Андрей Буровский - Величие и проклятие Петербурга Страница 12

А колдун почему?! А откуда бесконечное количест­во историй про Брюса-волшебника?! Тут тоже ведь можно предположить совершенно материалистическое объяснение вопроса, без привлечения любых мистиче­ских предположений.

Во-первых, Яков Брюс занимался вещами непонят­ными и непривычными: смотрел в небо, на звезды, че­рез «стеклянный глаз» (телескоп). Читал книги на «не­знаемых языках». Ставил химические эксперименты, пу­гая до полусмерти прислугу зрелищем меняющих на глазах цвет, «кипящих без огня», удивительно пахнущих растворов в разноцветных колбах самого что ни на есть «волшебного» вида.

2. Результаты его деятельности тоже были непонят­ны и непривычны. Некоторые из них, и притом самые важные — например, усовершенствование состава ору­дийной меди или расчет движения планет вокруг Солнца, попросту не были известны широким слоям населе­ния, и даже широким слоям служилого сословия — да их это и не интересовало.

Что было известно о плодах деятельности Брюса? То, что он рассчитал затмения Солнца на сто лет впе­ред (легендарный «Брюсов календарь»). Что он перевел и издал много еретических иноземных книг, враждеб­ных «истинному православию». Что он много раздавал царю странных советов, которые почему-то всегда ока­зывались верными.

Чтобы правильно оценить такого рода плоды учено­сти Якова Вилимовича, у московитов того времени по­просту не было необходимых интеллектуальных и куль­турных представлений.

3.  ...Потому что Московия духовно продолжала жить в Средневековье, и московитам гораздо ближе и понят­нее был образ колдуна в балахоне, расшитом звездами, чем типаж ученого Нового времени. Знания им куда проще было объяснить получением их от каких-то по­тусторонних существ, чем увидеть в них плоды собст­венного учения и собственного труда.

4.  Сам Яков Брюс словно бы прилагал немалые уси­лия, чтобы соответствовать «имиджу» колдуна и черно­книжника. Например, он упорно работал по ночам. Ра­ботать по ночам вообще любят многие ученые — ночью все (в том числе и члены семьи) уже спят и не путают­ся под ногами. Ночью тихо. Ночью никто не прибежит, никуда не позовет, не нарушит уединения и не возму­тит спокойствия. Ночью человеческое сознание работа­ет не совсем так же, как днем, — растормаживается подсознание, и самые смелые идеи, самые безумные образы, самые неожиданные сравнения возникают, как правило, после 12 часов ночи. Если надо делать твор­ческую работу — нет времени лучше ночного!

У ученых много причин любить ночь. Но попробуйте объяснить это рядовому москвичу, который оказывает­ся неподалеку от Сухаревой башни далеко за полночь и видит в окнах «кельи колдуна» неверный зеленовато-си­ний свет, слышит мерное звяканье колб (как шаги неведомого существа!), ловит носом зловоние химикалий... По Москве, потом и по всей России пошли слухи о Брюсе-чернокнижнике, потом эти слухи оформились в замечательные фольклорные истории. В этих историях есть несколько повторяющихся сюжетов:

1.  Яков Брюс делает человека из цветов.

Яков Брюс делает служанку — почему-то уточняет­ся, что «из цветов». Служанка — ну совсем как человек, только вот говорить не умеет. Жена Якова Брюса начи­нает ревновать: «А все равно не без того, что ты с ней живешь». Ну и доводит, наконец, до того, что он выни­мает у служанки из волос заколку — и девушка рассы­пается ворохами цветов.

2.  Яков Брюс делает железного орла, который уме­ет летать. В одном из вариантов легенды он даже уле­тает на этом орле «неведомо куда» от ополчившегося на него царя Петра.

3.  Яков Брюс изобретает эликсир для оживления и дает царю пузырек с этой жидкостью — на всякий слу­чай. После смерти он становится нужен царю — некому больше дать ему совет. И тогда царь вскрывает гробни­цу Брюса; труп Брюса совершенно не разложился, царь капает эликсиром и получает нужный совет от оживше­го Брюса...

Я очень советую читателю найти книгу Е.Баранова, давшего себе труд записать московские легенды (в том числе о Якове Брюсе), ходившие еще в 1920-е годы в Москве[16].

А кроме народных легенд, о Брюсе рассказывали и сочиняли множество историй — и о том, что он масон высшей степени посвящения и даже глава всех русских масонов. И что умел летать по воздуху (это уже не по­луграмотные мужики рассказывали, а вроде бы народец образованный). Есть даже рассказец XIX века, где Яков Брюс и после смерти сидит в неком здании в Москве, раскладывая пасьянсы судьбы, определяя, кому как жить, на ком жениться и куда ехать. Рассказывается, предупреждаю, совершенно серьезно!

Не говоря о том, что Брюсов календарь дописывал­ся уже после него, но всевозможные мистические рас­четы, в какой день лучше «баталию творить», «мыслити начинать» или «власы стричь», тоже приписывались Яко­ву Брюсу...

Собственно говоря, Яков Брюс не первая жертва человеческих дурости и невежества. В числе таких жертв, безвинно ославленных колдунами, европейская история знает не только богатых купцов, горожан, пре­подавателей университетов, богатых мужиков, охотни­ков, дровосеков, потомков королей и самих королей (среди королей, как ни странно, порой попадаются до­вольно умные), но есть даже один Папа Римский.

...Про Иннокентия II рассказывали, что он продал душу дьяволу и по ночам колдует в старой башне (уз­наете колорит? — А.Б.). Для колдовства «черный папа» читает бесовские книги, написанные на не ведомом ни­кому языке, а окна этой башни по ночам освещаются голубовато-сине-зеленым пламенем, и башня содрога­ется, камни стучат друг о друга, когда там появляются неведомые существа.

Иные даже видели своими глазами, как папа с сине-зеленым лицом приплясывал и пел под утро, возвраща­ясь из этой башни, и якобы порой он лежал по утрам в странном оцепенелом состоянии, и добудиться его бы­ло невозможно.

Рассказывали также, что когда погребали покойного папу, когда гроб стоял в соборе Святого Петра, вдруг у изголовья гроба появился некто, закутанный в черный плащ с головой. Свечи стали вдруг светиться синим и зеленым, холод и зловоние поползли от этой фигуры. Хотели поднять руку, чтобы сотворить крестное знаме­ние — но ни одна рука не поднялась. Хотели спросить незнакомца, кто он такой и откуда явился — но никто не смог открыть рта.

А потом незнакомец исчез, но там, где он стоял, остались два оплавленных в камне следа, напоминающих по форме копыта.

Что касается следов — то они сохранились и по сей день, следы копыт может видеть всякий желающий. В эту часть истории просто приходится верить. А вот насчет книг... Дело в том, что все книги папы Иннокентия II хра­нятся в библиотеке Ватикана и совершенно доступны. Одна из них написана на иврите, четыре — на арабском, а все остальные, до десятка — на греческом языке. Каким надо быть фантастическим неучем, чтобы говорить о «не­ведомых языках», — даже и обсуждать не хочу.

Да и странное поведение папы тоже может иметь малопочтенное, но очень материалистическое объясне­ние: один из приборов, которые создал ученый папа, су­дя по рисункам, очень напоминает самогонный аппарат. Нет, я ничего не утверждаю, ни на чем не настаиваю и папу ни в чем не обвиняю. Я только говорю, что прибор похож на самогонный аппарат, и ничего больше, — при­чем похож с моей, вероятно, порочной точки зрения.

Впрочем, вернемся к Брюсу — крупному ученому, ославленному колдуном.

Для темы нашей книги очень важно, что Яков Вилимович Брюс не любил Петербурга. По крайней ме­ре, у нас нет никаких сведений, что Петербург вызывал у него вообще какие-то положительные эмоции. Вот Москву Яков Брюс любил, это известно совершенно точно. В Москву он возвращался всегда с удовольстви­ем, и если мог выбирать, где ему находиться, — обычно выбирал Москву. С Москвой связана вся интеллекту­альная деятельность Якова Брюса, особенно с Сухаре­вой башней, в которой у него были свой кабинет и ас­трономическая лаборатория.

По существу дела, перед нами ярко выраженный москвич по месту рождения и воспитания, для которого Москва — это малая родина, находиться в которой для него комфортнее всего.

Он же шотландец?! Да, по этническому происхож­дению — шотландец. Но Яков Брюс был шотландцем, который никогда в своей жизни так и не увидел Шот­ландии. Был один шанс после Великого посольства, и то «на всякий случай» англичане его на историческую родину не пустили. Краски Шотландии, ее ветры, море у ее берегов и горные хребты за Эйвоном были для не­го чистой воды теорией. Примерно тем же, что и для большинства моих дорогих читателей, и для меня само­го — что-то из Стивенсона, из Вальтера Скотта...

А вот как пахнет подтаявший мартовский снег, как летят журавли над полями и где надо собирать белые грибы, так называемый шотландец Яков Брюс знал да­леко не теоретически. Так кто же он?!