Мария Голованивская - Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских Страница 16

Другие три грани шестиугольника, который напоминает территория Франции, обращены внутрь и обозначают некогда тревожные границы с соседями. Границы, через которые Франция распространила свое влияние, впервые почувствовав в себе силы оплодотворять другие культуры (16).

Климат Франции представлял и представляет собой также шесть различных оттенков, начиная с влажного климата Бретани и сурового климата Арденн и кончая сухим и солнечным климатом Прованса. Это означает, что во Франции развиты и взаимодействуют между собой все виды жизненных укладов – приморский, горный, равнинный, все способы хозяйствования, дающие стране известное изобилие и множество возможностей при относительно небольших размерах страны и при хорошем сообщении благодаря рекам: три ее главных речных бассейна сообщаются между собой тремя легко переходимыми перешейками. Это же обстоятельство привело к равномерному развитию территории страны, со множеством крупных центров: Париж, Лион, Марсель н др. Это же обстоятельство, давшее стране принципиальную связанность, дало французам ощущение, что они хозяева ситуации в своей стране, она подвластна, посильна их воле.

Мы преднамеренно оставляем здесь в стороне многовековую борьбу элит за власть и влияние, предоставляя возможность сосредоточиться на этих аспектах французской государственности политическим историкам. Для нас важно, что благодаря всем географическим обстоятельствам, включающим также и умеренный климат, французы развивали, в постоянном общении с другими народами и культурами, собственный многообразный взгляд на мир, безусловно отразившийся в их менталитете.

Если говорить о дне сегодняшнем, то важным социокультурным смыслом, воспринятым и Европой, и Россией, особенно в XX веке, безусловно, стали США. Эта страна, объединившая в себе множество идей, никогда не воспринималась как содержательная провинция. Напротив, впитав в себя европейские социально-мировоззренческие концепты во всем их многообразии, наравне с латиноамериканскими, иудейскими, индейскими и т. д., США превратили этот коктейль в гремучую смесь, мощно воздействующую на все относительно старые цивилизации. Америка, опирающаяся на энергичных эмигрантов, выстраивала свою государственность и ментальность без строгого арбитража элит, одна из функций которых – следить за соблюдением социокультурных смыслов во вновь возникающих контекстах. Развиваясь без присмотра, Америка написала на своих деньгах клятву верности Богу, смешав и соединив тем самым несоединимое – жажду наживы и христианские идеалы. Европейские элиты, выстроившие себя по республиканской ли парадигме, или по демократической, оставались элитами, осознанно или нет, придерживающими традиционных ограничений на возможность своего действия и допустимость только одного образа жизни. Европейский аристократ не станет торговать, отдавая эту прерогативу плебеям того или иного сорта, не станет практиковать занятие низменного толка (служить в колбасной лавке или работать парикмахером), не станет извлекать доходы из дела, презираемого другими (17), а станет возделывать свой сад – неотъемлемый атрибут аристократического бытия в любой из европейских стран.

До Америки посыл античности не докатился. Американская мечта, дающая каждому право свободно преуспевать, американская доктрина, переводящая власть денег в термины свободы, американское равенство, заключающееся в отсутствии протекционизма, то есть представляющее самую свободную из всех мыслимых конкуренций, и, наконец, установление логики выборов через использование политтехнологий для французских аристократов и, шире, элит, то есть традиционно выбранных содержательно лидирующих общественных групп, сыграло роль красной тряпки, яростное бросание на которую превратилось в важный мировоззренческий рефлекс. Америка расколола французское сознание на тех, кто признает такую мировоззренческую модель тупой, недопустимой для Европы, и на тех, кто считает возможным ставить преуспевание, то есть антиаристократизм, в ряд общенациональных целей. Борясь со смыслами, транслируемыми Америкой, борясь с экспансией этих смыслов, Франция защищала и защищает свою национальную идентичность, вводя квоты на прокат американских фильмов, продвигая идею «Les français aiment acheter français» («Французы любят покупать французское»), презирая тех, кто протаскивает англицизмы во французскую речь (18).

Этот последний социокультурный смысл, воспринятый Францией, находится сегодня в активном состоянии, и мы не можем сказать, какой эффект он в конце концов произведет на французскую ментальность. Отметим лишь, что это один из немногих смыслов, влияние которого Россия делит с Францией. Это связано также и с тем, что на протяжении почти всего XX века американская система взглядов и ценностей рассматривалась в СССР как открыто вражеская. Россия мощно по всем статьям отталкивалась от американской мировоззренческой системы, внушая своим гражданам идею гибельности для населения Америки пропагандируемых властью ценностей. Для наиболее европеизированных российских граждан – тех, кто в силу профессиональных обязанностей сталкивался с европейской культурой и системой взглядов, а также для тех, кто оказался чувствителен к этим ценностям в результате потребления европейского художественного контекста (литература, кино и т. д.), посыл американской цивилизации означал пропаганду свободы (статуя Свободы сыграла в этой коммуникации не последнюю роль), однако влияние этой группы населения на русскую ментальность нам кажется пренебрегаемым, хотя бы в силу того, что такой концепт как свобода в русской ментальности представлен слабо.

Но на какие мировоззренческие оси опирается российская ментальность?

Климатические и географические факторы, воздействовавшие на сознание жителей России, а также огромная протяженность территории сильно отличаются от европейских. Прежде всего, российская территория не является средой, хорошо проводящей информацию. Российская география непосильна для человека: реки, горы, тысячекилометровые расстояния, тяжелый климат – все это разделяет этнос, вырастает на его пути, как стена. Огромные масштабы, на которых теряется человек, разнообразие климатов и позже часовых поясов, также представляющих собой коммуникативный барьер, множество народов, говорящих на разных языках, – все это только усугубляет островной эффект сознания россиянина, который, как мы видим, имеет объективные предпосылки. Записки русских путешественников полны указаний на то, сколько непостижимой экзотики таят в себе российские окраины и глубинки (19).

Суровый климат Русского Севера задал доминанту национального внешнего стереотипа: крупные светловолосые светлоглазые мужчины и женщины, неразговорчивые, выдержанные, умеющие выживать в любых условиях. Продолжительная и холодная зима предопределила, как и в Северной Европе, популярность употребления крепких налитков, «развязывающих язык», что привело, по нашему убеждению, россиян к не разделяемой европейцами привычке откровенничать с кем попало (так сказать, «изливать душу»). Географические факторы протяженности непреодолимых гор и рек, климатической суровости как на севере, так и на юге, все в сумме создающие среду непреодолимости, очевидно, первоначально задали людям, говорящим по-русски, слабую надежду быть услышанными, а также замеченными на фоне территориальных просторов и природного ландшафта. Именно русская ментальность породила и развила концепт «маленького человека», неразличимого на фоне огромной страны.

Влияние христианства на формирование российского менталитета поистине огромно, и его описанию могло бы быть посвящено отдельное исследование. Безусловным и часто отмечаемым фактором влияния является повышенная страдательность православного мировоззрения, особая роль доброты, понимаемой как всепрощение, которое, в отличие от сходного понятия католической традиции, нельзя купить за деньги, а только вымолить (20). Сам концепт веры, чудесного иррационального состояния, способного творить чудеса, настолько сильно проник в русский менталитет, что до сих пор исследования показывают очень высокий процент верующих, как воцерковленных, так и нет. Многие исследователи русского менталитета отмечали «влюбленность русских в страдание», культ страдания в культуре, трактующий страдающего как совершающего некое важное социально значимое действо. Страдание в бытовой культуре русских изображается как болезнь или почти болезнь, обретая телесность и от этого становясь еще более осязаемым н значимым. В русской культуре принято уважать страдающего, помогать ему, совершать по отношению к нему действия, близкие к сакральным – даже посторонний человек станет предлагать страдающему еду, помощь, участие, содействие в устранении причины страдания, тем самым проявляя сопричастность, сочувствие. Все это существенно отличается от европейской традиции, где «понуждение к удовольствию» является неотъемлемой чертой современного общества потребления (21), питающего эту свою черту из античной традиции. В русской традиции принуждение к страданию является одной из функции жизни, главным уроком, который объясняет человеку истину через внутреннее развитие, к которому, считают русские, страдание неминуемо ведет.