История русского драматического театра - Николай Николаевич Евреинов Страница 13

Так выходили из пещи все три отрока и с халдеями направлялись в алтарь. Далее многолетствовали царю, и этим чин оканчивался.

«Пещное действо» проникло потом и в другие богослужения и слилось со святочными игрищами. Именно: на праздник Рождества отроки и халдеи провожали митрополита к вечерне и заутрене и обратно «по тому ж чину», и действовали «вся опричи (то есть кроме пещного действа), а на обедни такожде, якож и на пещное действо». С другой же стороны, халдеи слились с рождественскими ряжеными. Так, по свидетельству Флетчера, халдеи в течение двенадцати дней бегали по городу, переодетые в шутовское платье, и делали смешные шутки. А по словам Олеария, халдеями «были известные беспутные люди, которые ежегодно получали от патриарха дозволение, в течение 8 дней перед Рождеством Христовым и вплоть до праздника Трех святых царей (Богоявления), бегать по улицам города с особого рода потешным огнем, поджигать им бороды людей и в особенности потешаться над крестьянами. В наше время такие халдеи подожгли у одного мужика воз сена, и когда этот бедняга хотел было оказать им сопротивление, то они сожгли ему бороду и волосы на голове… Халдеи эти одевались, как масленичные шуты или штукари, на головах носили деревянные раскрашенные шляпы и бороды свои обмазывали медом. Но так как эти забавники причиняли уже чересчур большие неудовольствия и даже вред своими потехами крестьянам, вообще простому народу, а иногда и беременным женщинам, то бывший патриарх окончательно запретил эту глупую игру и беганье по городу в шутовском наряде».

О чрезвычайной популярности этого предрождественского театрального обряда нашей православной церкви лучше всего свидетельствует термин «халдей», ставший таким же распространенным ругательством в старину, как в наше время «халда», употребляемое для оскорбления женщины, под каковыми словами понимаются, согласно Толковому словарю В. Даля, – грубые, беспутные, нахрапистые, наглые люди, крикуны-горлодеры и праздношатающиеся.

Незадолго до Своей кончины, повествует нам Евангелие, Иисус Христос, по дороге в Иерусалим, приблизившись к горе Елеонской, послал двух из Своих учеников в селение, находившееся прямо перед ними. «“Входя в него, – сказал им Иисус, – тотчас найдете привязанного молодого осла, на которого никто из людей не садился; отвязавши, его приведите! И если кто скажет вам: „Что вы это делаете?“, отвечайте, что он надобен Господу; и тотчас пошлете его сюда”. Они пошли и нашли молодого осла, привязанного у ворот на улице, и отвязали его. И некоторые из стоявших там говорили им: что делаете? зачем отвязываете осленка? Они отвечали им, как повелел Иисус, и те отпустили их. И привели осленка к Иисусу, и возложили на него одежды свои: Иисус сел на него. Многие же постилали одежды свои по дороге, а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге. И предшествовавшие и сопровождавшие восклицали: “Осанна! благословен грядый во имя Господне! Благословенно грядущее во имя Господа царство отца нашего Давида! Осанна в вышних!” И вошел Иисус в Иерусалим и в храм; и осмотрен все, как время уже было позднее, вышел в Вифанию с двенадцатью» (Еванг. от Марка, гл. 11).

Все это повествование в наиболее полной редакции, изложенное апостолом Марком, было довольно точно и подробно разыгрываемо в Москве, в Вербное воскресенье, под названием «Действо цветоносия, или Шествие на осляти». В этом действии участвовал сам патриарх, со всем причтом, а также царь всея Руси, царевич и бояре.

Историк русского театра профессор Б.В. Варнеке, уделяя не более десяти строк этому «действу», находит, что драматический элемент в нем «совершенно ничтожен», с чем, я полагаю, никак нельзя согласиться, если только отойти от того узкого понятия «театра» и «драматического искусства», какое было присуще устаревшему ныне историку Б.В. Варнеке, придерживавшемуся чисто формального воззрения на театр и видевшего его только там, где его… вывеска. На самом деле театр, в широком и бесспорном смысле этого слова, был определенно налицо в этом церковном обряде, где патриарх «разыгрывал роль “Иисуса Христа”», ближайшее к нему духовенство – его «учеников», белая лошадь, в попоне с длинными ушами, изображала «осла», а ветки нашей северной вербы – «пальмовые ветви».

Одно из ранних описаний этого церковно-театрального представления принадлежит датскому герцогу и относится к 1603 году. Вот дословно это описание:

«Из Кремля во храм был настлан новый помост из новых досок; по обеим сторонам его стояли друг возле друга множество стрельцов и горожан; кроме того, кругом везде большие толпы народа. Когда все приведено было в порядок и шествие тронулось, то зазвонили во все колокола. Четверо человек несли в храм вызолоченное и завешенное красным сукном седло для патриарха. У конца Кремлевского моста стояли на каждой стороне по три священника, с позолоченными кадилами, и кадили всему народу. Потом медленно ехала колесница в две лошади и при ней несколько поддерживавших ее людей. На ней стояло красивое дерево со множеством сучьев и веток, которые все были усажены маленькими яблочками и смоквами, а чтоб не качалось дерево, его крепко утверждали досками и брусьями. Под ветками дерева стояли шесть маленьких мальчиков с непокрытыми головами и в белых ризах, точно священники. Они пели на своем языке “Осанна сыну Давидову, благословен грядый во имя Господне”. И делали то же, что и евреи, при входе Иисуса Христа. За колесницею шло рядом множество молодых князей и бояр, нарядно одетых, у каждого была в руках верба. За ними следовали два священника с двумя хоругвями на длинных древках, а потом длинная вереница священников, одетых в белые ризы, с красными, отчасти желтыми, оплечьями из камки, атласа либо тафты; на головах у них были скуфьи, а в руках вербы, и все они пели. За ними шло множество черного духовенства, два священника с рапидами, два священника с золотыми чашами. Далее длинный ряд священников, в нарядных ризах, с иконами. Перед патриархом и царем несли золотое кадило».

Это живописное описание нуждается в существенном дополнении, упущенном датским герцогом, а именно: когда «зазвонили во все колокола», наступил тот многознаменательный театральный момент, когда, согласно ремарке одной из средневековых мистерий, «adventavit asinus pulcher et fortissimus», то есть «появляется осел, красивый и сильный».

Но так как в наших северных широтах подобного осла большей частью не находилось, то его «представляла» белая лошадь, замаскированная белым покрывалом (вроде теперешних «похоронных попон») с намордником и длинными, наподобие ослиных, ушами.

Духовенство выходило к этой ряженой «ослом» лошади, устанавливало лесенку, ведущую к ней, и по ее ступенькам патриарх всходил на «осла» и усаживался на него боком (вроде амазонки), держа в правой руке крест, а в левой – Евангелие. Этого ряженого «осла» вел под уздцы сам царь, в шапке Мономаха, или ближний его боярин.

Момент,