Нина Молева - Московские тайны: дворцы, усадьбы, судьбы Страница 15

Повсюду расставлены огромные многофигурные картины, живописные эмблемы, аллегории – каждый может собственными глазами увидеть, как все происходило на далеком Дону у Азова, чего добилась русская армия, как она выглядела и каким был ее противник. Центром праздника стали угол кремлевской стены у Боровицких ворот и самый оживленный в городе Всехсвятский – нынешний Каменный мост. Живописные холмы превратили праздник в чудо, и среди других это чудо открывал для москвичей Михайла Чоглоков.

Конечно, не стремление показать москвичам собственно живопись занимало Петра в «Триумфе». Его цель – познакомить людей со смыслом преобразований, убедить в своей правоте, увлечь общим порывом перемен, сделать происходившее понятным и доступным каждому. Без этой «учительной» роли искусство теряло для Петра смысл. Но чтобы выполнить подобную, совершенно новую роль, оно должно было создаваться художниками, думающими и понимающими, а не просто исполнителями. Поэтому, несмотря на острую нужду в живописцах под Азовом и в Воронеже, где создавался флот и украшались первые корабли, под Нарвой и Нотебургом, где нужно было поновлять и писать заново горевшие в огне сражений полковые знамена, Петр держал Чоглокова в Москве. Здесь нет ни одного «Триумфа», который бы создавался без участия живописца, нет ни одной иллюминации, которую бы он не рисовал.

Что же касается Сухаревой башни, то ее история, как известно, складывается из двух совершенно самостоятельных частей. В первом своем варианте башня была построена в 1692–1695 годах. Затем, когда Петру понадобилось помещение для математических школ, он распорядился о надстройке. Именно тогда Сухарева башня приобрела второй этаж и собственно башню с курантами, делавшую ее такой похожей на стены Кремля. В первом случае никаких свидетельств об участии Чоглокова не удалось найти, во втором – он был, несомненно, единственным руководителем строительства и, значит, собственно архитектором.

Есть достаточное основание считать, что именно в этом промежутке времени М. Чоглоков принял участие в так называемом Великом посольстве вместе с Петром, скрывавшимся под видом «десятника Михайлова». Там он мог приобрести необходимые навыки в строительном деле, которые позволят Петру сразу же по возвращении в Россию поручить М. Чоглокову две ответственные московские стройки.

Шведская война помешала строительству Арсенала. В 1706 году, когда огромное здание едва поднялось выше фундаментов, он было приостановлено. После возобновления работ Кшиштоф Конратович остался один: Чоглокова уже не было в живых.

Архивные документы позволяют восстановить, чем занимался Конратович в эти годы: работал в Петербурге, строил Александрово-Невский монастырь – лавру. Петр имел возможность удостовериться в знаниях польского мастера. Поэтому, когда в 1722 году возобновляется строительство Арсенала, новый договор с Конратовичем предусматривает для него в пять раз увеличенное жалованье. Да и именовать в документах его начинают архитектором.

И любопытная деталь: уже оконченное вчерне и оштукатуренное здание Арсенала Конратович предлагает расписать колоннами, перевитыми виноградом. Такого приема и мотива не знала ни Польша, ни Саксония. Вообще он чужд стилю барокко, влияние которого заметно сказалось на архитектуре Арсенала, зато этот прием широко применялся в гражданских зданиях на Руси XVIII века. В предложении Конратовича могли сказать свое слово впечатления от русской архитектуры, но могло ожить и воспоминание о замыслах Чоглокова, который, как живописец, особенно охотно обращался к приему росписи.

«Дабы стало уроком потомкам нашим…»

Первый салют в честь побед русского оружия. Первая иллюминация. И первый фейерверк – знаменитые, так поражавшие воображение иностранцев «огни победных викторий». 1696 год. Москва. Место действия – Замоскворечье. Каменный мост. Украшавшие его со стороны Царицыного луга въездные башни. Сам Царицын луг.

Москва и раньше встречала своих возвращавшихся после ратных трудов воинов колокольным звоном всех церквей, высыпавшими на улицы толпами москвичей. Но теперь это было сложнейшее действо, показывавшее и разъяснявшее смысл одержанных армией побед. Побед «потешных» – новой армии, нового военного мастерства и обновленной России, иначе сказать – трудов и планов молодого Петра. Закрывавшая выход державы к морю принадлежавшая в то время туркам крепость Азов сдалась не сразу. Осада 1695 года кончилась неудачей. Нужен был флот, и его удалось создать в Воронеже за одну зиму – прамы, галеасы, брандеры, которые обеспечили успех нового приступа. Чудо и должно было завершиться чудом.

Описания очевидцев не отличаются многословием: «На Каменном мосту Всехсвятском, на башне сделана оказа Азовского взятия, и их пашам персуны написаны живописным письмом, также на холстине было левкашено живописным же письмом как что было под Азовом, перед башнею по обе стороны». Тут же раздавался «гром трубных и мусикийских гласов» – у огромных картин певчие и музыканты исполняли специально сочиненные кантаты. Петр думал не о простой пышности торжества. Его цель гораздо сложнее – познакомить людей со смыслом преобразований, убедить в их правомерности, увлечь порывом перемен, сделать происходящее доступным и понятным каждому. И едва ли не главное – «дабы стало уроком потомкам нашим» то, что совершало его поколение.

Проходят годы. Уже не Азовское море, а Балтика занимает мысли Петра. Выход на Север – выход в Европу. Москва все на том же Царицыном лугу (нынешняя Болотная площадь) с еще большей пышностью празднует одну из побед в войне со шведами – взятие крепости Нотебург, будущего Шлиссельбурга. Случайно оказавшийся в древней столице путешественник не может прийти в себя от развертывавшегося перед его глазами зрелища. Звучат оркестры, призрачно вспыхивают и гаснут «потешные огни», и перед заполонившей Царицын луг словно завороженной толпой нескончаемым рядом сменяют друг друга живописные декорации.

«Около шести часов вечера зажгли потешные огни, продолжавшиеся до 9-ти часов. Изображение поставлено было на трех огромных деревянных станках, весьма высоких, и на них установлено множество фигур, прибитых гвоздями и расписанных темною краскою. Рисунок этого потешного огненного увеселения был вновь изобретенный, совсем не похожий на все те, которые я до сих пор видел. Посередине, с правой стороны, изображено было Время, вдвое более натурального росту человека; в правой руке оно держало песочные часы, а в левой пальмовую ветвь, которую также держала и Фортуна, изображенная с другой стороны, со следующею надписью на русском языке: «Напред поблагодарим Бога!» На левой стороне, к ложе его величества, представлено было изображение бобра, грызущего древесный пень, с надписью: «Грызя постоянно, он искоренит пень!» На 3-м станке, опять с другой стороны, представлен еще древесный ствол, из которого выходит молодая ветвь, а подле этого изображения совершенно спокойное море и над ним полусолнце, которое, будучи освещено, казалось красноватым, и было с следующею надписью: «Надежда возрождается». Между этими станками устроены были малые четырехугольные потешные огни, постоянно горевшие и также с надписями… Кроме того, посреди этой площади представлен был огромный Нептун, сидящий на дельфине, и около него множество разных родов потешных огней». Это был яркий многочасовый спектакль, хотя и без слов и без актеров. «Триумфы», как иначе назывались прибавления на Царицыном лугу, становились частью московской жизни.

Празднование Полтавской победы в Москве в 1709 году потребовало уже тысячи картин, расставленных по всему городу, причем некоторые из них достигали колоссальной величины – три на три сажени. С ними по-прежнему согласовывалась великолепная иллюминация, сочинявшаяся для данного случая музыка. И, как всегда, центром празднества оставались Каменный мост и Царицын луг.

Для иностранцев «московские триумфы» – настоящая сказка. Датский посланник Юст Юль пишет о поразившем его световом спектакле в канун нового, 1710 года: «В 10 часов начался в высшей степени затейливый и красивый фейерверк. Замечательнее всего в нем была следующая аллегория: на двух особых столбах сияло по короне, между ними двигался горящий Лев; сначала Лев коснулся одного столба, и он опрокинулся, затем перешел к другому столбу, и этот тоже покачнулся, как будто готовясь упасть. Тогда из горящего Орла, который словно парил в вышине, вылетела ракета, попала во Льва и зажгла его, после чего он разлетелся на куски и исчез; между тем наклоненный Львом столб с короною поднялся и снова стал отвесно».

Представленная аллегория имела в виду поражение Польши в войне со Швецией и последующую победу над Швецией России. Юст Юль отмечает, что Петр обязательно находился среди зрителей и любил давать пояснения по ходу «зрелища».