Зарема Ибрагимова - Царское прошлое чеченцев. Наука и культура Страница 11

Управляющий военным министерством князь В.И. Васильчиков предложил повсеместно ввести следующие правила цензуры:

«Цензор обязан не допускать в печать:

1. Статьи, оскорбительные для чести русского войска.

2. Статьи, могущие поколебать понятие о дисциплине и уважении к ней; мнения, подрывающие уважение подчиненных к лицам начальствующим и ослабляющие доверие к правительству.

3. В статьях, относящихся к армии и военной администрации вообще, не допускать ничего противного тому значению, которое наша армия имеет по законам в государстве; ничего, могущего ослабить уважение публики к нашему военному сословию, и никаких предосудительных сравнений с иностранными порядками, несогласными с установленной формой нашего правления»120.

В 1859 году был учрежден Комитет по делам книгопечатания для организационного контроля над печатным делом. В 1863 году руководство цензурой и политикой в сфере печати были переданы в Министерство внутренних дел, упразднены ведомственные и специальные цензуры. Правила о цензуре и печати 6 апреля 1865 года внесли существенные перемены в цензурную политику, но по-прежнему не меняли общеправового подхода к печати. Политическое отношение к возможности внедрения в законодательную идею принципа свободы печати и к сопутствующим тому общественным настроениям проницательно высказал вскоре после опубликования Закона 1865 г. управляющий III Отделением и шеф корпуса жандармов граф П.А. Шувалов: «Свобода печати несовместима с нашим образом правления, она возможна лишь в конституционном государстве, где она служит дополнением свободе слова. Свобода печати составляет не первый, а второй фазис народной свободы…. Где не существует свободы слова, там всегда свобода печати является слишком опасным оружием против правительства». Уложение о наказаниях 1866 года, реагируя на обновление цензурных требований, уже сформулировало специальный вид преступлений, совершаемых «путем печати», причем печатная форма не служила смягчающим вину обстоятельством121.

Мусульманским духовным лицам запрещалось без особого разрешения главноначальствующего гражданской частью на Кавказе обращаться к иностранным духовным или иным властям за какими-либо наставлениями или разъяснениями, в том числе, получая их и в напечатанном виде, в форме буклетов, брошюр или книг. В случае получения таковых они были обязаны немедленно представить их гражданскому начальству. За их укрывательство следовало уголовное наказание. Сбор и отправка за границу благотворительных средств, без предварительного согласия Духовного Правления и разрешения наместника запрещались и также преследовались по закону122.

Так называемая «эпоха цензурного террора» (1848–1855 гг.) сменилась «эпохой цензурных реформ» конца 1850-х – начала 1860-х гг., завершившейся принятием «Временных правил о цензуре в печати 6 апреля 1865 г…». «Временные правила имели силу закона и освободили от предварительной цензуры большинство столичных газет и журналов123. Присылка литературы из цензурных комитетов являлась одним из важных источников комплектования библиотечных фондов124. 18 ноября 1863 г. вышел Указ Александра II («определение» Синода, выс. утв.) «О предоставлении Обществу восстановления православного христианства на Кавказе права печатать церковную литературу на горских наречиях и на грузинском языке – под собственною цензурою»125. Александр II также настоял на освещении в печати событий Кавказской войны, что было буквально прорывом в глухой завесе тайны, окружавшей этот вопрос. Д.А. Милютин вспоминал, что при Николае I не допускалась публикация известий о военных действиях на Кавказе, что этим пользовались в Европе, «распуская в иностранных газетах всякие ложные и нелепые сведения». Александр II, обратив внимание на неудобства и бесцельность существующей системы, приказал в апреле 1857 года напечатать в официальной военной газете «Русский инвалид» обзор происходивших в течение 1856 г. военных действий и «впредь публиковать известия с Кавказа, как в «Русском инвалиде», так и в брюссельской газете «Le Nord»126.

Основную проблему для военной цензуры во все времена составляли сообщения из действующей армии, непосредственно с мест боевых действий, которые могли взволновать население страны или дать повод для пересудов иностранцев. При председателе Военно-цензурного комитета А.И. Михайловско-Данилевском (1789–1848) ее разрешили самым кардинальным способом, запретив писать на эту тему вовсе: «… не дозволять на будущее время к напечатанию в «Русском инвалиде», ниже в других изданиях, подлежащих военной цензуре, никаких известий, относящихся до новейших событий на Кавказе, откуда бы известия сии издателям почерпнуты не были». Позже сообщения о военных действиях все же разрешили публиковать, но только в «Русском инвалиде», откуда остальные издания могли их заимствовать. Книги продолжали подвергаться тщательной цензуре. Так, например, из книги П.П. Зубова «Подвиги русских воинов в странах Кавказских с 1800 по 1834 год» были изъяты приложения с рескриптами императора к главнокомандующему отдельным Кавказским корпусом. Статью П.Н. Глебова «Воспоминания армейского офицера» запретили за неприличные выражения в адрес гусарских офицеров, сравнение казачьего лагеря с цыганским табором127.

Одним из самых важных и спорных аспектов цензурной реформы была система административных взысканий за так называемое «вредное направление», заимствованное из французского законодательства. С момента введения Временных правил 6 апреля 1865 г., чаще всего действия правительства в отношении периодической печати заключались в раздаче предостережений газетам и журналам, освобожденным от предварительной цензуры. После трех из них следовала приостановка издания сроком до 6 месяцев с возможным судебным разбирательством и полным закрытием тех из них, которое будут признаны «особо вредными». Характерно, что действие закона распространялось только на Петербург и Москву, поскольку в провинции было достаточно своих собственных возможностей для контроля за местной печатью128.

Традиция правового регулирования печати в дооктябрьской России основывалась на представлении о печати как о носителе «зла» и общественной розни. Родившись в лоне борьбы с ересями и существуя в мире всемерного пресечения отклонений от официальной идеологии, государственный закон проводил полицейско-охранительный взгляд на печать. И на подлинно правовых основаниях гражданской свободы закон мог строить свои отношения с печатью только в соответствующих политических и идейных условиях. Конкретный правовой путь перехода от всемерной административной регламентации к конституционной свободе слова был намечен, в частности, программой партии конституционных демократов. Однако даже в конце XIX столетия конституционное провозглашение «свободы слова и печати» так и оставалось на уровне общеправовой декларации129. Генерал А.А. Вельяминов не раз повторял своим подчиненным: «Помните, господа, что на Кавказе есть много людей в черных и красных воротниках, которые следят за вами и за нами…»130.

Курс контрреформ, взятый в 1881 г. Александром III, преследуя политические цели, ослабил и созидающий потенциал свободной прессы в военной сфере. Баланс гласности и секретности был вновь смещен, и очень существенно, в пользу закрытости армии от общества. Уже 27 марта 1882 года был издан приказ по военному ведомству, который восстановил дореформенный порядок публикаций офицеров в прессе: запрещалось распространять через печать, по сути, любую служебную информацию без «надлежащего разрешения». Для солдат в 1893 г. была введена инструкция, которая вообще запретила им сотрудничество с печатью. Принятый в 1886 г. Устав о печати и цензуре во многом повторял положение Устава о цензуре 1828 года. Цензурными циркулярами от 12 августа и 24 ноября 1886 г. была запрещена критика общих порядков в военном и морском управлениях, а также высших военных чинов. В 1892 году от контроля общественности и прессы была избавлена вся армия, поскольку последовало приказание не печатать статей, «…оскорбительных для чести русских войск, ослабляющих уважение публики к военному сословию»131. В одном из своих писем с Кавказа (1837 г.) генерал К.К. Фези сообщает: «…Так как в русских газетах никогда не опубликовываются здешние донесения о военных действиях, то естественно, что и я также не могу распространяться в моих письмах об этом…»132.

Турецкие агенты широко распространяли турецкие газеты и журналы на Кавказе, чем подрывали положение стабильности в крае. В архивном фонде Департамента полиции МВД России сохранились переводы с турецкого языка наиболее радикальных статей из этих журналов. Также среди горского населения тайно распространялись отдельные листовки, воззвания и призывы на турецком и русском языках. Часть их была издана в Махачкале. Министерство печати России пыталось контролировать распространение исламской литературы в мусульманских регионах империи. В 1910-е годы российская администрация и Департамент полиции начали собирать данные о влиянии турок, проживавших на Кавказе, об их роли в местном исламском духовенстве. В Государственном архиве Российской Федерации содержатся списки лиц, состоявших в турецком подданстве и работавших в сельских мусульманских школах и мечетях. Эти списки составлялись местными жандармскими управлениями. Сохранился документ начальника Терской области от 9 марта 1912 г., в котором приводятся сведения о лицах, прибывших на Северо-Восточный Кавказ для подготовки кавказских мусульман к восстанию. Они проводили собрания мусульман и собирали деньги. Мулла Сеид Салих Гусейнов, будучи турецкоподданным, проживал в чеченском селе Старо-Сунженском, откуда отправился в Мекку. Там, «… под распущенными знаменами правоверных в присутствии массы паломников, в том числе 200 уроженцев Кавказа, провел митинг, на котором произнес антироссийскую речь». И такие случаи накануне революции 1917 г. были далеко не единичны133.