Сборник статей - СССР: Территория любви Страница 14

Чем чреваты все эти изменения для «мира советского человека»? Прежде всего, они означают дестабилизацию его ценностных и поведенческих ориентиров. На вопрос, «как любить» (или как читать литературу и смотреть фильмы), нельзя ответить сводом правил, соблюдение которых приведет к желаемому результату. Любовь обособляется в отдельное коммуникативное пространство, в котором любящий человек должен уметь ориентироваться так же, как должен уметь ориентироваться в пространстве советской общественной коммуникации. Но для этого нужно владеть двумя языками, двумя поведенческими нормами, быть, с одной стороны, советским, с другой – любящим человеком. Одно не подразумевает другого, но требуется одновременно. Любовь должна быть освоена, как и искусство быть лояльным или способность к ударному труду. Но если лояльность и труд определены четкими критериями, то любовь может быть описана или рассказана, но – как определение со слишком многими исключениями – она не может быть сведена к единому алгоритму.

Код любви множится, появляются новые возможности переживания и говорения о любви, которые расцениваются не как отклонения, а как альтернативы. При этом советская любовь существует в пространстве с двойной кодировкой. Новые представления о любви соседствуют с «законсервированными» старыми, казалось бы давно опровергнутыми представлениями, которые хоть и теряют свою релевантность, но не исчезают. Новые любовные сюжеты предпочитают камерные конфликты, исключая «социальную» проблематику, но в то же время они не могут позволить себе решить, например, конфликт трудовой этики и интимного чувства однозначно в пользу чувства. С другой стороны, сам такой конфликт рассматривается как «правильный», но надоевший и избитый. «Правильный» не означает «интересный», «интересный» не означает «правильный», проблематика советской любви связана с постоянным double bind – неоднозначностью приоритетов.

В таком пространстве двойного кодирования любая оценка теряет свою однозначность. Так, например, неоконсервативные тенденции кажутся прогрессивными, новыми, протестными. Различение между «правильным» и «неправильным», «новым» и «старым» становится практически невозможным, поскольку отсутствуют или сдвинуты критерии различения. Любящий должен сам определять для себя нормы и правила поведения, не имея возможности опереться на готовые определения. Эта способность и превращает его в субъекта. Проблема выбора становится центральной в любовных нарративах, и выбор этот – ложный или верный – в любом случае реален по сравнению с мнимым, предопределенным выбором в сюжетах соцреализма36.

Автономность любящего субъекта выводит его из юрисдикции советской идеологии, теперь не важно, советская ли его любовь или нет. Любовь по-прежнему играет роль дифференциатора, но не по отношению к глобальным категориям «советский – несоветский», а по отношению к более конкретным признакам: стилю жизни, принадлежности к социальной группе, образовательному уровню или личным пристрастиям. При этом стиль переживания может указывать на что-то, но само чувство указывает только на самое себя и ищет объяснения и оправдания в себе, а не в указаниях на другое. Советская любовь становится чувством автореференциальным, свою легитимность она черпает исключительно в себе самой, не допуская никаких других аргументаций: только любовь… «и ничего больше».

Примечания

1 Clark К. The Soviet Novel: History as Ritual. London, 1981. P. 183.

2 РГАЛИ. Ф. 2453. On. 3. Д. 1128.

3 Там же.

4 См.: Пажитнов Л., Шрагин Б. Кого любить? // Искусство кино. 1967. № 3. С. 70.

Сходные руководства дает журнал «Коммунист». В 1960–1961 годах это издание публикует целую подборку материалов о советском «моральном кодексе», затрагивая, между прочим, и вопросы любви. О Черткове см. подробнее статью Константина Богданова в этом сборнике.

5 См.: Липкое А. От своего лица // Искусство кино. 1975– № 4– С. 76.

6 Один из самых выразительных тому примеров – фильм «Летят журавли»: слабая женщина, сильная любовь.

7 Об этом фильме и о «переходных моделях» любви в «оттепельном» кино см.: Borissova N. ‘Starker als Onegins Liebe’: Neue Modelle von Intimitat in sowjetischen Spielfilmen um 1960 // Nahe schaffen, Abstand halten. Zur Geschichte der Intimitat in der russischen Kultur. Wien, 2005 [=Wiener Slawistischer Almanach. Sonderband 62]. S. 245–265.

8 Парадоксальной в терминологии Никласа Лумана является тавтологичная любовь – любовь к любимому, а не к хорошему, т. е. любовь, не требующая внешних стимулов и не соблюдающая принцип каузальности (Luhmann N. Liebe als Passion: Zur Codierung von Intimitat. Frankfurt a. М., 1994).

9 Подробный анализ конфликта коллективной этики и индивидуального чувства в указанном кинофильме дается в статье Юрия Мурашова «Любовь и политика: о медиальной антропологии любви» в настоящем сборнике.

10 Туровская М. По ту сторону жалости // Искусство кино. 1962. № 4. С. 18–23.

11 Райзман Ю. Сделанное и задуманное // Искусство кино. 1962. № 11. С. 70–75-

12 Юткевич С. А если это не любовь? // Советский экран. 1962. № 9. С. 5–7.

13 Туровская М. По ту сторону жалости // Искусство кино. 1962. № 4. С. 18–23.

14 Поэтому случайная связь главного героя «Заставы Ильича» (1962) и была подвергнута разгромной критике. Секс вне любовного контекста оправданию не подлежал (о полемике вокруг фильма Хуциева см.: Woll J. Real images: Soviet cinema and the thaw. London, 2000).

15 Такие «фигуры умолчания», возникающие из невозможности прямой визуализации эротических образов, воспринимаются позднее как оригинальные находки. Так, анализируя фильм «Еще раз про любовь» (1968) и его современный ремейк «Небо. Самолет. Девушка»

(2002), киновед Альмира Усманова говорит об оригинальности языка выражения эротического в «оттепельном» кино по сравнению с приемами современного фильма (Усманова А. Повторение и различие, или «Еще раз про любовь» в советском и постсоветском кинематографе // Новое литературное обозрение. 2004. № 69. С. 179–212).

16 «Orgiastische Beschäftigung ohne Sex» – «оргиастическая деятельность без секса» так определяет Оксана Булгакова функцию труда в сталинских кинофильмах (Bulgakova О. Die Schöne und die Macht // Wiener Slawistischer Almanach. 2001.

Bd. 47. S. 89). Об эротике труда в текстах соцреализма пишет Надежда Григорьева: Григорьева Н. Интимность труда в советском искусстве 1920–1930 гг. // Grigor’e-va N., Smirnov I., Schahadat S. Nähe schaffen, Abstand halten: Zur Geschichte der Intimität in der russischen Kultur. Wien, 2005 [= Wiener Slawistischer Almanach. Sonderband 62]. S. 245–265.

17 Barthes R. Fragmente einer Sprache der Liebe. Frankfurt a. M., 1984.

18 Появление «проблемных тем», таких как женская «неневинность», развод, измена, в кино 1950-1960-х годов подробно рассмотрены в статье Татьяны Дашковой в настоящем сборнике.

19 «No-Win-Situation» в определении Оливера Ярауса является основным критерием «безумной любви»: Jahraus О. Amour fou: Die Erzählung der Amour fou in Literatur, Oper, Film. Zum Verhältnis von Liebe, Diskurs und Gesellschaft im Zeichen ihrer sexuellen Infragestellung. Tübingen; Basel, 2004. S. 227.

20 Bulgakova О. Der Film der Tauwetterperiode // Die Geschichte des sowjetischen und russischen Films. Stuttgart; Weimar, 1999. S. 136–137.

21 Митрохин H. Русская партия: Движение русских националистов в СССР, М., 2003; Кречмар Д. Политика и культура при Брежневе, Андропове и Черненко, 1970–1985. М., 1997-С. 127–168; Mey A. Russische Schriftsteller und Nationalismus, 1986–1995: Vladimir Solouchin, Valentin Rasputin, Aleksandr Prochanov, Eduard Limonov. Bochum, 2004.

22 Бочаров A. Требовательная любовь: Концепция личности в современной советской прозе. М., 1977.

23 Опыт такого анализа дает Нильс Вербер, рассматривая литературный код любви в немецкой литературе XIX века: Werber N. Liebe als Roman: Zur Koevolution intimer und literarischer Kommunikation. München, 2003.

24 Часть читательской переписки с журналом «Юность» по поводу «Звездного билета» находится в РГАЛИ (Ф. 2924. Оп. 2. Д. 69).

25 Frank M. Kaltes Herz. Unendliche Fahrt. Neue Mythologie. Motivuntersuchungen zur Pathogenese der Moderne. Frankfurt a. M., 1989.

26 Мотив замещения любви к женщине жаждой денег представлен и в русской романтической литературе, прежде всего в «Пиковой даме» A.C. Пушкина.

27 Frank М. Op. cit. S. 9.

28 Luhmann N. Op. cit. S. 177 («Welt für sich»).

29 Bulgakova О. Der neue Konservatismus //

Die Geschichte des sowjetischen und russischen Films. Stuttgart; Weimar, 1999. S. 182–255.

30 Такая безысходность знакома и литературе. Наталья Баранская рассматривает в своей знаменитой повести «Неделя как неделя» (1969) сходную по структуре ситуацию.

31 О послевоенной кинопрограмме см.: Drubek-Meyer N. Obszöne Rüschen russischer Giganten. Spätstalinistischer Film // Berlin – Moskva. Moskau – Berlin. Kunst 1950–2000. Berlin, 2004.

32 Bulgakova О. Der Film der Tauwetterperiode // Die Geschichte des sowjetischen und russischen Films. Stuttgart; Weimar, 1999. S. 109–181.

33 Грушин Б. Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения: Очерки массового сознания россиян времен Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ельцина: В 4 кн. Жизнь первая: Эпоха Хрущева. М., 2001. С. 431–508.