Людмила Иванова - Карельская баня: обряды, верования, народная медицина и духи-хозяева Страница 17

При этом она требует «крепко караулить» ее, особенно не подпускать к ней представителей рода жениха. Они могут предпринять попытки похитить окно[270] или дверь бани (это, с одной стороны, мифологические пути в иной мир и «канал связи»[271] с ним, а с другой – символы дефлорации)[272]. Окно играет особую роль и в похоронном обряде. На окно, под которым лежит покойник, кладут блюдо с пирогами, чтобы все умершие родственники могли прийти на угощение. Туда же ставится каша с холодной водой, чтобы душа умершего, выходя из тела, могла омыться в «холодной водушке»[273].

С дверью, с порогом и притолокой связаны и представления о сохранении и поднятии лемби. Н. А. Лавонен считает, что «через дверь могли унести лемби». Именно поэтому в одной из карельских загадок на ее движение оглядывается весь народ[274]. В некоторых случаях эманацией любви и доброй славы, удачи, счастья, судьбы, доли (lembi означает все это) являлась дверь. Именно поэтому во время свадебных банных ритуалов невестина сторона, один род, охранял дверь бани, а род жениха – старался похитить. С другой стороны, дверь была оберегом, некоей границей, которая стояла на пути нечистых духов. Если она закрыта, это было гарантией благополучия в доме, а если открывалась, все смотрели (весь «народ», в том числе и первопредки-сюндюзет под порогом), не проскользнул ли в дом нежеланный «гость» с целью похитить любовь-славу-удачу-судьбу не только девушки, но и всего рода.

В то же время, по мнению исследователей, и дверь, и окно являются частью генитальной символики, их кража ассоциируется с дефлорацией[275]. Поэтому их утрата была недопустима в девичьей бане.

Для невестиной бани все требовалось особое, наполненное религиозно-магическим смыслом. Весь процесс подготовки бани сопровождался песнями, которые пели подруги невесты.

Дрова брались часто трех сакральных видов. Это были «легкие» дрова: обязательно ольха[276], «ласковое, мягкое деревце»[277] (Крошнозеро), липа (Сямозеро, Олонец) и клен (Сегозерье); так как березовые дрова, согласно карельским причитаниям, сулят «жестокосердие, беспокойство», еловые – суковатые, «кручину приносящие», сосновые – неровные, «печальные», осиновые – «будет заморозками прихваченная жизнь, бранчливая», ивовые – «тоску наводящие»[278]. Но в реальности иногда это были рябина, береза, засыхающая сосна. Использовались и деревья, наполненные особой энергетикой, связанные с культом огня и воды: поваленные бурей или грозой, сломанные молнией, сухие колосники из риги, «веселые плавуны», принесенные водой. При этом изначально дрова нельзя было рубить и колоть топором и «острыми орудиями», их ломали «мирскими руками да с веселыми песенками»[279]. Эти традиционные установки особенно хорошо сохранились в свадебных причитаниях. Баня, натопленная такими дровами, продуцировала счастливую жизнь в новом роду и доброго, любящего мужа.

Иногда в причитаниях упоминаются совершенно экзотические породы деревьев, например, кипарис. В далекой древности, возможно, такие дрова и использовались, так как климат был иным, и древесные породы, свойственные современным южным областям, могли произрастать и на данной территории (например, дубы, очень часто встречающиеся в карельских эпических песнях). Но, скорее всего, здесь сказывается влияние славянской традиции и православия. Сакрализация кипариса связана с тем, что, по народным русским поверьям, именно из этого дерева был вырезан крест, на котором распяли Христа. Об этом говорится во многих духовных стихах, записанных на разных территориях, в том числе и в Карелии. Например, действие стиха «Сон Богородицы» происходит у «святого дерева кипариса»:

Спала я ночись, ночевалаВо городе я, у Удеи,У этого чудного креста,У этого у древа кипарична[280].

Или:

Кипарис древо всем древам мати.Почему ж д’она всем древам мати?Распят был на ней сам Иисус Христос[281].

Сегодня воспоминания об экзотических породах деревьев в свадебных причитаниях и песнях лишь подчеркивают, что дрова для невестиной бани требуются особые, наполненные сакральным смыслом.

Однозначно запрещалось топить осиной, елью, можжевельником, иногда и твердой березой. Такие дрова, согласно народному мировоззрению, связаны с миром мертвых Туонелой-Маналой и болезнями, они могли навлечь на будущую жизнь горе, злость, кручину, недуги и различные несчастья.

Существует множество различных вариантов банных причитаний. В одних невеста устами плачеи просит топить баню не осиновыми, не березовыми, а сосновыми mändyzillä дровами, чтобы муж был мягкосердечным[282]. В другом плаче говорится, что баня топится даже не дровами, а цветами: «Этими цветочками аленькими, этими цветочками аленькими топите баню, баеночку девичью последнюю». До этого девушка спрашивала, «выбросили ли из печи все головешки»[283]. Это, конечно, исключительно образное описание дров, с одной стороны, продуцирующих счастливое замужество, а с другой, являющихся символом умирания-сжигания девичьей воли. Иногда в ответ девушки причитывали:

Lämmitimmä lämbimät kylylöylyizet.Emma lämmitellyh huabazillahalgoizilla,Ei lieniz havanskoit päiväizet,Emma lämmitellyh koivuzillahalgoizilla,Ei lieniz kovavaccaine,Emma lämmitellyh leppäzillahalgoizilla,Ei lieniz lauhakka päiväine.Lämmitimmä duboovoloistadoskaizista,Stobi lieniz siun kohtaa ylen hyvä[284].

Натопили мы самый теплый банныйпарочек.Не топили мы осиновымидровишечками,Чтобы не был муж хвастливым(заносчивым),Не топили мы березовымидровишечками,Чтобы не был он жестокосердным,Не топили мы ольховымидровишечками,Чтобы не был мягкотелым (забитым).Натопили мы дубовыми дощечками,Чтобы был очень добр по отношениюк тебе.

В некоторых причитаниях оговаривается локус, на котором должны произрастать нужные деревья. Это сухие, «веселые» пригорки. Указывается и необходимый количественный показатель: «на трех девяти Васильевских пригорках». В Сегозерье говорили, что для того, чтобы жизнь была веселой, а муж – добрым, веники надо «выбрать на горе-горушке да на молодых порослях» – «gora goraldi da veza vezaldi vallita»[285]. Горы и возвышенности – это пограничные территории между человеческим и иным миром или места проживания божеств в мифологиях многих народов мира.

Вода у карелов, как уже указывалось, была олицетворением жизни и чистоты. Поэтому с целью обеспечения здоровья и жизнеспособности в новом роду особые требования предъявлялись и к воде, необходимой для невестиной бани. Ее брали из бурлящего источника: порога или течения реки. Вода обязательно должна быть чистой и проточной.

Иногда указываются ключи («самородные колодцы с веселой водицей»). Порой это дождевая вода, собранная во время грозы. Иногда требуется сходить за водой за «девять морей», где есть родники с медным, серебряным и золотым черпаками, и только из последнего можно взять воду[286]. В севернокарельских плачах для умывания невесты дома, сразу после прихода из бани, просят принести «из-под корней елей вытекающие, сквозь горы протекающие, журчащие водицы»[287]. Здесь вода соединяет два мира: нижний – Туонелу-Маналу первопредков и верхний – божеств-небожителей. Она несет для невесты благословение из обоих миров. В некоторых причитаниях встречается «предостережение ни в коем случае не брать воду и дрова в том месте, где их могут взять представители рода жениха»[288]. Этим, безусловно, подчеркивается, что последняя для невесты баня должна быть абсолютно «родной». Ведь она являлась неким семейным святилищем, родовой культовой постройкой, все в ней сконцентрировано вокруг почитания первопредков-сюндюзет, которые являются помощниками в мире человека.

Веник для невестиной бани тоже готовился особый. Чаще всего его делали заранее, во время летних Святок, желательно даже в Иванову ночь – один из самых сакральных временных отрезков в году. Требовалось ломать веточки, а не рубить «топориками и не резать острым орудием». При этом брать по одной с дерева, причем с его средней части. Объяснялось это тем, что верхние веточки «дождь побивает», на нижних – «поганые птички сидят», а на средних – «золотые кукушечки»[289]. Деревья должны были расти на сухих пригорках и «в самых милых ольшаниках». Веник в основном был березовый, но в него входили и веточки ольхи, и цветы. Иногда его называли lempivasta веник лемби[290]. Он был одним из самых сильных средств повышения славутности у подруг, которые парили невесту в бане. Удивительны по красоте метафорические замены слова веник в свадебных причитаниях: «с самых ласковых/благодатных ольховых зарослей (ольшаников) лиственные венички», «с пригорка на пригорок выбранные кудёрушки», «купельные венички, с островов холмистых горок принесенные», «шёлковые венички с бахромой, в славных боровых лесах выбранные», «на красивых высоких пригорках выбранные венички», «на золотых березках взятые средние веточки», «золотые веточки, на золотых веточках золотые листики»[291]. В заменах подчеркивается сакральность и самих пород деревьев, и мест их произрастания. В цветоописании используется единственная краска – золотая, ассоциирующаяся в мифологии с солнцем, богатством, богами и раем [292].