Александр Зорич - Как пали сильные (Краткий очерк эволюции римской религиозности. Ментальность римская и христианская) Страница 11

Согласно учению Мани, дела обстоят иначе: Бог, который есть Свет и Добро, не является, строго говоря, всемогущим, а властвует только над царством духа; Сатана, который есть Тьма и Зло, властвует над царством материи. По мнению Мани, и бог иудеев, и бог христиан, объявляемые творцами сущего, являются в действительности лишь творцами материи. И христианское, и иудейское почитание бога–творца — дьяволопоклонничество. Таким образом, если для гностика принципиально важен Логос (который есть одно и притом высшее начало), для христианина — единосущный Бог (который есть Благо и гарант субстанциальной природы добра), то у манихеев возникают как бы две противоположные, подчеркнуто непримиримые субстанции: материя и дух, Зло и Добро. Именно в силу этого тип девиантного мышления, обнаруживаемый у последователей пророка Мани, можно назвать дуализирующим.

На первый взгляд, споры между манихеями и христианами могут показаться достаточно абстрактными богословскими прениями, не имеющими прямого отношения ни к культуре, ни к культуротворчеству, ни к особенностям мышления или ментальности. Однако в действительности манихейство и христианство задают два различных семиотических пространства, две системы ценностей и, в конечном итоге, предлагают две различные альтернативы культурного развития (каждая из которых, в свою очередь, противопоставлена греко–римской культуре).

Следует подчеркнуть, что оба этих семиотических пространства архетипичны, то есть не возникают вместе с появлением христианства и манихейства соответственно, а скорее проявляются в данных культурных феноменах, раскрываются перед исследователем во всей своей полноте. В более ранние периоды культурно–исторического процесса также можно обнаружить монистические, признающие одно всеобщее и всеблагое первоначало учения, например иудаизм и платонизм. Точно так же и дуалистические системы возникают задолго до возникновения манихейства. В частности, прямым предшественником манихейства является зороастризм, религиозно–философское учение древнеиранского пророка Зороастра, которое было официальной религией персидской державы Ахеменидов (также иногда именуется маздеизмом).

Зороастризм является наиболее древней дуалистической религией в ареалах Средиземноморья и Среднего Востока из известных. Зороастризм трактует мировой процесс как непрестанно длящуюся борьбу светлого и темного, доброго и злого начал, олицетворенных Ахурамаздой и Ангра-Манью соответственно. Существуют гипотезы, что именно в зороастризме впервые возникли представления об эссенциальности зла и, главное, о паритетности темного и светлого начал.

Некоторые современные исследователи (например, М. Кристев), не вполне корректно трактуя иудейскую и христианскую теологии, предлагают выводить и иудаизм, и христианство именно из зороастризма. При этом иудейского Яхве предлагается трактовать как Ахурамазду, Сатану — как Ангра-Манью. Несмотря на то, что факт культурной диффузии между Средним Востоком и Египтом, Палестиной, Сирией, Аравией не вызывает сомнений, мы хотим указать, что было бы глубочайшей ошибкой смешивать представления о Сатане в рамках иудаизма (христианства) и об Ангра-Манью в рамках зороастризма. С нашей точки зрения, даже если допустить, что иудаизм возникает как результат диффузного инкультурационного воздействия со стороны зороастризма, то и в этом случае можно говорить лишь о самых поверхностных аналогиях. В самом деле, Сатана –падший ангел, ангел, чью природу извратила гордыня. Он зол и он олицетворяет зло постольку, поскольку имел свободу выбора и выбрал в пользу отпадения от Бога. Многие иудейские и христианские богословы (проявляя, впрочем, определенный еретический либерализм по отношению к преданию) склонны допускать, что в конечном итоге будут прощены все грешники и даже Сатана.

Ангра-Манью же в зороастризме — зло субстанциальное, зло природное, предвечное и равновесное добру. В соответствии с большинством версий зороастризма, рано или поздно осуществится победа Ахурамазды над Ангра-Манью, Добра над Злом. Однако в других редакциях зороастризма исход мирового процесса не детерминирован и ставится в прямую зависимость от благочестивого поведения каждого адепта зороастризма. Мани, «учреждая» новую религию, лишь довел до логического и последовательного воплощения идеи, уже содержавшиеся в зороастризме (который во времена Мани назывался маздеизмом или маздаитством), скрестив их, впрочем, с идеями восточной ветви христианства. Именно в силу последнего манихейство можно рассматривать и как маздаитскую, и как иудейскую, и как христианскую ересь.

Вклад сирийских, египетских и иранских духовных учений и ересей в подготовку как «большого стиля» византийской, так и западноевропейской культур нельзя недооценивать. «Тому, что такое христианское монашество, — пишет С.С. Аверинцев, — мир учился у коптов. Блестящие, образованные господа из Константинополя отреклись от приманок позднеантичной цивилизации, чтобы пойти на выучку к грубоватым и хмурым египетским мужикам, являвшим на деле ту цельную, бескомпромиссную простоту сосредоточенной воли, которая так трудно давалась всем этим «последним эллинам» и «последним римлянам» [Аверинцев, 11]. В свою очередь, христианские монахи–копты были в ту пору (IV–V вв.) отнюдь не единственными носителями принципа аскезы, скорее даже напротив: заимствовали его у своих неортодоксальных соседей. «Повсеместно разливалась волна тоски по избавлению от власти «мира» и «плоти» — тоски, которая нашла себе самое безоглядное выражение не в теологии церкви, но в популярных ересях и популярных апокрифах, в гностицизме и, конечно, в манихействе.» [Аверинцев, 12]. Упомянутая тоска и манихейская ментальность находят свое выражение в сакральном гимне секты мандеев, чудом уцелевшей до наших дней на берегах Евфрата:

«Гласу души внемлю я, что взывает из тела своего: 

— Кто вызволит меня из тела моего, кто вынет меня из плоти моей? 

Утесняема и томима я в мире сем, 

В мире, который весь — ночь, ковами исполнен весь, 

Узлами завязан весь, печатями запечатан весь – 

Узлами без числа, печатями без конца…» [цит. по Аверинцев, 13]

Этот метафизический страх (Unheimlichkeit) души, испытываемый ею во время предстояния наличному бытию и вечности, по мысли У. Джеймса, коренится в глубоком противоречии между «предполагаемым существованием духа, с которым мы должны находиться в некотором общении, и характером этого духа, проявляющимся в видимом течении природы, — это противоречие и есть источник специфического парадокса жизни–в–смерти, неразрешимой загадки, повергающей нас в меланхолию.» [Джеймс, 34] Едва ли можно полнее выразить внутреннее чувство манихея или человека, колеблющегося между христианством и манихейством, нежели это было сделано Карлейлем в романе «Sartor Resartus» устами Тейфельсдрека: «Я жил в постоянном, неопределенном, томительном страхе… я вечно дрожал, боясь и ожидая сам не знаю чего; мне казалось, что все решительно и в небе надо мною, и на земле под моими ногами готово причинить мне вред…» [цит. по Джеймс, 34]

Указания на метафизический страх и на причины, его породившие, можно найти также у О. Шпенглера в «Закате Европы» и у М. Бубера: «…Круглый единый мир Аристотеля уже давным–давно распался. Он распался, поскольку душа человека, потерявшая внутренний покой, могла еще осмыслить как истину только раздираемый внутренними противоречиями мир. На место распавшегося шара вышли теперь две самостоятельные и враждебные друг другу империи — империя света и империя тьмы… Мы вновь обнаруживаем их почти во всех системах широкого и многообразного движения ума, которое охватило тогда беспомощного наследника великих восточных и античных культур, раскололо божество и обесценило творение…» [Бубер, 13–14]

Люди, испытавшие Unheimlichkeit в III–VI в.в., если только они не являлись «учеными философами» (т. е. плюралистически мыслящими индивидуумами) или всецело верующими монотеистами, скорее всего начинали мыслить именно дуализирующе, обвиняя наличный, вещный мир в том, что он «запечатан печатями без числа» и провозглашая творца такого мира злым демиургом. В подобном допущении душу было легко увидеть как незапятнанную, непорочную пленницу, томящуюся в темнице тела, куда она была уловлена божеством Зла. Вслед за этим допущением в рамках идеациональной культуры (а именно к этому типу относилась пост–эллинистическая культура Среднего и Ближнего Востока) с легкостью выстраивается целое семейство бинарных оппозиций: детопроизводство — безбрачие, целенаправленная трудовая деятельность — бездействие, накопление богатств — нестяжательство. При этом ценностно значимыми в манихейской ментальности становятся правые члены указанных бинариев.