Сборник - «Враги ли мы с греками?». По произведениям Константина Леонтьева Страница 13

В это трудное время испытания отец Иероним преследовал, как и прежде, только одну цель: благоугождение Богу, обоюдное спасение и русских, и греков, чтобы не было нарекания на имя монашеское. Старец так же, как и его чадо духовное Константин Леонтьев, смотрит на постигшее обитель искушение, как на временный крест. Смотрит по-монашески, а не по-славянски.

Когда возник вопрос о разделении греков и русских при невозможности дальнейшего сожития, отец Иероним не спешил с принятием решения, хотя его и понуждали к тому, но стремился узнать волю Божию. Он согласен был и дальше жить вместе с греками, если так угодно Богу; согласен был и отделиться от них, оставив им уже благоустроенный монастырь у моря, а себе выстроить Старый нагорный Русик или наоборот. «Нам, желающим исполнить в этом деле волю Божию, должно быть равно и то и другое, — говорил он, — лишь бы то было по воле Божией, благоугодной и совершенной»[77]. А ближайший ученик старца схиархимандрит Макарий добавляет: «Сожительство вместе есть дело богоприятное и для Православной Церкви похвально. Это самое заставило как батюшку отца Иеронима сожительствовать с греками, так и нас последовать ему, в том смысле, что мы чада единой Христовой Церкви. И, конечно, если бы имели задатки наши собратия к этому и имели бы славу Церкви святой, а не своих идей, то, хотя при встречающихся необходимо в роде человеческом скорбных обстоятельствах, можно бы переносить, и для славы Божией благоугодно было бы совокупное житие. Если же люди стали видеть какую-то национальность и все права иметь на своей стороне, то, конечно, такое житие невместимо»[78].

Отец Иероним стоял за идею православную, а не за русско-славянскую нацию, и Господь Сам разрешил столь сложный и доселе неразрешимый вопрос. Патриарх принимает справедливое решение, дающее честь ему и его сану; действия посольства русского завершаются действительным успехом, греки святогорские приходят к покаянию и смирению, от которого для них ничего другого нет, кроме добра. Обитель Пантелеймонова успокаивается, русские афонцы пользуются справедливым и заслуженным торжеством.

После более чем столетнего перерыва веками принадлежавший русским монастырь святого Пантелеймона снова возвратился к своим исконным владельцам, а отец Макарий стал выдающимся игуменом, которого и греки полюбили за его доброту, кротость, любовь и справедливость. Не желавшие же жить под его начальством греки вышли добровольно из обители, получив от нее материальную помощь.

«Не явись наружу зло, не явилось бы добро, — говорил отец Иероним, — любящим Бога все споспешествует во благое».

Достойно внимания убеждение иеросхидиа-кона Илариона, грека, ближайшего помощника игумена Герасима, который с самого начала и до конца борьбы поддерживал русских, стоял за православное единство, хотя и много претерпел от своих единоплеменников.

Леонтьев показывает, что идея «панславизма» неосновательна, а для самой России вредна и неприемлема:

«Греки, умные греки, где ваш ум?

Вы незнакомы с предметом, о котором тревожитесь; ваше невежество во всех вопросах, касавшихся славянской истории и устройства Российской Империи, лишило этот и быстрый, и резкий ум ваш всяких дельных основ суждения.

И какие доказательства у вас в руках, что Россия во всем сочувствует болгарам? Писали у нас и за них, и против них, и за вас, и против вас. Их поступка 6 января никто особенно не хвалил. Многие находили только, что Патриарху во внимание к умиротворению Церкви следовало бы пастырски простить, а не объявлять схизму.

Кто говорит простить, тот признает вину…

Грустно вам, что Фракия и Македония ускользают от вас… Я это понимаю. Но чем же виноваты русские в том, что во Фракии и Македонии живут люди, которые греками быть не хотят?

Русские не виноваты в том, что во Фракии и Македонии больше болгар, чем греков. Зачем же вы не думали об этом раньше? Зачем вы не погречили болгар школами? Зачем не окрестили их эллинским духом сто лет назад, когда идея политической народности еще не была в ходу?

Не было силы тогда?

Это правда.

Но чем же тут виноваты русские, которые вместе с вами не раз лили кровь на поле чести, которых вы когда-то, братья-греки, просвещали и учили и вере, и быту, которые вам со своей стороны столько раз помогали и вместе с вами делили столько торжеств и столько поражений?

История прошедшего связала нас с вами, если хотите, даже ближе и теплее, чем с болгарами, у которых и не было никакой порядочной истории… И знайте, что в близком будущем вы помиритесь опять с нами; опять будете нам братья-греки и друзья… У болгар есть братья и помимо нас, и выбор их свободнее вашего… А вы, греки, вы сироты в этнографии, и, кроме Русской державы, старой между славянами, пресыщенной размерами и властью, снисходительной и осторожной, у вас нет друзей…

Вы верите в Германию?

Стыдитесь вашего политического ребячества!

Нынешние правители Германии поняли, кажется, что Drang nach Westen[79] вернее, чем напор на созревающий Восток…

И если бы Россия серьезно захотела вам вредить, то, поверьте, эти правители Германии предадут вас русским с радостью из-за малейшей уступки им по западным делам.

А если правительство в Германии изменится, если дух бездарных либералов возьмет верх над стойким духом императора Вильгельма и Германия станет тогда враждебна России, то Германии не поздоровится тогда между оскорбленной Россией и Францией, остервенившейся от ужаса и мести!

Не обманывайте себя надеждами ни на силу Германии, ни на ее сочувствие к вам.

Вот что я хотел бы ответить грекам, которые не умеют отличать русских интересов от болгарских стремлений…

Россия думала найти естественных союзников в молодых христианских нациях Востока. Она поставила себе правилом: поддерживать и защищать гражданские права христиан и вместе с тем умерять по возможности пыл их политических стремлений.

Такова была разумная и умеренная деятельность официальной России на Востоке. Неофициальная Россия — Россия газет, книг и частных сборищ — была, правда, менее широка и умеренна; в ней действительно замечался узкий славизм…

Россия, говорю я, искала сколько могла исполнить желания христиан. Болгары вначале просили только школ и литургии славянской, Россия помогла им и просила греков быть помягче и посправедливее. Греки местами просили тоже помощи на школы (например, для женских школ в Превезе, в Халки, в Буюк-Дере) — эту помощь им давали. Греки просили риз и утвари церковной — им посылали ризы и утварь. Греческие монахи маленьких и бедных монастырей в Эпире и других местах Турции посылали старые хрисовулы Московских Царей в Россию — и им высылали по хрисовулам денег сколько могли. Беднейшие греческие обители на Афоне жили и живут русскими добровольными подаяниями и наперерыв испрашивают себе право на сборы в России; богатейшие греческие монастыри на том же Афоне (Вато-пед и Ивер) живут: один доходами с богатых бессарабских имений, другой доходами с монастыря св. Николая в Москве.

Греки желали присоединить себе Крит; Россия просила Турцию отдать им Крит. Болгары просили сначала полунезависимую иерархию у греков, Россия просила греков и турок хоть сколько-нибудь удовлетворить их.

У России особая политическая судьба: счастливая ли она или несчастная, не знаю. Интересы ее носят какой-то нравственный характер поддержки слабейшего, угнетенного. И все эти слабейшие, и все эти угнетенные, до поры до времени по крайней мере, стоят за нее…

Такова особая, любопытная политическая судьба этой деспотической России.

Интересы этой державы везде более или менее совпадают с желанием слабейших. По крайней мере, на время, то там то сям, по очереди. Это вовсе и не искусство, это исторический fatum[80]. Это выходит иногда против воли»[81].

Леонтьев указывает на «важный вопрос, могущий поселить несогласие между славянами, с одной стороны, и Русскою Империей — с другой»[82] в случае объединения их в одно государство. Это «вопрос о государственной форме России»[83]:

«Соприкасаясь беспрестанно в тысяче мелких ежедневных интересах с Россией, славяне не остались бы равнодушны к той государственной форме, в которую вылилась политическая жизнь русского племени. Задача в том: будет ли им нравиться эта форма?..

При образовании союза государств непременно выработается у юго-западных славян такая мысль, что крайнее государственное все-славянство может быть куплено только ослаблением русского единого государства, причем племена, более нас молодые, должны занять первенствующее место не только благодаря своей молодой нетерпимости, своей подавленной жажде жить и властвовать, но и необычайно могучему положению своему между Адриатикой, устьями Дуная и Босфором.