Павел Горьковский - Сумерки вампиров. Мифы и правда о вампиризме Страница 15

Вскоре историй о вампирах накопилось достаточно много, чтобы дать почву для научного анализа и систематизации. В 1746 году авторитетный богослов и демонолог Дома Августина Кальме публикует фундаментальную работу «Размышления о появлении ангелов, и духов, и привидений, и вампиров в Венгрии, Богемии, Моравии и Силезии». Книга была призвана подытожить многолетние дебаты о самой возможности существования вампиров. Трактат был сразу же переведен на несколько языков, выдержал несколько переизданий и пользовался огромной популярностью у обывателей — его цитировали даже в светских салонах, разговоры о вампирах впервые превратились в такую же моду, как фасоны париков или пасторальные фарфоровые статуэтки.

Но в отличие от широкой публики главные авторитеты эпохи — ученые-энциклопедисты — приняли мнение маститого схоласта скептически. Вольтер со свойственным ему сарказмом сообщил, что настоящими кровопийцами следовало бы назвать коммерсантов. Дидро также отрицал возможность существования вампиров. Только Жан-Жак Руссо высоко оценил собранную Кальме документальную и доказательственную базу, хотя и призвал сделать из нее рациональные выводы. Уже во времена Кальме многие ученые усматривали причину массовых смертей в селениях, порождавших «вампирские паники», в распространении смертельно опасных болезней — бешенства, туберкулеза, чумы. Поиск естественных, научно обусловленных причин неких загадочных явлений весьма типичен для эпохи Просвещения. Медики, подобно алхимикам, проявляли все больший интерес к загадкам крови. Граница между врачом, алхимиком и колдуном становилась все более резкой, а медицина в этот период развивалась особенно стремительно и достигла ощутимого прогресса: был изобретен микроскоп, начались опыты с внутривенными впрыскиваниями, наконец, были предприняты первые попытки переливания крови — от животных к людям.

Радикальное средство — первые опыты переливания крови

В течение многих столетий торжества разнузданной «гематомании» — массовых кровопусканий, несмотря на сомнительную эффективность этого метода, у него было удивительно мало противников. К таковым можно с уверенностью отнести Франсуа Рабле — автор одного из известнейших текстов, ставших знамением эпохи Возрождения, был талантливым хирургом и анатомом, некоторое время преподавал на медицинском факультете в Монпелье, Франция. Как истинный гуманист, Рабле одним из первых стал подчеркивать значение личности врача в лечении: «Первейшая обязанность врача — вселять в больного оптимизм, поддерживать в нем веру в выздоровление». — заверял он[54].

Другой убежденный противник кровопускания в любых формах — Самуэль Ганеман, создатель лечебного метода гомеопатии. Ганеман предложил принципиально новый, целостный подход к человеческому организму, разработал собственные методики диагностики по симптоматике, но главное — предложил принцип лечения, основанный на использовании в лечении микроскопических доз минеральных, животных и растительных средств, вызывающих симптомы, подобные типичным симптомам заболевания. Коротко такой подход можно охарактеризовать как «лечение подобного подобным», метод не только доказал свою высокую эффективность на заре медицинской науки и во время массовых эпидемий, но успешно применяется по сей день.

Еще одним ученым, призывавшим прибегать к кровопусканиям с большой осторожностью, был Парацельс — автор натурфилософского трактата «Книга о нимфах, сильфах, пигмеях, саламандрах, гигантах и прочих духах». Не просто лекарь, а некромант и алхимик — человек, по мнению современников, посвященный в высшие, алхимические тайны бытия и способный вдохнуть жизнь в гомулункуса. Стоит заметить, что один из разделов некромантии включал гадание по крови — для предсказания учитывалось все: цвет, густота, скорость, с которой кровь вытекала из ранки и свертывалась, — то есть фактически многие из тех же параметров, которые в дальнейшем стали использовать для диагностики заболеваний.

Разумеется, отдельные ученые, которые жили в разное время, исповедовали различные философские взгляды и принадлежали к разным медицинским школам, не могли составить сколько-нибудь заметную оппозицию разросшемуся сообществу «отворителей крови». Хотя лекари и цирюльники не были склонны рассматривать процедуру кровопускания как основную причину смерти своих многострадальных пациентов, но все же феномен смерти, вызванной чрезмерной кровопотерей — внешним или внутренним кровоизлиянием, был им хорошо известен. Отсюда оставался всего один небольшой шажок до логически безупречного вывода — жизнь можно сохранить или продлить, восполнив кровопотерю или недостаток крови путем ее переливания.

Доктрина использования крови как целебного средства в медицине не нова и опиралась на авторитет античных предшественников. Еще Овидий Назон писал в «Метаморфозах» о целительных свойствах крови. В сочинениях Плиния и Цельсия сообщается о том, что больные или пожилые римляне пили кровь умирающих гладиаторов, поскольку считалось, что она обладает омолаживающим действием. По другим источникам, римские старики добывали кровь из вен юных рабынь и пили, смешав с молоком. И все же врачам, рискнувшим вступить на путь экспериментов в области переливания крови непосредственно через систему кровеносных сосудов, предстояло узнать еще очень многое. Собственно переливанию крови предшествовало изобретение так называемых впрыскиваний.

Хотя хорошо известный всем медицинский шприц из стекла был изобретен достаточно поздно — в 1853 году, первые впрыскивания стали производить уже в XVII веке, при помощи заточенных птичьих перьев, трубок и воронок, или даже бычьих или рыбьих пузырей — как это делал Кристофер Рэн в 1656 году. Позднее стали использовать «инжекторы Паскаля», для впрыскиваний использовали вино, эль, молоко, настойку опия, разведения мышьяка и солей. Результаты первых исследований были опубликованы в «Философских трудах Лондонского Королевского общества». Таким образом, автора записок — знаменитого английского архитектора Кристофера Рэна — можно причислить к основоположникам современной инфузионной терапии и внутривенного наркоза.

Впечатляющую и точную историческую реконструкцию опытов со впрыскиванием, популярных в XVII веке, можно найти в романе Йена Пирса «Перст указующий». Автор приписывает их постановку модному лондонскому врачу середины XVII века, основателю Королевского Научного общества, члену Королевской коллегии медиков Ричарду Лоуэллу (1631–1691), автору «Tractatus de Corde», известному смелыми медицинскими экспериментами с кровеносной системой.

«…Вы слышали про впрыскивания? — спросил он… — мы берем острый инструмент и втыкаем его в сосуд, а потом впрыскиваем жидкости прямо в кровь, минуя желудок… Результаты мы получали разные, — признался он затем. — В первый раз все вышло великолепно. Мы впрыснули одну восьмую чашки красного вина прямо в собаку. Недостаточно, чтобы она хотя бы слегка опьянела, если бы вылакала столько. Но благодаря такому методу она была пьянее пьяного… В следующий раз мы попробовали впрыснуть молоко, чтобы посмотреть, не обойдем ли мы таким образом потребность в еде. Но, к сожалению, оно в сосудах свернулось. Наверное, мы впрыснули слишком много. В следующий раз сократим доз…» — повествует британский эскулап-новатор своему итальянскому коллеге[55].

Внешне переливание крови представляло собой довольно примитивную манипуляцию, мало соответствующую современному названию — гемотрансфузия, — но тем не менее требующую от эскулапов немалой сноровки. В отсутствие обезболивании и при зачаточном состоянии асептики успех любой хирургической операции, даже самой простой, целиком зависел от скорости и точности действий врача. Итак, доктор вынимал из саквояжа инструменты и приступал: на вене донора делали надрез специальным ланцетом, в ранку очень быстро вставлялась предварительно заостренная трубочка, изготовленная из птичьего пера. Кровь начинала поступать в трубочку — тут медик производил небольшое исследование — равномерно считал, собирая кровь в чашку определенного объема, чтобы выяснить, с какой скоростью капает кровь, и ориентировочно прикинуть — сколько будет перелито реципиенту за единицу времени. Другая трубочка из птичьего пера вставлялась в надрез на вене реципиента, затем перья соединяли серебряной трубкой небольшого диаметра — таким образом риск, что кровь свернется во время операции, сводили до возможного минимума. Вену реципиента пережимали чуть выше надреза, принуждая кровь донора поступать внутрь вены.

Вот и все.

По праву литератора, наделенного свободной фантазией художника, Йен Пирс до некоторой степени форсирует события — он не только описывает опыты впрыскиваний и переливаний крови, продемонстрированные научному сообществу во время живосечения двух собак, но создает сцену, ставшую одной из сюжетных кульминаций романа, — сцену прямого переливания крови от человека к человеку. Не случайно романист выбирает в качестве участников эксперимента реципиента — пожилую, смертельно больную женщину и ее юную дочь в качестве донора. В XVII веке все еще бытовало восходящее к Античности убеждение, что кровь не только может восстановить здоровье, но и омолодить, даже возможно — принести бессмертие.