Михаил Армалинский - Соитие (Альманах эротической литературы) Страница 15

Все рассмеялись. Муж и Жена предложили выйти в сад. День кончался, и скоро должны были наступить сумерки.

— Но вернемся к истории нашего нового общества, — переняла эстафету Жена. — Когда зачатия прекратились, люди бросились в безмерные удовольствия. Лишь небольшая группа добровольцев работала в научных лабораториях, тщетно пытаясь восстановить у людей способность размножаться. Вирус стерильности распространялся по воздуху и по воде, через пищу и прикосновения. Таким образом, заражение произошло повсеместное.

Праотцам и их тайным потомкам пришлось ожидать более ста лет, пока все, кроме них, не вымерли. Столетнее терпение — эта та плата, которую согласились платить гуманные изобретатели во имя того, чтобы не уничтожать лишних людей.

Когда человечество встревожилось, что вдруг перестали рождаться дети, в запасе оставалось лишь одно поколение — поколение уже родившихся детей, чтобы разрешить загадку. Но наши предки надежно схоронили ответ и удалились с детьми на тропический остров, подготавливая их к новой жизни и удаляясь от мира, чтобы никто не заметил их рождавшихся детей. Тропический климат предоставлял еду, что росла в обилии на деревьях, и землю, не требующую труда для возделывания.

Это был самый тяжелый период создания нового общества. Но через 50 лет половина населения Земли вымерла, и поднявшаяся паника, которую праотцы не предвидели, ускорила конец оставшегося населения. Тогда они сели в корабли и приплыли во Флориду. Там они основали своё государство. Первые годы ушли на остановку автоматически действовавших предприятий, которые изготовляли продукцию, не нужную для нового общества. Теперь города с небоскребами, которые заросли травой и деревьями, являются главной достопримечательностью нашего естественного музея истории Цивилизации.

Все заметили, что уже стемнело и вернулись в дом, чернеющий среди деревьев.

— Пора спать, — сказал Муж.

— Если вы включите свет, то можно ещё поговорить, — предложил Аг.

— У нас нет искусственного света.

— Как, даже свечи нет? — удивилась Лю.

— Да, когда заходит солнце, мы уединяемся, и каждый делает, что хочет.

многие люди снимают балахоны, потому что всю равно их лица не видно. Нам не нужен ночью свет больший, чем могут дать луна и звезды. Если кто тоскует по свету, то он поднимается с восходом солнца. Пойдемте, пока ещё есть остатки света, мы покажем вам комнаты, они выходят на запад.

Муж и Жена повели Ага и Лю в один из флигелей дома. Их поселили в соседние комнаты, у которых не было дверей. На полу лежало нечто, напоминающее матрацы. На середине каждой из комнат было что-то вроде фонтана, потому что слышалось журчание воды. Но было так темно, что ни Аг, ни Лю не поняли, как выглядят их комнаты.

Утомленные, они быстро уснули на подстилках.

Аг проснулся среди ночи от желания помочиться и подполз к середине комнаты, шаря рукой впереди себя. Он нащупал края чего-то, напоминающего маленький бассейн. Он встал на колени и помочился в направлении журчащей воды. Когда он снова лег, сна уже не было. Он стал размышлять о своей прошлой жизни, о лжи, которой он окутывал своё существование, что стало ему вдруг столь очевидным после событий прошедшего дня.

Вот какие мысли пришли ему в голову: ложь — это форма человеческой тяги к тому, чего нет. Её можно интерпретировать как тягу к потустороннему в этом мире, как земную жажду неземного. С другой стороны, такая жажда — это черная неблагодарность Богу за мир, в который он нас поселил. Нам дали чудо соития, а мы говорим, нет, это чудо недостаточно хорошее, мы хотим получше, и предупреждаем Бога, совсем забывшись: «Если не дашь, мы сами чудо выдумаем и заставим людей поверить в его реальное существование. И тогда люди устыдятся, а некоторые отвернутся от твоего чуда и будут упиваться ложью, которую мы сотворим».

Имя Бога держится заложником, и общество грозит обвинением в убийстве Бога каждому, кто осмелится хвалить Божье чудо. Посему в основе человеческого существования лежит ложь! Она имеет форму Сокрытия, Недоговорок и Подлога.

Вот они три кита, на которых плывет общество в океане крови.

Ребёнок рождается невинным, то есть не ведающим лжи и тотчас попадает в мир обмана вне зависимости от сомнительной полезности намерений, ради которых обманы совершаются. Ребёнку дают соску, вместо груди, или молочную смесь, вместо материнского молока, или отдают кормилице, вместо матери. Ведь природа распорядилась однозначно и честно, ребенок ждет только материнского молока от груди своей матери. Мы считаем, что ребёнок не заметил обмана, и что обман пошел ему на пользу, если ребёнок перестал плакать, или если он развивается нормально по удобным критериям, питаясь коровьим молоком, вместо материнского. Но без всякого сомнения, ребёнок в своих не ведомых нам глубинах замечает разницу, запоминает её, знакомится с ложью, обучается смиряться с подлогом, ибо ребенок хочет выжить, а этим и пользуются взрослые, предлагая ребёнку компромисс.

Следующей главной ложью является стыд. Ребёнка заставляют утаивать свои половые органы и вести себя так, будто их у него нет.

Его заставляют прятаться в специально отведенные места туалеты для удовлетворения своих естественных нужд и скрывать свои запахи. Здесь на подмогу призывается эстетика и причиной, по которой требуют скрывать гениталии и экскременты, объявляется их некрасивость. Стыд прививает ребенку чувство естественности лжи, которое остаются с ним на всю жизнь. Феномен мышления можно рассматривать как орудие для сокрытия истинных намерений.

Ибо если человеку было бы нечего скрывать от себе подобных, все его намерения реализовались бы напрямую. Что на уме, то и на языке.

Даже такое первобытное занятие, как охота, основана на обмане добычи, рыбу обманывают наживкой, насаженной на крючок, зверей обманывают капканом, мнимой безопасностью оказаться вблизи охотника.

То же происходит и с высшими достижениями интеллектуальной деятельности, как политика. Политика — это область человеческой деятельности не только целиком построенная на обмане, но в которой обман является этически оправданным и необходимым. Сокрытие истинных целей, даже если они очевидны, является неизбежным условием политической деятельности.

Дипломатический язык, как одно из орудий политики — это язык, смысловая основа которого состоит в деформировании истинных чувств. Политика и дипломатия, суть которых заключена в сокрытии своих истинных намерений это легальная отдушина для одержимых ложью, где они, с одобрения законов, могут вести себя аморально, ставя ложь в основу своего поведения.

Или например, вежливость — это дилетантская общечеловеческая политика, суть которой — сокрытие чувств, ранящих собеседников. Казалось бы — это ложь во имя благородной цели, но благородная цель оборачивается неизлечимым осложнением пожизненного фальшивого поведения.

Для всех очевидно, что мы не можем открыто поверить все свои мысли ни близким людям, ни, тем более, всему обществу — мы скрываем и переиначиваем их, а следовательно, лжём обыденно и постоянно. Неудивительно, что провести границу между скрываемыми мыслями и не скрываемыми можно именно там, где позволяет совесть. Совесть — это мерило приемлемого количества лжи. В то же время совесть обеспечивает минимально необходимое количество лжи, неизбежное для презервации стыда. Недаром слово «бессовестный» часто синоним слова «бесстыдный». Совесть, помимо прочих функций, гарантирует существование стыда и таким образом, является залогом лжи.

Cтыд проявляется в использовании двусмысленности, которая говорит о неспособности высказать правду из-за боязни, что она разрушит фундамент лжи, на котором построено общество. Или просто из-за боязни наказания за эту попытку.

Аг вспоминал заурядный день заурядного человека в своей прошлой жизни.

Заурядный день — это будний день. Заурядный человек — это грустный человек.

Он просыпается через силу, лжет себе что, пора вставать, он измывается над своим телом, окатывая его холодной водой. Мороз на улице заставляет его лгать телу одеждой, которая противна телу. Он уезжает далеко от дома, в крепость труда, он разлучается с женой и детьми во имя денег.

Летом он выходит юным утром на улицу, деревья приветствуют, а птицы окликают его. Воздух пахнет бессмертной жизнью. Он хочет углубиться в деревья, наблюдать суету птиц и зверей. Он любит лежать на земле, смотреть во все глаза на голубизну и радоваться жизни в себе и вокруг. Он думает, что людей хоронят лежащими на спине, а не на животе для того, чтобы мертвецы своим взглядом, проникающим сквозь землю над ними, и подавно сквозь крышку гроба, а уж само собой — сквозь закрытые веки, смотрели в небеса. Но почему-то он должен уезжать от деревьев и созерцания и помещать себя среди металла и чуждых людей, делать бессмысленные движения и действия, которые для его начальства имеют такой важный смысл, что ему за них платят деньги. Они ему нужны, чтобы кормить себя и семью, чтобы не умереть от холода. Голод и холод — вот что грозит его жизни, из-за страха перед ними он продают свою жизнь.