Гвидо Мансуэлли - Цивилизации древней Европы Страница 16

Наконец, на территории между Доном и Нижней Волгой главной цивилизацией была катакомбная. Ее экономика основывалась на мотыжном земледелии и скотоводстве, а металлургия зависела от рудников Кавказа. Пространство катакомбной культуры, в частности Полтавкин, впоследствии было занято народом срубных погребений, но экономическая основа осталась прежней, соответствовавшей предшествующей эпохе. Глиняные модели показывают, что носителям этой культуры была знакома двухколесная колесница. Металлообработка, достигнув здесь высокого уровня — об этом свидетельствуют многочисленные находки бронзовых и литых изделий, — распространилась по всей Южной России.

Часть вторая

Европа и Средиземноморье

Глава 4 ВЛИЯНИЕ АРХАИЧЕСКОЙ ГРЕЦИИ

В первой половине 1 — го тыс. до н. э. архаическаяя Греция открывает историю собственно Европы и закладывает основы, на которых Греция классическая и эллинистическая построит затем нашу цивилизацию. В этот период Греция играла роль ведущей цивилизации по отношению не только к Средиземноморью, но и к внутренним континентальным территориям. Ее опыт представлял собой удачный синтез сложных заимствований, вытекающих друг из друга и происходящих отчасти с Востока и из Египта, а отчасти — из доисторической Европы: Микены, о которых речь шла выше, на самом деле уже представляли собой европейскую цивилизацию. Вполне понятно, что греческая цивилизация, являясь продуктом синтеза, стала катализатором для возникновения мощного центра.

С Востока и из Египта, через посредство Эгеиды, и прежде всего Крита, она восприняла элементы, которые составят впоследствии общеионийское койне. Но некоторые элементы микенской эпохи, такие как мегароны дворцов и крепостей, обнаруженные в глубоких слоях Трои, были отнесены, как мы отмечали ранее, к континентальному неолитическому наследию. По своей структуре эти государства «пастушеских народов», как назвал их Гомер, были родоплеменным обществом, достигшим пика своего развития, и копировали восточные и египетские монархические империи. Общины свободного населения, damos на микенских табличках, смягчая власть вассальных правителей — апах, — стали зародышем той демократии, которая с полным правом считается достижением греков, но «темные времена» эволюции почти не позволяют проследить ее начальные этапы.

С «вторжением» дорийцев связывают перемены, происшедшие в Греции в хронологическом интервале между микенским периодом и геометрической архаикой — в IX–VIII вв. до н. э. С самого заката микенской цивилизации начались первые набеги дорийцев, спровоцированные, вероятно, постоянными конфликтами между ахейскими правителями и небезопасностью, прежде всего связанной с пиратством и рейдами «народов моря». Расселение из районов Малой Азии, которое положило начало ионийским городам, осуществлялось непрерывными волнами по следам героев троянского цикла и пионеров, основывавших там колонии со времен Микен. Образное искусство Крита и Микен в то время приходит в упадок, вскоре в искусстве стал преобладать геометрический декор. Вероятно, приток дорийских групп способствовал подъему искусства в Греции, но, по сути, это было лишь возвращение к искусству, которое прежде было распространено по всему континенту. В начале греческой архаики геометрическое искусство стремилось исключительно к более стройным и рациональным формам. Этот рационализм, наделенный удивительной энергией, пытался найти логическую модель отражения жизни и привести описание различных социальных или эстетических структур в соответствие с идеальным космосом. В этом рационализированном единстве форм человеческая фигура выражена сначала нечетко, затем становится основным элементом, прежде чем достичь формы, в высшей степени совершенной. Но эта эволюция совершалась в различных регионах в разном ритме и на разных уровнях. Если в Афинах изображения на вазах открывали двери фундаментальному антропоморфизму классической эпохи, то дорический храм жестко вытеснял космический идеал математическими связями и соответствиями. Этот разрыв между дорической и ионической группой, который проявляется в Афинах, не задетых вторжениями, остался, как будет видно позже, одним из катализаторов греческого динамизма. В находках из Дипилона человеческие фигуры, вписанные в строгую декоративную композицию, одновременно становятся более четкими. Отметим, что для греков характерно последовательное убеждение в главенствующей роли человека. Оно реализовалось как в искусстве, так и в организации жизни города. В завершение этого процесса ремесленник и художник ставят человека в центр внимания, отодвигая декор на второй план: отныне человек становится «мерой всех вещей» — задолго до того, как философская мысль сформулировала фундаментальный принцип эллинистической цивилизации.

Разрыв между ионийцами и дорийцами начинается в то же время. Для первых он связан с довольно свободными и, как правило, менее организованными политическими структурами, хорошо поддающимися, однако, эволюции в сторону демократии, с оригинальной архитектурой и нюансированным фигуративным искусством; для других характерны более жесткие, военизированные образования, математическая точность в архитектуре и формы, блокирующие пластику. Ионийский мир более открыт, порой более восприимчив и предприимчив. Его географическое положение на середине пути между Востоком и Европой объясняет изобилие восточных заимствований, о которых свидетельствует грандиозность строений и городских планов, а также мягкость нравов, поражавшая древних. Морские связи, растянувшиеся от Черного моря до Испании, и отношения с внутриконтинентальными восточными странами развивали здесь живой дух наблюдательности и любознательности, которые положат начало письменности и научным интересам, предшествовавшим историческому поиску и философской мысли. Именно ионийский мир стал источником как географических знаний, так и философских систем, быстро распространившихся на Западе, поскольку ионийцы, находясь ближе к Востоку по сравнению с другими греками, явились также первыми колонизаторами Запада. Эти восточные влияния, воплотившись в греческом искусстве в простом подражании, основанном на внешних сходствах, нашли глубокий отклик в восхищении Геродота египетским миром и в притягательности Востока для греков, несмотря на их политическое и идеологическое противостояние. Отметим, что противопоставление греков и варваров не было явным до тех пор, пока персидское государство не покорило ионийские города и не оккупировало Грецию и пока греческие полисы не оказались разгромлены при Марафоне и Саламине иноземными армиями. До этого времени варвара называли просто alloglotte: судя по тому, что Гомер употребляет этот термин только по отношению к карийцам, он скорее всего не содержал в себе ни малейшего оттенка презрения. Миф об амазонках, напоминающий о древней вражде с азиатскими племенами, только в V в. до н. э. приобрел символическую и аллегорическую ценность, которая открылась нам в произведениях искусства данной эпохи. Зарождается противоречие между силой разума греческого человека и иррациональной hybris[3] мифов, воплощенной прежде в подвигах таких героев, как Тезей и Геракл, против чудовищ — кентавров и Минотавра. Эпоха архаики завершилась в тот момент, когда hybris проникла в сферу политики и стала использоваться как основная характеристика персидской монархии и иных политических врагов Греции.

Древнеперсидской монархии — варварской организации — противопоставлялся греческий полис. Он был создан именно в архаическую эпоху, хотя его организация разрабатывалась медленно и тщательно, вплоть до внешнего устройства и городских планов, вслед за стадиями аристократической организации и более или менее продолжительного опыта тирании. Архаическая эпоха стала во всех отношениях самой свободной и счастливой в длинной истории греческого народа — лакедемоняне еще не закрылись в том аристократическом милитаризме, непроницаемом для культуры, по отношению к которому афинские демократы демонстрировали позже свое презрение. Эта внутренняя оппозиция между двумя концепциями, дорической и ионической, не проявлялась пока еще столь категорично. Что касается искусства, дорийцы достигли заметного прогресса в музыке и поэзии, тогда как ионийцы дали жизнь монодической лирике. Ионическая поэзия и поэзия дорическая совместно способствовали формированию драматического искусства, которое стало, возможно, величайшим творением греческого гения. Этот фундаментальный дуализм, который позже обострится, сопровождался всевозможными вариациями. Каждый или почти каждый город стал очагом особого искусства. Никогда больше после эпохи архаики не встретится подобное изобилие локальных школ, особенно в области скульптуры и керамики. Если личность художников редко ощущается, то тщательные поиски смогли прояснить некоторое количество индивидуумов-горожан. Их жизненная сила находилась тогда на ступени наивысшего подъема и расцвета как в плане искусства, так и в плане экономики и политики. По-прежнему оставалось свободное пространство для экспансии и широкого распространения коринфской керамики, что, впрочем, не привело здесь к ее абсолютной монополии, которой позже достигнет афинская керамика. Тем не менее свободная фантазия ориентального искусства повсеместно ограничивалась рациональной строгостью геометрического искусства. Добавим, что именно к архаической эпохе восходит оригинальная, невозможная в иной художественной цивилизации, концепция скульптуры, в которой понятие божества воплощается через антропоморфизм.