Коллектив авторов - Время, вперед! Культурная политика в СССР Страница 12

Интерес к религиозным книгам падает по мере повышения образования. Что касается интереса к технике, то «число ответов увеличивается с повышением уровня образованности отвечающих»[121], – пишут авторы брошюры.

С ответом на девятый вопрос – о любимой книге – справились не все. Кто-то написал «про Стеньку Разина», кто-то – «революция во Франции». В анкетах, которые я прочитала, попались «Железная пята», «Бова Королевич» и «Конек-горбунок».

В итоговом документе выясняется, что на 1-е место поднялся роман «Робинзон Крузо», на 2-м – «Война и мир». «Тысяча и одна ночь» занимает 7-е место, на 17-м – «Сказка о рыбаке и рыбке», вслед за ней идет «Яма» Куприна, дальше на одном уровне стоят «Пещера Лейхтвейса» и «Евгений Онегин». По одному голосу получили: «Урания», «Бедная Лиза», «Потерянный рай», «Вестник иностранной литературы», «Курс политической экономии», «Энциклопедический словарь»[122].

В просмотренных мною анкетах в ответе на 11-й вопрос (о любимом писателе) выразилось полное единодушие – с огромным отрывом лидирует Лев Толстой. Затем идут Горький, Пушкин, Кольцов, Некрасов, Тургенев.

Авторы брошюры насчитали 28 любимых писателей: первая пятерка практически совпадает с моими наблюдениями. Толстой явный лидер, на 11-м месте Маркс, на 13-м – Ленин, на 22-м – Бухарин, на 24-м – Шелер-Михайлов, на последнем – Рубакин[123].

Однако по одному – только по одному разу! – из всех 11 тысяч красноармейцы назвали таких авторов, как Загоскин, Мопассан, Зубрилин, Энгельс, Шекспир, Аверченко, Бебель, Карамзин, Боккаччо, Верхарн, Гете, Герцен, Гейне, Байрон, Жорж Санд, Руссо, Бальмонт, Спенсер, Диккенс[124].

Исследование показало также, как влияет профессия на выбор любимого автора. Хотя Толстой – очевидный лидер, его популярность снижается по мере роста образования и уровня приобщенности к городской культуре: крестьяне – ремесленники – рабочие – торговые служащие – интеллигенция. Что касается других авторов, то их рейтинг, говоря современным языком, тоже серьезно меняется в зависимости от социального статуса читателя: Чехова больше всего читают торговые и канцелярские служащие, Достоевского – интеллигенция, Маркса и Ленина – рабочие, Библию – крестьяне, Бухарина – ремесленники, Дюма – торговые служащие[125].

Отдельной темой является чтение газет. Многие бойцы не любят читать газеты и даже прямо заявляют, что газеты «обманывают, обещают, врут все, а ничего нет»[126].

Среди тех, кто газеты читает, предпочтения распределяются следующим образом:

1) «Беднота»;

2) «Известия»;

3) «Правда»;

4) «Коммунистический труд».

Такое распределение очень четко отражает социальный состав армии. На первом месте газета, ориентированная на сельского читателя, на втором – издание для самых широких слоев общества. Партийная и профсоюзная газеты занимают два последних места. «Общий итог таков, что к газете стремление есть, но ее трудно получить и большая категория отвечающих пишет, что „люблю слушать, потому что когда сам читаю – понимаю плохо“»[127].

Мы видим, что армейское политическое руководство стремилось получить реальные сведения о культурных потребностях и интересах масс. Таким образом, выстраиваемая культурная политика представляет собой не односторонний процесс насаждения определенных норм, идей и представлений, а попытку найти некий баланс между продвигаемыми сверху правилами и ценностями, с одной стороны, и стихийно формирующимися снизу потребностями – с другой.

В чем принципиальное отличие этого исследования от предыдущих?

Читательскими предпочтениями простого народа интересовались и до революции, однако «…работы по изучению читателя из народа проделывались пионерами в этой области, которым приходилось нащупывать самостоятельно методы, которые лишь в последнее время начинают привлекать внимание научных работников. Кроме того, самый объект исследования – читатель из трудовой среды – был малодоступен, особенно для массовых опытов»[128].

У советской власти оказался в руках важный инструмент – политические структуры, которыми были организованы огромные массы людей. То, что до революции было волонтерской деятельностью прогрессивных интеллигентов, теперь становится государственной политикой, обеспеченной организационными возможностями власти.

Опрос проводится в армии именно потому, что здесь сконцентрированы и собраны в одном месте большие группы людей, которых легко проконтролировать. Кроме того, опрос беспрецедентно репрезентативен, поскольку армейские подразделения в масштабах страны являются идеальной стихийной выборкой, о которой может только мечтать социолог.

Опрос показывает также, как армия трансформирует деревенское население, составляющее основной костяк солдатской массы. О том, что призывная армия является не только военным, но и культурным институтом, много писали социологи XX в., но члены Реввоенсовета понимали это и без науки. Армия – это культурная машина, которая из деревенских парней воспитывает граждан нового общества.

Использование армии в качестве инструмента культурной политики не является изобретением советской власти, точно так же, как и сами принципы просветительской пропаганды. Работа, проводившаяся среди красноармейцев, с одной стороны, представляет собой продолжение деятельности Комитета грамотности, которая велась еще до революции, а с другой – придает этой деятельности не только беспрецедентные масштабы, но и меняет ее идеологические ориентиры.

Усилия государства и потребности масс не находились в противоречии, хотя не всегда совпадали. Так, общая установка на распространение культуры чтения среди красноармейцев явно поддержана участниками опроса. Но далеко не всегда литература, которую читают или хотят читать бойцы, соответствует тому, в чем заинтересованы работники системы политпросвета.

Это исследование позволяет более подробно и детально представить себе масштабы задач, которые ставились в рамках формирующейся советской культурной политики на самом раннем ее этапе, а также уровень осознания проблем теми людьми, которые принимали решения. В своих действиях они ориентировались не только на заранее сформулированные идеологические или культурные нормы, но и на изучение эмпирического материала и практический опыт, накопленный в ходе просветительской работы русской интеллигенции конца XIX – начала XX века.

Последующая история показывает, что подобный подход был эффективным и уже к 1930-м годам в России удалось сформировать новую читательскую массу, которая была способна потреблять стремительно растущие тиражи книжных, газетных и журнальных изданий. Таким образом, пропагандистские задачи новой власти решались в тесной связи с культурными и решались – для того времени – успешно.

Один из красноармейцев в анкете объясняет, за что любит Чехова: «…за его тонкое проникновение в душу самого обыкновенного человека, за его какое-то мягкое, немного грустное изображение этой серенькой, такой, обычно, хмурой жизни, а главное, за его добрую веру в то, что все-таки, несмотря на несовершенства этой жизни – будет когда-нибудь красивая, светлая жизнь»[129]. Эти слова, пожалуй, мог бы сказать не только сам Чехов, но и кто-нибудь из его персонажей.

© Глущенко И., 2013

Игорь Орлов. «Бойцы идеологического фронта»: подготовка гидов-переводчиков в СССР

С момента зарождения международного туризма гиды-переводчики, даже без учета страновой специфики, всегда были и остаются кадровым костяком любой фирмы, специализирующейся на обслуживании иностранных гостей. Это относится и к туристским ведомствам Советского Союза, представлявшего собой, по определению П. Кенеза, специфическую форму «пропагандистского государства». Показательно, что в пик массовых репрессий 1937 г. в недрах «Интуриста» высказывались опасения, что наименование «гидами» людей, призванных вести непосредственную работу с иностранными гостями, умаляет в глазах последних значение этой категории работников[130]. В общем, перефразируя поэта, можно сказать, что гид в Советской России был больше, нежели просто гид. Он был «бойцом идеологического фронта». Поэтому система подготовки гидов-переводчиков в СССР имела не только институциональное и профессиональное, но и идеологическое измерение.

Институциональные основания

До Второй мировой войны подготовка советских гидов осуществлялась силами двух ведомств – Общества пролетарского туризма и экскурсий (ОПТЭ) и «Интуриста». Если § 2 Устава «Интуриста» 1929 г. предоставлял ему право «подготовлять необходимый персонал для обслуживания интуристов», то новый Устав 1933 г. уже обязывал Общество готовить собственные кадры «в вузах, техникумах и фабзавучах» и предусматривал организацию соответствующих учебных заведений и курсов[131]. Однако на практике в основу кадровой политики была положена курсовая система, в которую были вовлечены помимо самих туристских ведомств партийные и комсомольские органы, профсоюзы и даже Всесоюзное общество культурных связей с заграницей (ВОКС).