Валерий Земсков - Образ России в современном мире и другие сюжеты Страница 12

А затем – авангардизм, который во имя всеобщей и тотальной модернизации совершает прыжок через «голову» традиционной культуры в область иррациональности и архетипов: Пабло Пикассо, Морис Дюшан, Казимир Малевич, Джеймс Джойс, Франц Кафка, Андре Бретон, Антонен Арто, Жорж Батай…

По мере того как наука все больше обнаруживает актуальность архаики, культура движется по необратимому пути сближения с праформами. Можно без колебаний утверждать, что на всех направлениях развития европейская культура XX в. выстраивает себя в теснейшем взаимодействии с архаикой, выводя ее в итоге из диахронического и латентного состояния в план активной синхронии. Потенциальное становится актуальным, «здесь и сейчас».

Если «первый», «классический» авангард нашел свой основной ресурс для борьбы с традиционной «классикой» и нормативностью в глубокой архаике (иррациональное, бессознательное, праязык, миф, эсхатологизм, апелляция к родовому), то «неоавангард», работающий на расчищенной им площадке, порождает насыщенную архаикой «массовую» культуру, «массовое» сознание, основанное на дорефлективной автоматике.

Модели взаимодействия элементов культуры

Я наметил лишь обобщенную схему развития Большого Модерна в культуре. Ту же схематику можно наблюдать в локальном срезе цивилизационного развития, но в каждом конкретном случае (как, впрочем, и в применении к национальным вариантам культуры) обнаруживаются как типовые, так и индивидуальные вариации системы взаимоотношений в триаде архаических, традиционных и модерных элементов культуры.

В принципе все большие «повороты ключа», все переходы в национальном развитии, обозначившие основные линии модернизации, сопровождались обращением модерного к архаике в борьбе с традиционным с целью репрессировать и само архаическое и ввести общество в русло новой нормативности (идет ли речь о ранних буржуазных революциях в Англии, Франции или затем о социалистических или же национал-социалистических революциях в России, Германии, Испании, Италии). Но в применении к тому или иному конкретному культурно-цивилизационному единству характер соотношения элементов триады оказывается различным.

Обобщенно можно выделить следующие основные схемы:

1) модерное, опираясь на архаическое, репрессирует традиционное, а затем и само архаическое, либо вступает с ним в своеобразную комбинаторику взаимоподдержки;

2) традиционное в борьбе с модерным, опираясь на архаику, репрессирует модерное и восстанавливает свой баланс;

3) архаическое, разбуженное модерным, подавляет и модерное, и традиционное – происходит раскультуривание общества.

Если обратиться к конкретным национальным вариантам, то можно привести ряд примеров.

1. Альянс модерного с архаическим (в разных формах идеологических и политических утопий), уничтожая традиционную культуру, «срединный» слой, порождает тоталитарные системы и разновидности секулярного хилиазма – осуществленных утопий, т. е. антиутопий. Фактически это секулярная архаика, возрождающая докультурные стереотипы. Это универсалистская антиутопия «научно» организованного всеобщего «равенства, братства и свободы», осуществленная в Советском Союзе (сателлитные варианты – страны «социалистического блока»), и универсалистская расовая антиутопия с лидером – «избранным народом», осуществленная Германией (сателлитные варианты – Италия, Испания, Португалия, Япония).

2. Модерное в союзе с традиционным подавляет секулярную архаику и модернизирует общество (послевоенная Западная Германия и Япония) либо, подрывая ее основы, инициирует обостренную поляризацию возможных путей развития (постсоветская Россия).

3. Архаическое в союзе с традиционным, подавляя импульсы модернизации, раскультуривает общество (постсоветское пространство Средней Азии, Северного Кавказа, страны типа Афганистана и ряд других с преобладанием исламской архаики фундаменталистского типа).

4. Союз модерного с традиционным обеспечивает устойчивое поступательное развитие (Великобритания, страны Скандинавии, Швейцария, современный Китай, Япония, Индия, другие южноазиатские варианты, где всегда наличествует готовый актуализироваться слой репрессированной архаики).

5. Особый случай – цивилизационные образования Нового времени, такие как Соединенные Штаты Америки, ставшие с середины XX в. основной динамической силой следующего витка модернизации – глобализации, и Латинская Америка, до недавнего времени представлявшая собой пассивный ресурс всемирной модернизации. Два эти новообразования дают различные варианты соотношения элементов триады «архаическое – традиционное – модерное».

В Латинской Америке основная линия развития определяется активным взаимодействием оппозитарно разведенных модерного и архаического и наращиванием собственной традиционной, «срединной» культуры при одновременном воздействии глобализации на этот процесс. В Соединенных Штатах при отсутствии собственной архаики (уничтожена в процессе первичной колонизации) создание традиционной культуры происходит в условиях хронического «возмущения» срединного слоя из-за постоянного притока иммигрантов, часто выходцев из традиционалистско-архаических зон. При этом слабость собственного, устоявшегося традиционного слоя порождает сильную откачку архаических импульсов из универсального тезауруса в зону модерного. Здесь происходит «слипание» модерного с архаическим в самом типе американца, в культурной стереотипике, во всех элементах американского образа мышления, действия и политики, что представляет собой источник конфликтности.

Очевидно, осуществление любого варианта Большого Модерна не было возможно без подпитки архаикой, так как модернизация опирается на утопическую функцию, а значит, восходит к зоне прафеноменов бессознательного. В либеральной мысли, как правило, присутствует момент апологетики модерного, но следует учитывать, что смыкание модерного с архаикой при ломке традиционного всегда несет потенциальный риск раскультуривания, одичания, если возобладает архаическое, либо риск антимодернизации в форме тоталитарной антиутопии.

С этой точки зрения следует произвести переоценку традиционной, «срединной» культуры, выступающей консервативным хранителем устойчивой нормативности, сдерживающим элементом, ресурсом жизненности. Недооценка традиционного чревата ломкой культурной систематики, переоценка – стагнацией и регрессом. Тонкий баланс трех элементов триады – условие наименее болезненной модернизации, предполагающей минимизацию роли утопической функции. В то же время взаимодействие модерного и архаики – необходимость и неизбежность. В этом состоит драматическая логика модернизации, что обнаружила судьба Большого Модерна на исходе XX в.

Описанная логика развития культуры позволяет также сделать некоторые выводы относительно общей схематики социокультурной кризисной динамики. Обычно такого рода динамика описывается как оппозитарная расчлененность традиционного и модерного пластов культуры. На самом же деле, исходя из описанной триадической системности, ее следует представлять в трихотомической оппозитарности архаического, традиционного и модерного. Такая схема полнее выражает реальную кризисную динамику. Возможно, такой подход несколько усложнит ставшее столь привычным деление культур на бинарный и тернарный типы[35]. Привлекающий сейчас широкое внимание механизм инверсии в этом контексте надо понимать не просто как «кувырок» или «взрыв», а как наращивание культурного опыта: «снятые матрицы опыта предшествующей культуры» обладают усиленной «смыслопорождающей валентностью»[36]. Это касается и русского варианта описываемого кризиса. Россия не обречена на инверсионно-взрывной характер социокультурной трансформации, если будет правильно построена система отношений со «срединным», традиционным слоем православной культуры.

Перспективы грядущего

Последнее, о чем хотелось бы сказать в связи с вышеизложенным – это вопрос определения изменений, которые переживает современная культура на переходе из II в III тысячелетие.

Из всех бытующих в современной культурологической мысли определений выберем понятие «Нового мира», которое предлагает российский политолог Александр Неклесса, акцентируя радикальное отличие того, что грядет, от всего предшествующего цивилизационного содержания («системная цивилизационная революция», «новая цивилизация»)[37]. В таком случае происходящие изменения могут определяться как большой «цивилизационный слом».

А. Пелипенко и И. Яковенко различают системные и структурные изменения в цивилизационной систематике. Системные изменения предполагают реорганизацию культуры на той же основе; структурные – исчезновение базовой цивилизационной матрицы, т. е. самой локальной цивилизации. И. Яковенко проблематизирует историческую ситуацию: цивилизация переживает в своем развитии различные модальности (или модусы) базовых матричных основ (например, зафиксировано существование различных модусов русской цивилизации, скажем, от реформ Петра I до Октябрьской революции и до распада Советского Союза), не утрачивая своей базовой целостности. Вопрос стоит так: те изменения, которые переживает сейчас Россия, – это слом цивилизационной структуры, рифмующийся с общеевропейским цивилизационным «сломом», или нет?