Наум Синдаловский - Петербургский фольклор с финско-шведским акцентом, или Почем фунт лиха в Северной столице Страница 17

Но и это ещё не всё. Существует легенда о некой загадочной «Инкеримаанской заповеди блуждающим в лабиринте», в которой «предсказано возникновение и судьба Великого города». Говорят, её случайно обнаружили в конце XX века петербургские учёные в какой-то частной коллекции русских эмигрантов. Точный возраст «Заповеди» неизвестен, но предполагают, что написана она была около двух тысяч лет назад на языке одного из древних финно-угорских племён, живших на берегу Финского залива в том месте, где сейчас стоит Петербург. «Заповедь» удалось расшифровать. Оказалось, что в ней содержится пророчество о возникновении на этом месте «Великого города» и о «трёх, терзающих его бедах – “злой воде”, “огненных вихрях”, “голоде и море”». Эти три беды унесут жизни многих людей и продолжатся до тех пор, пока «белокурая всадница на белом коне с тремя цветами в руках трижды не объедет вокруг города, возвестив: “Терзающим бедам города конец!”». Наступил конец петербургским «бедам» или ещё только наступит, фольклору неизвестно. Но «злые» невские наводнения, «огненные вихри» войн и революций, и блокадный «голод» хорошо знакомы истории Северной столицы последнего столетия.

Как мы знаем, в мае 1703 года пророческие сны легендарных провидцев стали явью. Город на берегах Невы рос так стремительно, что просто глазам не верилось. Среди матросов на Троицкой пристани и торговцев Обжорного рынка из уст в уста передавалась финская легенда о том, что на таком топком гибельном болоте известными к тому времени строительными методами невозможно построить большой город. Видать, говорили люди, строил его Антихрист и не иначе как целиком, на небе, и уж затем опустил на болото. Иначе болото поглотило бы город дом за домом.

Известный историк и краевед Пётр Николаевич Столпянский рассказывает эту легенду так: «Петербург строил богатырь на пучине. Построил на пучине первый дом своего города – пучина его проглотила. Богатырь строит второй дом – та же судьба. Богатырь не унывает, он строит третий дом – и третий дом съедает злая пучина. Тогда богатырь задумался, нахмурил свои чёрные брови, наморщил свой широкий лоб, а в чёрных больших глазах загорелись злые огоньки. Долго думал богатырь и придумал. Растопырил он свою богатырскую ладонь, построил на ней сразу свой город и опустил на пучину. Съесть целый город пучина не могла, она должна была покориться, и город Петра остался цел».

В середине XIX века эту романтическую легенду вложил в уста героя своей повести «Саламандра» писатель князь Владимир Одоевский. Вот как она трансформировалась в повести. «Вокруг него [Петра] только песок морской, да голые камни, да топь, да болота. Царь собрал своих вейнелейсов и говорит им: “Постройте мне город, где бы мне жить было можно, пока я корабль построю”. И стали строить город, но что положат камень, то всосёт болото; много уже камней навалили, скалу на скалу, бревно на бревно, но болото всё в себя принимает и наверху земли одна топь остается. Между тем царь состроил корабль, оглянулся: смотрит, нет ещё города. “Ничего вы не умеете делать”, – сказал он своим людям и с сим словом начал поднимать скалу за скалою и ковать на воздухе. Так выстроил он целый город и опустил его на землю». По большому счёту, так оно и было. В отличие от абсолютного большинства городов мира, на становление которых были отпущены столетия, Петербург действительно возник сразу, практически на пустом месте, по воле одного человека. Легенды из ничего не рождаются. Для их появления должны быть основания.

Одновременно с легендами созидательного характера вспоминались и зловещие предсказания, хорошо известные, если, конечно, верить фольклору, древним обитателям этого края. Будто бы ещё в 1703 году местный финский рыбак, показывая Петру I на Заячьем острове берёзу с зарубками, до которых доходила вода во время наводнений, предупреждал, что здесь жить нельзя, что со временем ему «воздастся за дерзость». Ответ монарха был, как всегда, скор и категоричен: «Березу срубить, крепость строить».

Другая легенда повествует о древней ольхе, росшей на Петербургской стороне, у Троицкой пристани, задолго до основания города. Финны, жившие в этих местах, рассказывали, что ещё в 1701 году произошло чудо: в сочельник на ольхе зажглось множество свечей, а когда люди стали рубить её, чтобы достать свечи, они погасли, а на стволе остался рубец. Много лет спустя, в 1720 году, на Петербургском острове явился некий пророк и стал уверять народ, что скоро на Петербург хлынет вода. Она затопит весь город до метки, оставленной топором на чудесном дереве. Многие поверили этой выдумке и стали переселяться с низменных мест на более высокие. Пётр, как всегда, действовал энергично: вывел на берег Невы роту гвардейского Преображенского полка, «волшебное» дерево велел срубить, а «пророка» наказать кнутом у оставшегося пня.

И ещё. По старинному финскому преданию, около крепости стояла древняя ива, под которой в первые годы существования невской столицы какой-то старец, «босой, с голой грудью, с громадной седой бородой и всклокоченными волосами», проповедовал первым обитателям Петербурга, что Господь разгневается и потопит столицу Антихриста. Разверзнутся хляби небесные, вспять побежит Нева, и поднимутся воды морские выше этой старой ивы. И старец предсказывал день и час грядущего наводнения. Про эти речи узнал Пётр. По его приказанию старца приковали железной цепью к той самой иве, под которой он проповедовал и которую, по его словам, должно было затопить при наводнении. Наступил день, предсказанный старцем, но наводнения не случилось. На другой день неудачливого пророка наказали батогами под той же ивой.

Рассказывали в старом Петербурге и легенду о трёх чухонских старцах, языческих жрецах, которые по священной сосне, стоявшей на берегу Невы, «определяли время грядущих бедствий, наводнений и других природных катаклизмов». Но так как эта сосна мешала строительству, Пётр лично, «кряхтя и матерясь при этом», срубил её. Если верить фольклору, жрецы в ответ на поругание святыни ответили проклятием строящемуся городу и предсказали ему «чёрную судьбу». Пётр молча их выслушал и приказал отрубить им головы.

В петербургской городской фразеологии все эти предсказания и пророчества вылились в чеканную формулу активного неприятия Петровских реформ, символом которых стала Северная столица Российской империи: «Петербургу быть пусту» – пророчество, рождённое не то в стенах монастырских келий, куда по приказу Петра I заточили первую, нелюбимую жену царя Евдокию Лопухину, то ли в застенках Петропавловской крепости в устах царевича Алексея, вздёрнутого на дыбу, и дожившее чуть ли не до конца XIX века. Известно, что ещё в середине XIX века, через полтора столетия после основания Петербурга, москвичей не покидала тайная надежда, что «Петербургу суждено окончить свои дни, уйдя в болото». Герой повести Н. С. Лескова «Смех и горе» так рассказывает об отношении москвичей к Северной столице: «Здесь Петербург не чествуют: там, говорят, все искривлялись: кто с кем согласен и кто о чём спорит – и того не разберёшь. Они скоро все провалятся в свою финскую яму. Давно, я помню, в Москве все ждут этого петербургского провала и всё ещё не теряют надежды, что эта благая радость свершится».

Есть в истории Петербурга одно обстоятельство, которое в контексте нашего повествования приобретает глубоко символический смысл. Согласно петербургским легендам об основании города, Пётр I, заложив Петропавловскую крепость, перешёл с Заячьего острова на будущую Петербургскую сторону. Проходя мимо одного ракитового куста, почему-то особенно привлекшего его внимание, царь срубил его, а пройдя ещё несколько шагов, увидел другой ракитовый куст и тоже срубил. И вот, утверждает старое предание, на месте одного из этих двух кустов был заложен Троицкий собор «в память взятия бывшей на Охте крепости новые Канцы, или Шанцы», а на месте второго «возник первоначальный дворец Петра Великого», известный теперь как Домик Петра I.

Троицкий собор на Троицкой площади

По поводу строительства знаменитого Домика существует несколько версий. Все они легендарного происхождения. Согласно официальной истории, Домик Петра I – первое жилое здание Петербурга – построили солдаты Преображенского полка за три дня, с 24 по 26 мая 1703 года, хотя известный современный петербургский историк Юрий Николаевич Беспятых и эту версию считает легендой. По другой легенде, Пётр собственноручно срубил себе жилище.

Есть и третья легенда, согласно которой Домик представляет собой перестроенную чухонскую хижину. В XVII веке на этом месте и в самом деле находилась финская деревушка Янисаари, и вполне возможно, что один из её домов после перестройки был «использован царём для своей резиденции». Вот как рассказывает этот «исторический анекдот» один из первых описателей Петербурга Якоб Штелин: «В 1703 году начал он в самом деле полагать основание сего города с крепостью на одной стороне Невы и Адмиралтейством на другой. Он не нашёл на этом месте ничего, кроме одной деревянной рыбачьей хижины на Петербургской стороне, в которой сперва и жил, и которая поныне ещё для памяти сохранена и стоит под кровлею, утверждённою на каменных столбах».