Шайзада Тохтабаева - Этикетные нормы казахов. Часть II. Семья и социум Страница 12

Таким образом, в моделировании полноценной личности всегда участвовали (помимо родителей и старших членов семьи) другие члены социума, восполняя в некоторой степени недостатки семейного воспитания. За неблаговидные поступки человека держали ответ не только члены семьи, но и ближайшие родственники, сородичи и односельчане, это было нормой традиционного казахского общества. Похожие установки сохранили в определенной мере и в наши дни малочисленные народы Казахстана, живущие в пределах родственных отношений. У современных казахов, проживающих в городах, семья стала больше замыкаться на себе.

Важнейшей составляющей традиционного этикета в сфере этнической социализации детей являются нормы, связанные с половозрастными переходами и пороговыми состояниями. Следует отметить, что в прошлом у многих народов возрастные переходы со своеобразными инициациями оформлялись с инсценировками исключения из привычного бытия, нахождения в «промежуточной» неопределенной зоне и, наконец, возвращения в социум в новом, более значимом, статусе [Тэрнер, 1983, с. 168–169]. Со временем эти обряды исчезли, за исключением некоторых (к примеру, обрезание у мальчиков-мусульман).

Доминирующей особенностью этикетных правил, связанных с возрастными переходами, является их насыщенность магическим содержанием, обусловленным стремлением оградить детей и взрослых от негатива и сохранить им жизнь. При этом магические приемы, основанные на древних архетипах и средневековых религиозных представлениях, суевериях и приметах нового времени, делятся на охранно-защитные, стимулирующие и формирующие.

В традиционном сознании казахов до сих пор устойчиво мнение об уязвимости ребенка, особенно до исполнения ему сорока дней с момента его рождения, а далее – по достижении им возрастных рубежей, исчисляемых вначале в месяцах, а затем – в годах. Эти периоды (шілдехана, бесікке салу, қырқынан шығару, құйрық ботқа, бауыр көтерер, тұсау кесу, ашамайға мінгізу, сүндетке отырғызу, тоқым қағу и т. д.), связанные с рождением, ростом ребенка, его детством, переходом c 12 – до 13 летнетнего возраста, считающемуся опасным временем жизни, необходимо было нейтрализовать рядом действий, имеющих преимущественно искупительный характер.

Прежде всего, на всех праздниках, рассмотренных в третьей главе, приносили в жертву лошадь, барана и других животных, устраивали шумные празднества с щедрым застольем, осыпанием монетами и сластями, музыкальным сопровождением и раздачей подарков, исполнением обрядов, приглашением родственников, соседей, друзей и т. д. Кроме искупительной составляющей, была и стимулирующая магия, гарантирующая здоровье и благополучие детей. Для этого на праздники приглашались авторитетные, уважаемые, удачливые и счастливые люди: считалось, что именно они по принципу подобия могли передать ребенку свои ценные качества. На таких трапезах приглашенные пели ритуальные песни, производили магический церемониал, высказывали добрые пожелания, за что получали щедрые подарки. В пожеланиях присутствовал набор кинетических и вербальных действий, призванных стимулировать в детях положительные характеристики. В основную канву традиций в зависимости от пола и возраста человека вводились своеобразные дополнительные обрядовые приемы. Когда дети переходили через критический возраст – 12 лет (мүшел жас), праздников становилось меньше, и их организовывали уже по другим поводам.

Рассмотрим принципы, приемы воспитания и связанные с ними этикетные нормы, сопутствовавшие периодам детства, отрочества и юношества во взаимосвязи с половыми различиями.

Младенец

Первого ребенка казахи называют тұңғыш, последующих детей – ортаншым, самого младшего (последнего) – кенжем. В целом, детей собирательно называли үбірлі-шүбірлі. Бывало, что до первого кормления мальчика некоторое время клали у основания бақана (шест), что, по мнению Н. Шахановой, было связано с представлением о связи этого предмета с мужской потенцией [Шаханова, 1998, с. 27, 49]. Добавим, что иногда ребенка клали также у изножья вешалки (адалбақан) (которую воспринимали как древо жизни), чтобы стимулировать выживание ребенка. Приведем этнографическую параллель: буряты старались не поднимать ребенка с земли, пока он не подаст голос [Сагалаев, 1990, с. 144], вероятно, этим пытались не разрывать связь ребенка с землей.

В течение трех дней после рождения на празднике шілдехана мулла должен был произнести имя младенца ему в ухо. Согласно традиционному представлению, считалось, что иначе он не будет знать своего имени, когда предстанет перед Аллахом. То же действие производят уйгуры и после наречения кладут ребенка на жайнамаз («молитвенный коврик») [Молотова, 1999, с. 25]. «…в отличие от европейцев, у казахов, как и у других тюркских народов, ребенок не может быть тезкой своих здравствующих родителей, бабушек и дедушек» [Калыш, 2012, с. 84]. Казахи считают, что если близкие родственники названы одним именем, то один из них умрет.

В выборе имен прослеживается некая амбивалентность. Одни родители старались дать ребенку имя известного человека или дополняли имя постфиксами бай (богатый), бек (советник хана). Другие из-за боязни сглаза не нарекали младенцев именами умерших родственников, а давали уничижительные или смешные имена. Иногда нарекали детей словами, обозначающими сезон, месяц, погоду, жизненные обстоятельства, приезд важного гостя и т. д. Если дети в семье умирали, то мальчика нарекали именем Тұрсын («пусть живет»), а чтобы следующим родился мальчик, девочку называли Ұлтуар («мальчик родится»).

В традиции казахов существовали магические приемы, которые, как считалось в народе, были направлены на защиту жизни и здоровья ребенка, нейтрализацию отрицательного внешнего влияния и формирование его счастливой судьбы. К примеру, перед тем как впервые приложить новорожденного к груди матери, предварительно прикасались к нему языком сороки, чтобы он обучился семи иностранным языкам; если прикасались домброй, то прочили ему будущее музыканта, а если куском курдючного сала, – то хотели, чтобы он был богатым [Сейдембек, 2012, с. 309].

Слабого или недоношенного ребенка (шақалақ) для тепла и во избежание опрелостей клали в меховую зимнюю шапку (тымақ) до достижения им девятимесячного возраста, т. е. до периода его доношенности в утробе матери. Эту шапку летом подвешивали на зазубрины кереге в разных местах, а зимой – на гвоздь, вбитый в стену зимовки, при этом количество гвоздей должно было равняться числу дней, которые мать не доносила новорожденного [Шаханова, 1998, с. 27].

Согласно этикету, при кормлении ребенка при посторонних женщине следовало прикрывать грудь во избежание сглаза. Сорок дней после рождения ребенка матери запрещалось мыть руки холодной водой, иначе младенец мог вырасти жестоким. Есть казахская примета: если при кормлении ребенок крепко держится за грудь, то он будет жадным, а если нет, то щедрым.

Если у матери не хватало молока, то младенца кормили грудью свояченицы (абысын), которых называли сүт ана (молочная мать). Об этом писал Р. Карутц: «Матери кормят грудью своих детей очень долго, по два года и дольше; но странным образом, первого ребенка сама мать не кормит; его выкармливают другие женщины…» [Карутц, 1910, с. 81].

Новорожденного (нәресте, шарана) по традиции купали в подсоленной воде и пеленали в мягкую ткань из старого женского платья или мужской рубашки удачливых долгожителей: считалось, это сохранит жизнь ребенку. На третий день, после отпадения пуповины, надевали первую рубашку иткөйлек, на которую в качестве оберега нашивали лоскут (желательно белого цвета) одежды счастливого долгожителя. Эту рубашку предварительно надевали на голову собаки для того, чтобы ребенок в будущем мог выжить в любой ситуации; в этой рубашке младенец пребывал сорок дней. В старину бедняки заворачивали новорожденного в полотно, а зимой – в овечью шкуру, откуда подросший ребенок выползал на горячую золу или на снег, сразу же приучаясь к перепадам температуры [Левшин, 2009, с. 333].

По истечении сорока дней проводили праздник қырқынан шығару, на котором новорожденному состригали волосы, чтобы не исполнялись проклятия в его адрес. Первую распашонку, снятую с ребенка в праздничный день, не принято было выбрасывать: ее берегли для других детей. На голову младенца надевали сшитый из ткани четырехугольный чепчик (топы) с нашитыми на него перламутровой бляхой и крапчатыми бусинками (көзмоншақ). В наше время на детский платок или чепчик нашивают крапчатые бусинки или прикалывают яркую брошь, которые должны отвлекать взгляды людей на себя.