Вера Еремина - Классическая русская литература в свете Христовой правды Страница 15

Гоголь пишет людей без души. Посмотрим, чту Поприщин читает: «Переписку двух собачонок» и иностранные газеты, потому что всосал с молоком матери, что «у нас жизнь так, на шаромыжку, а главное происходит на западе». Есть басня Крылова про то, как львенка учили птицы. Орел был выбран воспитателем, львенок делает большие успехи, наконец, он возвращается и сообщает то, что знает: какие птицы гнезда вьют, какие яйца несут. Наследника русского престола, например, до Александра II, воспитывали только иностранцы! Самый знаменитый из них — воспитатель Александра I, известный масон Лагарп (и Моцарт, и Гете были масоны).

Поприщин — тот же «львенок». Вся гимназическая система того времени построена точно так же. Он читает иностранные газеты — тут далеко ходить не надо, — при Брежневе в 70-х годах половина московской интеллигенции исповедовала мысль, что в Америке молочные реки и кисельные берега. Интеллигенция современная уже иного мнения, но та же мысль только сейчас дошла до других слоев (более простого народа).

Наиболее кардинально поставлена задача в «Портрете». Рассмотрим только «Послесловие»: художник, завистливый, как все художники, не выносящие соперничества, — собирается расписывать храм. И он начинает писать сюжеты Священной истории.

Далеко ходить за примерами не надо. Когда в Киеве расписывали Владимирский собор в конце прошлого века, то не только вызвали несколько художников, но и стравили их друг с другом, чтобы они были соперниками и старались друг друга перещеголять: Врубель — вошли только его орнаменты; Нестеров; и другие, помельче.

Работы зрелого художника на две головы выше работ художника помельче. Но тут вдруг обращают внимание на лики святых маститого художника: у них диавольское выражение, которые он изобразил художественно верно! Сам художник перед тем написал портрет ростовщика, чья душа сама себя продала диаволу, и глаза ростовщика он написал так, что люди с этим портретом в комнате не могли спать[19].

Комиссии, разбиравшей эскизы двух художников, было указано на выражение глаз святых в этих евангельских сюжетах — сатанинское выражение. Художник невольно воспроизводил глаза с того ужасного портрета. Сам же художник, пришедший в ужас, удаляется в монастырь на долгое покаяние, но не принимая пострига; он долго живет в монастыре под руководством монастырского старца. После многих лет молитв он выходит на новое поприще и принимается писать только церковные сюжеты и только для храма.

Раньше, в XIX-м веке, для росписи храма нанимали более художников с именем, которые просто не знали, что такое покаяние, что такое соблюдение постов и прочее. Гоголь указывал на эту ненормальность. А ведь для огромного большинства людей такая жизнь в то время была в порядке вещей.

Эти петербургские повести были написаны, опубликованы и прошли цензуру. Никто не понял, о чем там написано. Цензура обсосала одного «комара»: встреча Ковалева с Носом произошла в Исаакиевском соборе: его просили убрать, и встречу автор перенес на Гостиный двор. А то, что “Нос” был арестован уже с заграничным паспортом и готовым переехать государственную границу — это осталось!

Те, кто в цензуре это пропустил, были люди литературно грамотными, но уровень тогдашнего менталитета исключал такую элементарную вещь, без которой не существует филологии: искусство медленного чтения. А чтобы медленно читать, надо внутренне располагать временем.

Рассмотрим жизнь как колею: в колее жизнь не дает человеку очнуться, в колее «все ясно» — мундир, карета, служба, жена (кстати, на последнем месте). Это заведенный порядок, когда служилому человеку всегда некогда. Правда, был указ о вольности дворянства (еще в 1762 году); но надо было еще так изменить менталитет так называемого общества, чтобы люди свободных профессий (то есть в административной системе ничего не делающие) не презирались. Когда Мотовилова — а он был в точности ровесником Гоголя — в молодости выгнали со службы, с ним начался церебральный паралич, от которого его исцелял Серафим Саровский.

При том порабощении Церкви государственными структурами фактически иной жизни во Христе не оставалось места. Она потому и уходила в лесные дебри (путь Серафима Саровского — сам по себе обличение того времени), что из них Святой звал к себе отдельных людей, отдельные живые души. Но ведь к нему, кроме неграмотных крестьянок с окрестных деревень, приходили в основном телесно больные люди, которых отказывались лечить ученые врачи! Смотришь Серафимо-Дивеевскую летопись, и видишь, что на пальцах одной руки можно пересчитать посетителей преподобного Серафима Саровского «из общества», которые пришли к нему телесно здоровыми.

Лекция 7.

Окончание жизненного пути и пути во Христе Николая Васильевича Гоголя.

После первого представления «Ревизора» Гоголь переезжает заграницу и живет там несколько лет; и пишет там I том «Мертвых душ». Когда речь идет о публикации книги, он возвращается в Россию. Заграницей он был свидетелем последних дней и смерти Иосифа Виельгорского, там он общается с русской колонией. У него близкие дружественные отношения с Александрой Осиповной Смирновой (урожденной Россет).

Приехав из заграницы, он поселяется в Москве. В отличие от Лермонтова, Гоголь всю жизнь был опекаем. И здесь он так же оказывается под опекой славянофилов официальных: Погодина, Шевырева и других. А также славянофилов неофициальных: Сергея Тимофеевича Аксакова, его сыновей Константина и Ивана, Алексея Степановича Хомякова — кума Гоголя.

Вскоре по приезде он поселяется в доме графа Александра Петровича Толстого на Никитском бульваре, человека «оптинского православия» — но и крупного вельможи. Вокруг А.П. Толстого формируется церковное московское направление, связанное напрямую с московским митрополитом Филаретом. И все тесно связаны с Гоголем по его возвращении из Италии.

Вспомним немного сюжет «Мертвых душ»: замысел Гоголя был совершенно перевран и всячески «постфактум» испохаблен разной прогрессивной критикой, вроде Белинского, до последних страниц.

Замысел Гоголя в «Мертвых душах» был следующий: 1-я часть «Мертвых душ» по замыслу автора — ад; 2-я часть «Мертвых душ» — уже чистилище. Последняя 3-я часть «Мертвых душ» должна была повествовать о рае или приближении к раю, но она не была написана, от нее не осталось даже лоскутка бумаги. Это все надо иметь в виду как авторский замысел.

То, что «Мертвые души» — ад, это понятно и прослеживается. Гоголь пишет души, которые готовы для ада — они мертвые. Они недоступны никакому движению, не говоря уже о покаянии. Плюшкин, Манилов — разве они предрасположены к покаянию? Собакевич, губернские чиновники — и подавно. Вспомним «даму, приятную во всех отношениях», и «просто приятную даму» — это уровень их понятия и мышления. Есть в книге «мертвые души», не выведенные на сцену, например, «неизвестная» — автор любовного письма к Чичикову, где он именуется сразу на «ты» и где письмо заканчивается стишком: «Две горлицы покажут тебе мой хладный прах. Воркуя, томно скажут, что она умерла в слезах».

Но Гоголю видится всегда смешное. Попробуем сличить письмо «неизвестной» с письмом Татьяны Лариной. Оно все написано с оглядкой как раз на письмо Татьяны. Гоголь не щадит своих героев, современников героев Пушкина, но не потому, что он их не уважает, а потому, что взял жизнь в ином ракурсе — на фоне вечности. И сразу получается: их души готовы для ада и они мертвы, потому что ничего не ищут. Только одна живая душа — Чичиков. У него есть абсолютно живая боль: Россия. И когда он стоит и смотрит на губернский бал, он думает: «Чему вы радуетесь? В губернии неурожай, разорение, развал, а вы тут крутитесь». Он был в самом дурном расположении и в дурном расположении вернулся с бала.

В чистилище (2-я часть «Мертвых душ») появляются живые души. Только Ермилов (критик советского периода) мог подумать, что Костанжогло для Гоголя положительный герой! Это не так: он весь в суете, весь замкнут на суету о том, что «всякая дрянь может приносить доход». Во II-й части «Мертвых душ» живой человек — откупщик Муразов, хороший человек, поэтому всех жалеющий. Только ему плачется Чичиков, рассказывает какие-то эпизоды своего детства, которые не вошли в первую часть книги: «Отец заставлял меня выводить из прописей нравственные правила, а сам крал казенный лес, растлил сиротку, которой был опекуном». Именно дурной пример действует на человека, а не прописи. Святые отцы свидетельствуют, что никакая книга не научит; сказано в Притчах: «со строптивым развратишися».

Дальше в книге выведен еще один живой человек, который всегда чувствует свое бессилие: «генерал-губернатор обширного края», который понимает, чту происходит. Все ли помнят сюжет, из-за чего Чичиков чуть было не попал на каторгу? То, что могло бы стать фабульной завязкой книги, у Гоголя уведено в конец. Старая, бездетная и очень богатая барыня всю последнюю часть своей жизни, как и многие барыни того времени, проводила в окружении мосек, приживалок и всяческого иного женского пола, на котором она отводила свой немыслимый характер. Но в конце жизни, чувствуя не то чтобы раскаяние, а как бы желание приобрести индульгенцию, она все свое состояние оставила приживалкам.