Храм и рынок. Человек в пространстве культуры - Борис Васильевич Марков Страница 11

на допущение о посмертном воздаянии; без такого допущения невозможно и обоснование справедливости. Современная цивилизация освободилась от методов телесного принуждения и насилия и не угрожает смертью. Напротив, у нас всячески прославляется жизнь и разрабатываются все более эффективные техники ее улучшения и продления. Власть и порядок реализуются сегодня рекомендациями здорового образа жизни, управлением и организацией распорядка труда и развлечений. Продление, экономия, достижение высоких стандартов качества жизни — вот на что ориентирован современный человек, и это держит его в невидимых сетях власти сильнее, чем прежние методы телесного наказания. Смерть оказалась как бы в тени, она замалчивается или воспринимается как неожиданная случайность, внезапно обрывающая жизнь человека, который еще мог бы трудиться или развлекаться. Смерть оказалась врагом современного порядка, и поэтому она протекает сегодня за стенами больничных палат, а не на виду, как прежде.

Рождение и смерть задают пределы человеческого существования. Но они не являются чем-то абсолютно внешним и чужим по отношению к человеческому. Прежде всего они осмысляются в понятиях тела и души, и абсолютизация одного из них ведет либо к чрезмерному страху, либо к полному бесстрашию. Отрывая духовное от телесного, представляя их себе как два враждующих начала, человек оказывается во власти либо идей и пренебрежительно относится к телесной жизни, либо желаний и аффектов и тогда предает свою духовную сущность. Метафизическое разделение телесного и духовного лежит в основе различения небесного и земного, причем земля считается местом страданий, а небо — раем. Однако уже по словам Христа о Божьем Царстве нельзя сказать, что оно находится там-то и там-то, — «Царство Божие внутрь вас есть» (Лк., 17, 21). Не отдельно взятый рай, а вся жизнь и весь мир — являются предметами божественной заботы человека. Представление о загробной жизни является одним из соблазнов, выражающим неосознанное стремление занять место Бога и стать бессмертным.

КУЛЬТУРА И ТЕЛО

Вопрос о теле не такой уж экзотический, и он стоял задолго до того, как современное общество начало освобождаться от табуирования телесных актов. В сущности то, что происходит сегодня лишь по наивности, может считаться эмансипацией телесности, так как громкие призывы к оправданию подавляемого прежде тела сопровождаются незаметными, но широкомасштабными практиками изменения телесности. Речь идет о приручении тела, о постановке его на службу главным силам современности. Христианские святые стеснялись, стыдились и поэтому всячески угнетали свое тело обличениями и воздержанием. Но ни священники, ни во всем сомневающиеся философы не отрицали существования тела. Считая его источником иллюзий и заблуждений, желаний и аффектов, греховности и зла, они тем не менее признавали его вполне самостоятельной реальностью со своими собственными законами. Оно появляется при зарождении человека и исчезает после его смерти, так что человеческая жизнь, по сути дела, неразрывно связана с телом. Не только жизнь, но и смерть, хотя и по-своему, поднимает вопрос о теле. И речь идет не только об умирании как тяжкой и страшной телесной работе, ставящей человека в предельные условия, но и о существовании человека после смерти. Остается ли он в форме произведений, книг, деяний, воспоминаний или каким-то непостижимым для нас образом существует в загробном мире, все равно вопрос о теле остается. Не случайно уже христианские мыслители допускали телесное возрождение, так как для райского блаженства и адских мук требуется хотя и разная, но все таки телесная субстанция. Христианство выстраивает наиболее сложную и искусную стратегию взаимоотношений с телом. С одной стороны, на него изливается поток упреков и обличении: чистая душа непосредственно общающаяся с Богом, купающаяся в светлой стихии взаимной любви Бога и человека, вынуждена обитать в телесной оболочке, которая, как свинья, стремится ко всяческой грязи и заодно марает душу. Однако эти прямые честные обличения, как правило, сопровождаются сложными оборонными сооружениями, оберегающими тело от разрушения. Прежде всего, ни одно из телесных качеств не отрицается, а приспосабливается для христианских целей. Подобно современным анатомическим атласам и разного рода картографиям, в средние века составлялись разного рода «этимологии», «бестиарии» и «физиологии», в которых те или иные животные символизировали различные грехи.

В «нравоописаниях зверей» животные выступают аллегориями различных пороков, сама классификация которых весьма любопытна, и ее следует читать прежде всего как самохарактеристику исторической феноменологии человеческих желаний. Есть животные, символизирующие высшие христианские добродетели, например лев или лань, а также низшие: пантера, заманивающая своим сладк дыханием зверей, жестока и коварна, она рождается, разрывая утробу матери. Отношения зверей рисуются совершенно невероятным с точки зрения данных зоологии образом: выдра — враг крокодила, во время его сна проникает внутрь и разгрызает желудок. Кроме реальных животных, в бестиариях описываются и явно вымышленные (Мантикора, обладающая человеческим лицом, телом льва и хвостом скорпиона), хотя в некоторых можно увидеть фантастические описания реальных («звери, ходящие на зубах», вероятно, моржи).

Было бы неверно понимать такого рода трактаты как некие несовершенные зоологии, хотя можно проследить на примере их эволюции некую непрерывную линию развития дискурса. Но при этом вне поля внимания окажется то главное, что отделяло христианское мировоззрение от научной картины мира. И вместе с тем при таком подходе окончательно стираются и без того скрытые моральные и мировоззренческие предпосылки, определяющие и зоологические классификации. Разумеется, они не совпадают и даже противоречат намерениям христианских теологов и ученых. Одни конструируют подчас фантастические фигуры животных, исходя из схем «смертных грехов», символизирующих человеческие желания, а другие строят свои классификации, опираясь на зоологические модели. Однако на деле бестиарии выполняют не только моральные, но и научные функции рационализации мира животных, а научные модели, в свою очередь, сохраняют, скрывают и тем самым выводят из-под критики разного рода религиозно-моральные догмы, сохраняющиеся как в биологии, так и в медицине. Действительно, поздние бестиарии похожи либо на несовершенные физиологические научные трактаты, которые критикуются в истории науки за фантастичность, либо на поэтические сочинения, где животные продолжают оставаться аллегориями добра или зла, любви или ненависти, хитрости или простодушия. В средние века модель тела строилась с учетом возможности страдания. Конечно, их нельзя расценивать с точки зрения критериев современной науки. Они