Игорь Орлов - Советская повседневность: исторический и социологический аспекты становления Страница 15

Слухи оказывают конкретное воздействие на общество: распространяясь с поразительной быстротой, они формируют общественное мнение, настроение и поведение социальных слоев, возрастных и региональных групп и проч. Известный популяризатор науки 1920-х годов Я.И. Перельман показал на простом примере, что провинциальный 50-тысячный город может узнать свежую новость, привезенную столичным жителем, в течение самого ближайшего времени: от 1 до 2,5 ч. Например, даже однолошадные и однокоровные крестьяне, напуганные конфискациями 1918–1920 гг., немедленно реагировали на ложные слухи об усилении натуральных повинностей массовым забоем мелкого рогатого скота и молодняка (см.: [Кабанов, 1997а. С. 351, 356, 361, 364–366, 372, 376, 379, 381; Перельман, 1936. С. 103–108]). Были, впрочем, примеры обратного характера. Так, возникшие в начале Великой Отечественной войны слухи (в частности, о введении карточек) находили подтверждение в реальных событиях.

В целом слухи представляют собой своеобразную неофициальную, народную версию истории страны, в том числе повседневной.

Она, разумеется, полна искажений, но тем и интереснее, так как позволяет узнать, как воспринимали события их участники, что они думали и чувствовали. Более того, слухи являются порой единственно доступным исследователю (хотя и не совсем надежным) источником информации, характеризующим отношение населения к тем или иным аспектам советской повседневности.

Глава 5

Советская повседневность в литературе и искусстве. Образ мещанина в русской и советской литератУре первой половины XX в.

Тайна искусства писать – уметь быть первым читателем своего сочинения.

Спор о том, что такое история – наука или искусство, – имеет давние корни. Искусство традиционно рассматривают как эстетически оформленное содержание познания мира. Художественный способ познания мира предстает как чувственно-эмоциональный, когда идет обращение к чувствам, а не к уму. Но и история постоянно разрывается между наукой и искусством: в ней используются приемы, свойственные художественному творчеству, – конкретизация, индивидуализация и персонификация. Очевидно, родовое единство художественного слова и историописания объясняется общностью их зарождения в осевом времени европейской культуры – античности, а также стремлением литературы к историчности и использованием исторического языка в литературных произведениях. Кроме того, в литературе, как и в истории, мы имеем дело с интерпретацией исторических фактов.

На проблему взаимоотношения истории и художественной литературы следует смотреть через призму изменения функций исторического знания на протяжении XVII–XX вв., отражающих движение от модерна к постмодерну. Так, «отцом» исторического романа, объединившего в себе черты исторического знания и художественного вымысла, в первой половине XIX столетия стал В. Скотт.

Художественная литература, начиная с реализма XIX в., выступает как:

• «художественная летопись» эпохи и ее «энциклопедия»: в частности, писатели среднего уровня всегда более нацелены на бытописание и историю повседневной жизни[19];

• форма исторического сознания, определяемая кругом чтения, формирующим личностные установки человека;

• исторический источник, наглядный пример – «роман с ключом» (роман о реальных событиях с заменой имен и фамилий), выступающий ценным историческим источником;

• художественная философия истории в попытках исторического осмысления мира;

• художественно-историческое исследование;

• историографический источник;

• художественная историография, т. е. художественная история исторической науки.

Существенное влияние на сближение исторической науки и художественной литературы на Западе в первой половине ХХ в. оказали труды итальянского философа Б. Кроче, боровшегося против марксизма и позитивизма одновременно. По его мнению, ведущая роль в научном познании принадлежит интуиции, которая, в отличие от логического мышления, постигает мир в его конкретности и неповторимой индивидуальности. Так как интуиция воплощается в эстетическом отношении к действительности, именно произведениям искусства Кроче отводил особое место в научном познании. В результате история представала у него как выразительная (эмфатическая) наука. Именно через частности, заключенные в исторических источниках, куда органически вплетаются искусство и литература, историк, по мнению автора, идет к более широкому осмыслению прошлого (см.: [Соколов, 2002. С. 284]).

«Лингвистический» поворот в исторической науке определил возврат истории в рамки повествования, реабилитировал описательные методы и вывел на первый план события в пику прежнему увлечению структурами. К новым веяниям следует отнести также использование феноменологии, аналитической и лингвистической философии, рассматривающих язык как форму отражения действительности. Более того, использование возможностей языковых конструкций и языковых практик (дискурсов) привело к некоторой сакрализации слова. Наблюдалось и сходство сценариев развития исторических событий с литературными сюжетами через такие формы, как трагедия, фарс и т. п. Сближению истории и литературы способствовала также переориентация историка на массового читателя. Бросая вызов тем, кто стремится уложить историю в жесткую модель исторического детерминизма, И. Элкана уподоблял историю греческой трагедии и эпическому театру [Elkana, 1982].

Историки долгое время считали, что действительность настолько деформируется под воздействием художественных приемов, что перестает быть источником для научно-исторических исследований. Литература использовалась историками для иллюстрации тех или иных исторических построений, тогда как необходимым полагалось фундированное исследование. Однако реконструировать повседневность советской эпохи невозможно без обращения к такому источнику, как советская художественная литература. М.В. Нечкина подчеркивала важность восприятия художественного произведения в общественной среде, выделяя в рассмотрении этой проблемы два аспекта. Первый – само художественное произведение, его ритм, талант писателя, тайну сложного отражения действительности и знание психологических законов. Второй – характер восприятия художественного образа, особенность индивида, воспринимающего художественный образ, его сознание и способность освоения культурных ценностей. Она призывала изучать художественное произведение, раскрывая его функции. Нечкина также подчеркивала, что художественное мышление писателя и восприятие действительности читателем связано единством законов и их принцип «художественного мышления», ввиду единой сущности человеческого восприятия, один и тот же [Нечкина, 1982. С. 26, 34].

Появление литературных версий исторического процесса, т. е. истории, выстроенной на основе литературных текстов, относится к XX в. Пример тому – «Архипелаг ГУЛАГ» А.И. Солженицына. Если на рубеже XIX–XX вв. произошел кризис «метарассказа», то конец ХХ столетия ознаменовал возврат к нему в рамках постмодерна. Под лозунгом «Назад, к Геродоту!» шло новое смещение акцентов в историческом познании с социально-политического на индивидуально-психологическое, связанное с растущим недоверием к глобальным историческим построениям, не поддающимся эмпирической проверке. Эта тенденция вновь сближает историческую науку с художественной литературой. На смену роману в письмах XIX в. пришел «роман в документах», который создает в постмодерне иллюзию достоверности. Историческая наука все больше начинает ориентироваться на «рассказ», направленный на индивидуальное восприятие читателя. Объединяющей научное и художественное творчество эпохи постмодерна конструкцией становится «коллаж» как творческий метод. Иногда трудно определить, где заканчивается литературоведение и возможно восприятие художественного текста как исторического источника, с учетом определенных особенностей такового.

Специфика социально-исторического подхода к литературе и искусству определяется следующими положениями:

• литература и искусство имеют свойство «нащупывать» реальность, предвосхищать то, что потом найдет отражение в историографии;

• в ткань художественного произведения вплетены формы социального общения;

• в художественных произведениях отражаются морально-этические нормы времени и формы подсознания;

• символическое и иное содержание произведений, абсурдизм и загадки в первооснове имеют узнаваемый мир и могут побудить к историческому исследованию;

• в рамках выразительной истории материалом для исторических построений могут служить только аналогичные факты, описанные в художественных произведениях, на основе принципа добавления.