизнь десятого и последнего из древних патриархов (после Кира Адриана больше ста лет руководство нашей церковью перешло в ведение Святейшего синода) в Москве? По словам И. Е. Забелина, выдающегося историка древней столицы, «мы должны отметить в высокой степени примечательное обстоятельство, что в лице святейшего московские горожане почитали столько же патриарха-святителя, сколько и патриарха-батюшку, родного отца, владыку общего родного дома, каким в сознании народа являлась Москва». Его воля, указание, совет, наставление и его святое благословение в быту всех сословий города, от царя – государя и до последнего посадского человека, в особенности в служебной и деловой среде, принимались как необходимая благодатная помощь во всех домашних и общественных делах, которых без отеческого святительского благословения и совета невозможно было и предпринять. Благословение патриарха во всех случаях всегда сопровождалось благословением иконою, по преимуществу Владимирской Божией Матери.