Ди Браун - Схороните мое сердце у Вундед-Ни Страница 16

Разгневанный новым нарушением обещания, Вороненок, обращаясь к Гэлбрайту, сказал от имени своего народа: «Мы ждали долго. Деньги наши, но мы не можем получить их. Нам нечего есть, а склады полны еды. Мы просим тебя, агент, назначь нам условия, на которых мы сможем взять продукты со склада, иначе мы сами придумаем, как спасти себя от голодной смерти. Когда люди голодают, они предприимчивы».

Вместо ответа Гэлбрайт повернулся к торговцам и спросил их, как они поступят. Торговец по имени Эндрю Мирик презрительно заметил: «По мне, коль они голодны, пусть жрут траву или собственное дерьмо».

С минуту сидевшие вокруг индейцы молчали. Затем последовал взрыв гневных восклицаний, и, поднявшись, санти все, как один, покинули совет.

Слова Эндрю Мирика привели в ярость всех индейцев, на Вороненка же они подействовали, как порыв жаркого ветра на свежие ожоги. В течение многих лет он старался соблюдать условия договоров, следовать советам белых людей и вести свой народ по их тропе. Теперь, казалось, он потерял все. Его народ изверился в нем, считая его виновником своих несчастий, а теперь торговцы и агенты тоже были против него. А еще раньше, этим же летом, индейцы мдевкантон Нижнего агентства обвинили его в том, что он предал их, лишил их земли, подписав договоры. Вместо Вороненка они выбрали своим верховным вождем индейца по имени Скитающийся Град. Если бы Вороненку удалось убедить Гэлбрайта и торговцев выдать продукты его людям, ему бы удалось вернуть их уважение, но он потерпел неудачу.

В былые дни он мог бы восстановить свое главенство, начав войну, но договоры обязывали его воздерживаться от каких бы то ни было враждебных действий как против белых, так и против других племен. Отчего это, удивлялся он, американцы так много говорят о мире между белыми и индейцами, между индейцами и индейцами, а сами ведут такую жестокую войну с «серыми мундирами», что у них даже не остается денег на уплату мелких долгов индейцам санти. Он знал, что некоторые молодые люди его клана открыто говорили о войне с белыми и об изгнании их из долины Миннесоты. Теперь самое время сражаться с белыми, говорили они, потому что много «синих мундиров» ушло сражаться с «серыми мундирами». Вороненок считал эти разговоры глупыми: он бывал на востоке и видел мощь американцев. Они повсюду, они подобны саранче, они убивают своих врагов из огромной грохочущей пушки. Война против белых людей немыслима.

В воскресенье 17 августа Вороненок посетил епископальную церковь возле Нижнего агентства и прослушал проповедь преподобного Семюэля Хинмана. По окончании службы он пожал на прощание руки прихожанам и вернулся в свой дом, расположенный в двух милях от агентства вверх по реке.

Поздней ночью Вороненка разбудили голоса и шум: несколько индейцев вошли в его спальню. Он узнал голос Шакопи. Случилось что-то очень важное, какая-то беда. Шакопи, Манкато, Целебная Бутылка и Большой Орел — все были здесь, и Вабаша, по их словам, вскоре прибудет для совета.

В тот солнечный день четверо голодных юношей из группы Шакопи переправились через реку, чтобы поохотиться в Больших лесах, и там случилась беда. Вот что рассказал об этом Большой Орел: «Они подошли к ограде дома белого поселенца и нашли там куриное гнездо, в котором было несколько яиц. Один из них взял яйца, но другой сказал: «Не бери их: они принадлежат белому человеку, мы попадем в беду». Первый рассердился, так как был очень голоден и хотел съесть яйца. Он швырнул их на землю и ответил: «Ты — трус. Ты боишься белого человека. Ты боишься взять у него какое-то яйцо, хотя умираешь от голода. Да, ты — трус, и я всем расскажу об этом». Другой сказал: «Я не трус. Я не боюсь белого человека и, чтобы доказать тебе это, войду в этот дом и застрелю его. Хватит ли у тебя смелости пойти со мной?» Тот, кто назвал его трусом, сказал: «Хорошо, я пойду с тобой, и мы посмотрим, кто из нас храбрей». Тогда два их спутника заявили: «Мы пойдем с вами и тоже будем отважны». Они все двинулись к дому белого человека, но тот, встревожившись, ушел в другой дом, где было еще несколько белых мужчин и женщин. Четверо индейцев последовали за ним и убили трех мужчин и двух женщин. Потом они запрягли лошадей, принадлежавших второму поселенцу и, примчавшись на стоянку Шакопи… рассказали о том, что они сделали».

Выслушав рассказ об убийстве белых людей, Вороненок обругал четырех юношей, а затем не без сарказма осведомился у Шакопи и прочих индейцев, почему они пришли за советом к нему, если теперь их верховным вождем избран Скитающийся Град. Вожди заверили Вороненка, что он по-прежнему их военный вождь. Теперь никому из санти не избежать смерти, сказали они. Таков обычай белого человека: карать всех индейцев за преступление, совершенное одним или немногими из них. Пожалуй, санти следует нанести удар первыми, а не дожидаться, пока придут солдаты и убьют их. Лучше напасть на белых людей сейчас, когда они сражаются между собой далеко на юге.

Вороненок отверг эти доводы. Белые люди слишком сильны, сказал он. Однако он допускал, что поселенцы будут жестоко мстить, так как убиты женщины. Сын Вороненка, присутствовавший на совете, рассказал впоследствии, что лицо у отца осунулось от волнения, на лбу выступили крупные капли пота.

Наконец один из молодых воинов крикнул: «Та-ойа-те-дута (Вороненок) трус!»

Из-за слова «трус» произошло убийство; оно было вызовом даже для голодного мальчишки, боявшегося взять яйцо у белого человека. От такого слова не мог отмахнуться и вождь индейцев сиу, даже если он почти вступил на тропу белого человека.

Вороненок ответил (так запомнил его сын): «Та-ойа-те-дута- не трус, но и не глупец! Бежал ли он когда-нибудь от своего врага? Бросал ли он своих воинов на военной тропе, чтобы вернуться в свой вигвам? Если он отступал от ваших врагов, он шел последним по вашему следу, повернувшись лицом к оджибвеям и защищая ваши спины, как медведица защищает своих детенышей! Или у Та-ойа-те-дута нет скальпов? Взгляните на его боевое оперенье! Вот связки скальпов ваших врагов на шесте его вигвама! Вы называете его трусом? Та-ойа-те-дута — не трус, но и не глупец. Воины, вы подобны малым детям; вы не ведаете, что творите.

Вы полны дьявольской воды белого человека. Вы подобны собакам во время Полной Луны, когда они, взбесившись, кусают собственные тени. Мы лишь малые, рассеянные стада бизонов; великие стада, покрывавшие некогда степи, перевелись. Поймите! Белые люди, как тучи летящей саранчи, когда она застилает небо, подобно снежной буре. Вы можете убить одного, двух, десяток, столько, сколько листьев в том лесу, но их братьев не станет меньше. Убейте одного, двух, десяток, и десять десятков придут убивать вас. Считайте свои пальцы целый день, и белый человек с ружьем в руках будет появляться быстрей, чем вы успеете загнуть палец.

Да, они сражаются друг с другом далеко отсюда. Слышите ли вы гром их пушек? Нет. Вам пришлось бы бежать два месяца до того места, где они воюют, и на всем пути ваша тропа проходила бы среди белых солдат, стоящих так же часто, как лиственницы в низинах оджибвеев. Да, они сражаются друг с другом, но, если вы нападете на них, они сообща повернут против вас и истребят вас, и ваших женщин, и ваших младенцев, как налетевшая на деревья саранча пожирает в единый день все их листья.

Вы — безумцы. Вы не видите лица своего вождя: ваши глаза полны дыма. Вы не слышите его голоса: ваши уши полны шумом вод. Воины, вы — младенцы, разум покинул вас. Вы умрете, как кролики, когда голодные волки охотятся на них во время Твердой Луны января.

Та-ойа-те-дута — не трус. Он умрет вместе с вами». Затем Большой Орел стал призывать к миру, но его криками заставили замолчать. Десять лет белые люди оскорбляли их: нарушенные договоры, утраченные охотничьи угодья, невыполненные обещания, невыплаченные компенсации, голод, в то время как склады полны продуктов, оскорбительные слова Эндрю Мирика — все это всколыхнулось и отодвинуло на задний план убийц белых поселенцев.

Вороненок послал гонцов вверх по течению реки, чтобы предложить вахпетонам и сиссетонам принять участие в войне. Разбуженные женщины стали лить пули, пока воины чистили свои ружья.

«Вороненок отдал приказ напасть на агентство на рассвете следующего дня и убить всех торговцев, — рассказывал впоследствии Большой Орел. — На следующее утро, когда вооруженный отряд начал атаку агентства, я пошел с ними. Я не повел свой отряд и не принимал участия в убийствах. Я пошел, чтобы попытаться спасти жизнь двум моим белым друзьям. Думаю, многие пошли по той же причине, так как у каждого индейца был белый друг, чьей смерти он не хотел, хотя, разумеется, ему дела не было до чужих друзей. К моему приходу почти все уже были убиты. Вороненок был в гуще боя, направляя действия… Мистер Эндрю Мирик, чья жена была индеанкой, отказавшийся выдать в кредит немного продуктов нескольким голодным индейцам и сказавший: «Пусть жрут траву», теперь мертвый лежал на земле, рот его был набит травой, а индейцы со злой усмешкой говорили: «Мирик сам жрет траву».»