Владимир Жельвис - Наблюдая за русскими. Скрытые правила поведения Страница 17

Это пошло ещё с дореволюционных времён, когда крестьянин получал надел земли, но знал, что в связи с рождением детей у его соседей часть земли у него на следующий год отберут. Так стоит ли эту землю удобрять, о ней заботиться?

Как нас раздражает необязательность других, расхлябанность, привычка всегда и всюду опаздывать. Но может статься, раздражение ослабнет, если мы взглянем на себя: ведь пятнадцать минут опоздания у нас не считается за большой грех, а собрание, которое начинается из минуты в минуту, — это же из ряда вон. Если вас пригласили в гости в семь часов, кто из вас приходит именно в семь? В полвосьмого ещё не поздно!

А сколько времени длится собрание перед началом рабочего дня, которое обычно называется пятиминуткой? Пять минут?

А почему мы, как правило, неточно называем время даже важной встречи: «Приходи ко мне часов в восемь», да и остальные меры называем приблизительно: «До ближайшего магазина минут десять–пятнадцать», «Мне килограмма полтора, пожалуйста».

Говорят, Черчилль, во время войны много сотрудничавший с русскими, однажды в отчаянии воскликнул: «Для русских потерять час — это ничего не потерять!»

В одном пособии по межкультурной коммуникации рассказывается забавный случай, когда русский аспирант МГУ пригласил на день рождения своих друзей-иностранцев. Встреча была назначена на семь часов вечера. Немцы пришли без пяти семь и удивились, что ещё никого нет. Китайцы опоздали на пять минут и долго извинялись, объясняя причину. Русские и венгры пришли на полчаса позже и сказали: «Давайте начинать!» Корейцы пришли в полдевятого и очень кратко извинились. Американцы пришли в четверть десятого, не подумали извиняться и обрадовались, что не надо ждать, пока все начнут веселиться. Остальные русские друзья потом шли всю ночь…

Так что, как видим, по части опозданий у нас есть достойные соперники, что конечно же оправданием служить не может. Между прочим, всем названным выше аспирантам итальянцы и особенно индийцы могут дать фору. Один индийский профессор приехал в Европу для чтения лекций, опоздал на шесть часов и обиделся, что его не подождали.

А автор этих строк помнит, как во Флоренции он пытался узнать у служащего кафе, когда оно откроется.

«Может быть, в три часа, — ответил итальянец, — а может, и в четыре. — И обаятельно улыбнулся: — Что вы хотите, сэр, ведь это Италия!» Он так вкусно произнёс это своё «Italia!», что сердиться на него не было никой возможности.

С «обломовщиной» связана и русская непрактичность. Да и тот же общинный характер мышления приводит к отсутствию деловой хватки, подразумевающей жёсткую конкуренцию и несентиментальность в бизнесе.

ТРИ ИСТОЧНИКА, ТРИ СОСТАВНЫЕ ЧАСТИ

Есть очень интересная книга культуролога З.В. Сикевич, в которой можно прочесть, что для русских характерны три особенности: этатизм, патернализм и эгалитаризм.

Этатизм (от фр. état — государство) означает гордость за свою страну, такую большую, такую красивую, такую свободную и счастливую. «Хороша страна Болгария, а Россия лучше всех», — пелось в одной советской песне. У неё даже есть, так сказать, сиквел, в котором такие слова поют якобы сами болгары… У нас всё самое лучшее, самое большое, самое высококачественное. У нас самая большая страна по площади, мы выпускаем самые большие самолёты и самосвалы, у нас самая большая телебашня и т.д. Короче говоря, «размер имеет значение». Правда, сегодня гордости у нас сильно поубавилось, особенно когда стало ясно, что гигантомания не обязательно приносит счастье.

В самом деле: хорошо это или плохо, что Волга теперь перегорожена несколькими огромными электростанциями? Конечно хорошо, электричество нам жизненно необходимо. А то, что Волга в результате превратилась в несколько вялотекущих водоёмов и как великая русская река, как символ России перестала существовать?

Останкинская телебашня — это шедевр архитектурной и инженерной мысли. Если бы не пожар…

Патриотизм — это, конечно, хорошо и правильно, но то, что называется квасным патриотизмом, к положительным качествам относить трудно. Вряд ли стоит гордиться чем-либо просто потому, что это — наше, родное.

По этому поводу есть знаменитая бардовская песня, в которой автор, Ю. Визбор, издевается над «патриотом», усвоившим несколько прописных истин, которые он упорно талдычит, не желая слышать какую-либо критику.

России и в самом деле есть чем гордиться, есть где мы «впереди планеты всей». Но не стоит гордо заявлять, что Россия — родина слонов.

В старом анекдоте рассказывается об иностранце, который гордо сообщает, что у них в стране произвели раскопки и нашли на уровне прошлых веков телеграфные провода. «Значит, — говорит иностранец, — у нас ещё тогда был проволочный телеграф». — «Ну и что? — парирует русский. — У нас рыли ещё глубже и ничего не нашли. Значит, у нас ещё раньше вашего был беспроволочный телеграф!..»

Патернализм (от лат. pater — отец) — это отношение к своему государству как к отцу. Это ожидание, что государство должно стоять на страже наших интересов, что оно только и думает о том, как бы помочь своим детям. Да, вокруг нас творится много безобразий, но это потому, что там, наверху, не знают о наших бедах, и стоит только рассказать президенту и премьер-министру о том, что происходит, как они придут и наведут порядок: дадут жильё, снимут нерадивого чиновника, прибавят зарплату. Короче, «вот приедет барин, барин нас рассудит». Это опять наш родной коллективизм, на этот раз вылившийся в иждивенчество, надежду на помощь извне. «Они» должны нам дать квартиру, «они» должны нас бесплатно лечить, «они» обязаны обеспечить моим детям получение бесплатного образования… И мы даже не задумываемся, что «бесплатное» в данном случае означает, что мне просто недоплатили за работу, а потом часть этой недоплаты вернули в виде медицинского обслуживания или бесплатного посещения школы. Почему мы не относим к себе известную истину о только одном месте, где можно встретить бесплатный сыр?

Это вообще очень русское отношение к государству: «мы» тут, а «оно» где-то там. «Они» — это те, кто нам обязан предоставить то и это. В США глава государства — это никакой не отец нации, а простой чиновник, которого избрали на определённый срок, и если он избирателей не устроит, они выберут другого.

Именно поэтому американцы не отделяют себя от государства. В своё время на Бродвее шла пьеса под названием US. То есть не то сокращение от United States, не то в смысле us, то есть «мы». US = us. Вот так вот.

А у нас государство нередко воспринимается именно как глава не всегда послушной семьи, суровый и справедливый отец, который, если надо, похвалит, если надо, накажет. А то как же? Отец ведь!

Сохранился рассказ о том, как некогда весной в Петербурге начальство поставило у Невы городового, который должен был не разрешать людям переходить реку по уже непрочному льду. Какой-то мужик не послушался, пошёл и провалился, стал тонуть. Городовой его спас, но тот вместо благодарности упрекнул городового: «Что же ты?» — «Я тебе кричал», — отвечал городовой. «Кричал! Надо было в морду дать!»

Ну и, наконец, эгалитаризм (от фр. egalité — равенство) — это стремление ко всеобщему равенству, причём, что особенно прискорбно, к равенству в бедности. У соседа сдохла корова — пустячок, а приятно…

Рассказывают анекдот. «Старая петербургская барыня, потомок декабристов, в 1917 году просит служанку выйти на улицу и узнать, о чём это шумит народ на окном. Служанка возвращается: „Барыня, они хотят, чтобы не было богатых!“ Барыня (задумчиво): „Странно. А мой дед хотел, чтобы не было бедных“».

Выше уже отмечалось: не любят русские состоятельных людей, не верят американской мечте, что чистильщик сапог может в один прекрасный день стать президентом США. Поэтому, коли нельзя сделать так, чтобы все были богатыми, пусть все будут бедными. Важно, чтобы все, чтобы никто не выделялся из общего ряда. Мы же коллективисты!

Однако из этого не следует, что нам не нравится быть богаче, чем мы сейчас. Вот несколько цифр, взятых из Интернета в 2010 году. Годовые доходы среднестатистического русского — 7819 долларов, в США и Люксембурге — 32 и 33 тысячи соответственно.

И тем не менее в 2000 году за гранью нормы потребления в России было 42,3 миллиона человек, а сегодня 18,5. В 1990-е годы на сто русских семей приходилось 18 автомобилей, а сейчас — 47. Русские стали больше потреблять фруктов, мяса и рыбы и меньше — картофеля и хлеба. Если в 2000 году на питание у них уходило 50% доходов, сейчас — 33%. Ощутимая разница.

Другое дело, что бить в литавры рано. В сравнении с международными стандартами это ещё очень и очень мало. По этим стандартам бедняки — это те, кто тратит на еду 33% и более своих доходов. У нас даже у считающихся состоятельными граждан на питание уходит целых 25%.