Виталий Ларичев - Мудрость змеи: Первобытный человек, Луна и Солнце Страница 17

Но удастся ли «состыковать» серпантинную модель с группами насечек по краям изделия, а также с набором лунок на другой стороне его? Подсчет знаков показал, что на краях по всему периметру изделия размещались 63 насечки 40 разновидностей. Это составляло три месяца, если начинать счет суток со дня последней четверти, то есть как раз с того момента, на котором завершалось «путешествие» Луны по зигзагам серпантина, и кончать днем новолуния. На противоположной, плоской стороне пластины 40 лунок размещались линейно. Всего, таким образом, на образце из Бланшар размещалось 172 знака, что составляло без малого шесть месяцев или, выходит, почти полных два сезона. Запись начиналась с новолуния и кончалась той же фазой, то есть днем «мертвой» Луны. Начало или конец каждой из групп лунок, выгравированных на плоских сторонах и по периметру на краях, тоже знаменовались днями примечательной фазы. Это подтверждало справедливость предположения о том, что так называемый орнамент на самом деле следует воспринимать как последовательную, день за днем запись почти половины лунного года с акцентацией на четыре главные фазы ночного светила. Размещение на разных сторонах и краях определенным образом сгруппированных каверн, часто различающихся по конфигурации, как будто преднамеренная приуроченность их к совершенно определенной части изделия могли восприниматься как стремление подразделить некий длительный срок на особые периоды. Возможно, делалось это для удобства пользования записью, в которой каждый календарный цикл приобретал примечательную образность. Если это так, то трудно отделаться от впечатления, что 69 луночных знаков серпантинной фигуры могли представлять период исключительного значения.

Приуроченность фаз Луны к участкам поворота направлений зигзага.

Расположение лунок серпантинной фигуры в сравнении с моделью смены лунных фаз.

Маршак, вдохновленный успехом, снова направился к шкафу № 1 и на сей раз взял орнаментированную пластину, которая находилась в том же левом верхнем углу, по соседству с изделием из Бланшар. В его руках оказалась та самая, знаменитая «счетная таблица», 100 лет назад обнаруженная Эдуардом Лартэ при раскопках навеса Горж д’Апфер, известного теперь как Абри Лартэ. Но действительно ли группы знаков на пластине из бивня мамонта «не дают никаких указаний на систему нумерации» и в них не отыскать и намека на то, что «метки нанесены по какому-либо плану», как утверждал в свое время первооткрыватель?

Маршак сразу обратил внимание, что насечки сгруппированы в блоки, и наносились они разными инструментами, под разными углами и с разной силой. Порой насечки оформлялись одним ударом, а иногда процарапывались серией движений каменного резца. Знаки различались по форме, среди них преобладали штриховые зарубки и лунки, небольшие и покрупнее, глубокие и мелкие.

Все это Маршак воспринял как свидетельство того, что «орнамент» делался не сразу, а много дней и не под влиянием одной идеи, не в едином ритме. Эти операции к тому же сопровождались сменой орудий. Допустим, пластина была своего рода дневником ежесуточных наблюдений за Луной, подтверждающим интерес предка к небесным светилам. Вероятно, он день за днем терпеливо следил за Луною, замечал смены ее фаз, делал знаковые заметки, располагая их определенным образом, удобным для визуального «чтения» в последующем всей записи сразу. Не готовился ли материал, пригодный для обобщений закономерностей смен фаз Луны?

Последующие размышления привели Маршака к выводу, что вначале на поверхности пластины появилась группа штриховых насечек, — недаром же они располагались свободно, когда, очевидно, не приходилось опасаться, что места для размещения их может не хватить. Затем, когда места осталось мало, пришлось разместить по краям вертикальные ряды округлых лунок. Плотность их сосредоточения как будто отражала стремление во что бы то ни стало уместить в пределах оставшегося пространства значительно большее, но строго необходимое количество знаков. На последнем этапе, когда широкие плоскости оказались заполненными знаками, поневоле пришлось делать зарубки по краям. В заключение работы над пластиной из Горж д’Анфер Маршак подсчитал количество разных по типу знаков и разместил их последовательно в ряды, как ему представлялось наиболее рациональным, в связи с лунными циклами. Общее число насечек оказалось равным 329, что составляло 11 месяцев. На одной стороне их было 118 (4 месяца), на другой — 90 (3 месяца), на краях — 121 (4 месяца). Записи календарных блоков на пластине были как будто приурочены к строго определенным частям ее — широким плоскостям и краям. Продуманность деления этого выглядела очевидной. Приходилось лишь пожалеть, что наблюдения за Лупой обитателя Горж д’Анфер были отчего-то прерваны незадолго до окончания лунного года. Терпения не хватило понаблюдать еще полмесяца, или случилось что? А быть может, просто некуда стало помещать знаки и пришлось наносить их на другую пластину, не найденную пока археологами?

Впрочем, спохватился Маршак, знал ли троглодит истинную продолжительность лунного года, чтобы стоило задумываться над такими вопросами? Никчемное дело! Правильнее будет предположить, что предок в ледниковую эпоху только еще начал исподволь накапливать сведения, которые могли потом, через много-много веков и тысячелетий, позволить ему задуматься над закономерностями смены сезонов и лет. А начал он, вероятно, с разработки календаря лунного, который считается календаристами более простым. Что ж, разработка принципов его устроения могла, пожалуй, оказаться под силу слабому (как уверяют археологи) уму охотника на мамонтов и носорогов. В свое, разумеется, время.

Последующее сопоставление насечек, лунок и зарубок пластины из Горж д’Анфер по количеству их в группах с закономерностями (по числу суток) смены фаз Луны показало почти идеальное их совпадение. Интервалы между группами и видами знаков, а также переходы от одной стороны «счетной таблицы» к другой, а затем к краям всякий раз отражали ключевые моменты изменения лика ночного светила. Так, ряды штрихов на обеих сторонах начинались или кончались в четверть Луны, каждый ряд лунок тоже начинался или кончался фазой ее. А зарубки на краях начинались с последней четверти и завершались четыре месяца спустя днем новолуния. Можно было варьировать порядок «прочтения» знаков, но внутреннюю (по группам) числовую структуру каждой «последовательности» изменить не удавалось. Знаковые блоки в любом случае непременно отмечали моменты смены фаз Луны. Следовательно, при целенаправленной записи в течение почти года разные по виду знаки, которые размещались в строго определенном месте «таблицы», визуально-позиционно выделяли фазы, месяцы и, вероятно, сезоны уходящего в прошлое времени. Они создавали понятный и удобный для восприятия орнаментальный образ лунной временной модели. Тщательное изучение особенностей лунок открывало возможности ведения счета в палеолите как приблизительного, визуального, так и, быть может, настоящего числового. Последнее предположение позволяло усилить при последующей работе результативность чисто арифметического анализа числовых записей на предметах искусства палеолита и открывало путь к пониманию более мелких подразделений лунных циклов. Для усиления убедительности своего восприятия записей палеолитическим человеком месячных и многомесячных лунных периодов Маршак разработал специальную графическую модель эволюции фаз Лупы, строго соответствующую астрономической реальности и с механизмом необходимой коррекции. Размещая ниже этой линейной модели записи лунных циклов, сделанные в древнекаменном веке, он видел, насколько они совпадают. Каждый археолог, затратив некоторые усилия на освоение закономерностей смен фаз Луны, отныне мог убедиться в том же самом.

Наконец, микроскоп позволил Маршаку заметить на «счетной таблице» из Горж д’Анфер то, что не отметил в описании Эдуард Лартэ, очевидно, не придав тому значения: пластина из бивня мамонта была, оказывается, окрашена в глубокой древности красной охрой — символом крови, жизни и смерти, рождения и обновления. За окрашенностью календарных строчек можно было усмотреть намеки на величественные религиозные церемонии палеолитической эпохи, связанные со сменой сезонов, возрождением или умиранием природы, а также на распространенные во всем мире мифы о приключениях лунного героя, который, страдая, погибал, чтобы затем, как Феникс из пепла, вновь вернуться в вечный круговорот жизни. Но тут впору было, во избежание недоразумений, остановиться, ибо слишком реальной показалась опасность вступить на скользкий порог как раз той зыбкой в археологии области догадок, где, по справедливым словам Андре Леруа-Гурана, «каждый волен давать свои собственные интерпретации».