Марина Кузнецова - Литературные вечера. 7-11 классы Страница 13

(эпиграф пишется на доске или на отдельном плакате)

Звучит грампластинка с записью голоса О. Берггольц (стихотворение «Дальним друзьям»):

С этой мной развернутой страницыЯ хочу сегодня обратитьсяК вам, живущим в дальней стороне.Я хочу сказать, что не забыла,Никого из вас не разлюбила,Может быть, забывших обо мне.

Верю, милые, что все вы живы,Что горды, упрямы и красивы.Если ж кто угрюм и одинок,Вот мой адрес – может, пригодится? —Троицкая, семь, квартира тридцать.Постучать. Не действует звонок.

Вы не смейтесь: я беру не многоНа себя: я встречу у порога,В красный угол сразу посажу.Расспрошу о ваших неудачах,Нету слез – сама за вас поплачу,Нет улыбки – шуткой разбужу.

Оттого на все хватает силы,Что, заветы юности храня,Никого из вас не разлюбила,Никого из вас не позабыла,Вас, не позабывших про меня.

Первый чтец: Ольга Федоровна Берггольц родилась 3 мая 1910 года в Петербурге в семье врача.

В 1925 г. пришла в литературное объединение рабочей молодежи – «Смена» и встретила Б. Корнилова (первого мужа), с которым позднее училась на Высших курсах при Институте истории искусств и которого потеряла в годы репрессий. Она училась у таких преподавателей, как Тынянов, Эйхенбаум, Шкловский. Окончила филологический университет и уехала в Казахстан, где работала в газете. Но в начале 1937 г. ее судьба резко меняется, ее обвиняют в связях с «врагами народа», но, к счастью, реабилитируют в 1939 г. В это же время в ее поэзии появляются грусть и тоска. Она, подобно тысячам ленинградцев, стойко переживала блокаду, и сумела выразить чувства и свои и многих в свих стихах.

Первый ведущий:

Ленинград – ее город, ее любовь. Она – его муза, его поэтесса. Здесь, в домике на Невской заставе, она родилась и росла. Здесь она много работала, писала стихи, пьесы. Сюда она возвращалась из своих поездок.

Второй ведущий:

Сегодня мы открываем книгу жизни и поэзии О. Берггольц на странице, повествующей о днях блокады Ленинграда. Мы услышим голос самой поэтессы, ее стихи, воспоминания, страницы дневников.

Звучит запись голоса О. Берггольц: «То, что мы останемся в Ленинграде, как бы тяжело ни сложилась его судьба, – это мы решили твердо с первых дней войны. Я должна была встретить испытание лицом к лицу. Я поняла: наступило мое время, когда я смогу отдать Родине все – свой труд, свою поэзию. Ведь жили же мы для чего-то все предшествующие годы».

Второй чтец (стихотворение «Мы предчувствовали полыханье…»):

Мы предчувствовали полыханьеЭтого трагического дня.Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.Родина! Возьми их у меня!

Я и в этот день не позабылаГорьких лет гонения и зла,Но в слепящей вспышке поняла:Это не со мной – с тобою было,Это Ты мужалась и ждала.

Первый ведущий:

О. Берггольц почти ежедневно выступала по радио, обращаясь к жителям осажденного города. Ее негромкий певучий голос, в котором слились боль, страдание и героизм защитников Ленинграда, говорил правду о городе, ничего не сглаживая, не украшая. И вся страна знала, что Ленинград и в кольце блокады продолжает жить и бороться.

Звучит грампластинка: «Представьте себе огромную, метров в 60, нетопленую студию ленинградского радио. В центре ее стоит обыкновенная железная печка, и в ней потрескивают ножки разбитого стула. А перед микрофоном, подстриженная под мальчика, стоит молодая женщина. Это О. Берггольц собирается говорить с Ленинградом, вступающим в год сорок второй, и прочесть свое новое стихотворение „Второе письмо на Каму“».

Звучит запись голоса О. Берггольц:

Вот я снова пишу на далекую Каму.Ставлю дату – двадцатое декабря.Как я счастлива, что горячо и упрямоШтемпеля Ленинграда на конверте горят.

Штемпеля Ленинграда… Это надо понять!Все защитники города понимают меня.Ленинград в декабре, Ленинград в декабре…О, как ставенки стонут на темной горе.Как угрюмо твое ледяное жилье,Как врагами изранено тело твое!

Ленинградец, мой спутник, мой испытанный друг,Нам декабрьские дни – сентября тяжелей.Все равно не разнимем слабеющих рук:Мы и это, и это должны одолеть.

Он придет, ленинградский торжественный полдень,Тишины и покоя, и хлеба душистого полный.О, какая отрада, какая великая гордостьЗнать, что в будущем каждому скажешь в ответ:– Я жила в Ленинграде в декабре 41 года,Вместе с ним принимала известия первых побед.

Нет, не вышло второе письмо на далекую Каму.Это гимн ленинградцам, опухшим, упрямым, родным.Я отправлю от имени их за кольцо телеграмму:«Живы. Выдержим. Победим».

Второй ведущий:

Чем больше сгущалась опасность, нависшая над городом, тем ближе была О. Берггольц к своим читателям. Ее стихи – настоящий блокадный дневник.

Четвертый чтец (изпоэмы «Твой путь»):

… И на Литейном был один источник.Трубу прорвав, подземная водаОднажды с воплем вырвалась из почвыИ поплыла, смерзаясь в глыбы льда.Вода плыла, гремя и коченея,И люди к стенам жались перед нею.Но вдруг один, устав пережидать, —Наперерез пошел по корке льда,Ожесточась, пошел, но не прорвался,И, сбит волной, свалился на ходу,И вмерз в поток, и так лежать остался,Здесь на Литейном, видный всем, – во льду.А люди утром прорубь продолбилиНевдалеке и длинною чредойК его прозрачной ледяной могилеДо марта приходили за водой.Тому, кому пришлось когда-нибудьХодить сюда, – не говори: «Забудь»Я знаю все. Я тоже там была,Я ту же воду жгучую брала.<…>

Первый ведущий (из книги «Дневные звезды» гл. «Перекур»): «Уже за Невской тропинку мою пересекала поперечная. И так случилось, что в ту минуту, когда я подошла к этому малому перекрестку, столкнулась я с женщиной, замотанной во множество платков, тащившей на санках гроб…<…> Я остановилась, чтобы пропустить гроб, а она остановилась, чтобы пропустить меня, выпрямилась и глубоко вздохнула. Я шагнула, а она в это время рванула саночки. Я опять стала. А ей уже не сдвинуть с места санки…<…> Она ненавидяще посмотрела на меня из своих платков и еле слышно крикнула:

– Да ну, шагай!

И я перешагнула через гроб, а так как шаг пришлось сделать очень широкий, то почти упала назад и невольно села на ящик. Она вздохнула и села рядом.

– Из города? – спросила она.

– Да.

– Давно?

– Давно. Часа три, пожалуй.

– Ну что там, мрут?

– Да.

– Бомбит?

– Сейчас нет. Обстреливает.

– И у нас тоже. Мрут и обстреливает.

Я все-таки раскрыла противогаз и вытащила оттуда драгоценность: „гвоздик“ – тонюсенькую папироску. Я уже говорила, что у меня их было две: одну я несла папе, а другую решила выкурить по дороге, у завода имени Ленина. Но вот не утерпела и закурила.

Женщина с неистовой жадностью взглянула на меня. В глубоких провалах на ее лице, где находились глаза, вроде что-то сверкнуло.

– Оставишь? – не сказала, а как-то просвистела она и глотнула воздуху.

Я кивнула головой. Она не сводила глаз с „гвоздика“, пока я курила, и сама протянула руку, увидев, что „гвоздик“ выкурен до половины. Ей хватило на две затяжки.

Потом мы встали, обе взялись за веревку ее санок и перетащили гроб через бугорок, на котором он остановился. Она молча кивнула мне. Я – ей. И опять, от столба к столбу, пошла к отцу».

Второй ведущий:

В 1970 г., на вечере в честь шестидесятилетия поэтессы, одна из сотрудниц Радиокомитета рассказала, что в суровые, голодные дни Ольга Федоровна подарила ей луковицу: «Возьми, тебе нужней, у тебя дети». По тем временам это был просто царский подарок. «И вот сегодня, – сказала женщина, – я хочу с благодарностью вернуть старый долг». Тут выбежала внучка выступавшей – она несла корзину, но не с цветами, а с большими разросшимися луковицами с длинными зелеными стрелками.

Первый ведущий:

Берггольц не только выступала по радио, часто вместе с родной бригадой она выбиралась на ленинградский фронт, который проходил совсем рядом с городом, читала свои стихи бойцам, защищавшим Ленинград.

Пятый чтец (стихотворение «Третья зона, дачный полустанок…»):

<…>…Здесь шумел когда-то детский лагерьНа веселых ситцевых полях…Всю в ромашках, в пионерских флагах,Как тебя любила я, земля!

Это фронт сегодня. Сотня метровДо того, кто смерть готовит мне.Но сегодня тихо. Даже ветраНет совсем. Легко звучать струне.<…>Знаю, смерти нет: не подкрадется,Не задушит медленно она, —Просто жизнь сверкнет и оборвется,Точно песней полная струна.

…Как сегодня тихо здесь, на фронте.Вот среди развалин, над трубой,Узкий месяц встал на горизонте,Деревенский месяц молодой.

И звенит, звенит струна в тумане,О великой радости моля…Всю в крови, в тяжелых, ржавых ранах,Я люблю, люблю тебя, земля!

Второй ведущий: