Энди Уорхол - Философия Энди Уорхола Страница 17

Однажды я стоял на парижской улице, и на меня смотрела пожилая дама, и я подумал: «Наверное, она глазеет на меня, потому что она из Англии». Многие англичане узнают меня благодаря одной лондонской телепередаче, в которой мне довелось сыграть главную роль. Так вот, я попытался отвернуться, а она сказала: «Вы случайно не Энди?» Я сказал, что да, и она ответила: «Вы гостили у меня в доме, в Провинстауне, двадцать восемь с половиной лет назад. Вы носили широкополую шляпу от солнца. Вы меня, конечно, не помните, но я никогда не забуду вас в этой шляпе. Вы совершенно не переносили солнца». Я почувствовал себя очень странно, по­тому что я этого совсем не помнил, а она запомнила с точностью до месяца. Раз она вспомнила, что это было «двадцать восемь с половиной лет назад», даже не подсчитывая, значит она действительно держала это в памяти и говорила: «Вот прошло девятнадцать лет с тех пор, как он приезжал сюда в своей соломенной шляпе». Это было очень странно – ее муж был с ней, и они стали спорить о том, сколько лет назад это было. Он сказал: «Нет-нет. Мы же еще не были женаты, помнишь? Так что, наверное, это было двадцать шесть лет и девять месяцев тому назад». Некоторые говорят, что Париж более эстетичен, чем Нью-Йорк. Ну в Нью-Йорке у тебя не хватает времени на эстетику, потому что полдня нужно, чтобы доехать до окраины и еще полдня, чтобы доехать до центра.

А еще бывает, иногда на улице натыкаешься на человека, которого не видел, например, пять лет, и начинаешь общаться как ни в чем не бывало. Когда встречаешь человека с чувством, как будто и не расставался с ним, – это самое лучшее. Ты не спрашиваешь: «Чем ты занимался?», не пытаешься наверстать упущенное. Может быть, ты скажешь, что идешь на 8-ю стрит, чтобы купить сливочное мороженое, а может быть, он скажет, какой фильм идет смотреть, вот и все. Только небрежный обмен новостями. Очень легко, спокойно, спонтанно, совсем по-американски. Никто не удивлен, никто не сбился с ритма, никто не впал в истерику, никто не отстал. Вот это по-настоящему здорово. А если человек спросит тебя о каком-то знакомом, скажи только: «Да, как же, я видел, как он пил молочный коктейль на 53-й стрит». Просто веди себя ровно, как будто вы встречались вчера. Я думаю, у меня в организме не хватает каких-то веществ, и поэтому у меня есть склонность быть… маменькиным сынком. Ну… «девчонкой». Нет, маменькиным сынком. «Вечным мальчиком». Я думаю, у меня не хватает веществ, управляющих ответственностью и воспроизводством. Если бы они у меня были, я бы больше думал о том, чтобы стариться правильно, четыре раза жениться и завести семью – жены, дети и собаки. Я невзрослый, но может, что-нибудь еще случится с моими гормонами и я смогу повзрослеть. У меня начнут появляться морщины, и я перестану носить свои крылышки.

Обычно говорят, что время все меняет, но на самом деле, это ты сам все изменяешь.

Иногда люди позволяют одной и той же проблеме годами портить им жизнь, а между тем они могут просто сказать: «Ну и что». Это одно из моих любимых выражений: «Ну и что?»

«Мама меня не любила». Ну и что.

«Муж не хочет меня». Ну и что.

«Я преуспел, но до сих пор одинок». Ну и что.

Не знаю, как мне удалось выжить в те годы, когда я еще не научился этой премудрости. Мне понадобилось много времени, чтобы постичь ее, но когда я научился так мыслить, это осталось со мной навсегда.

Что заставляет человека тратить время на грусть, когда он может быть счастлив? Я был на Дальнем Востоке, шел по дорожке и увидел веселую вечеринку, а оказалось, что там заживо сжигали человека. Они устроили праздник и радовались, пели и танцевали.

А в другой раз я был в районе Бауэри, там кто-то выпрыгнул из окна ночлежки и разбился, и вокруг тела собралась толпа, а какой то бродяга, шатавшийся рядом, сказал мне: «Видел цирк на той стороне улицы?» Я не говорю, что надо радоваться, когда человек умирает, – просто любопытно наблюдать случаи, которые доказывают, что необязательно грустить об этом, все зависит от того, что это по-твоему означает, и что ты думаешь об этом.

Человек может смеяться или плакать. Всегда, когда ты плачешь, ты мог бы смеяться, у тебя есть выбор. Сумасшедшие знают это лучше всех, потому что их ум свободен. Можно научиться использовать гибкость, на которую способен твой ум, и заставить ее работать на тебя. Ты сам решаешь, что ты хочешь делать и как хочешь проводить время. Мне, например, при моем недостатке каких-то гормонов, сделать это легче, чем человеку, у которого преобладают гормоны ответственности. И все же один и тот же принцип вполне применим в разных обстоятельствах. Когда закончится отпущенное мне время, когда я умру, я не хочу, чтобы от меня оставались какие-то отходы. И сам я не хочу быть отходом. На этой неделе по телевизору показывали, как женщина вошла в лучевую машину и исчезла. Это было чудесно, потому что материя – это энергия, и она просто рассеялась. Это могло бы быть по-настоящему американским изобретением, лучшим американским изобретением – возможность исчезнуть. При этом нельзя сказать, что ты умер, нельзя сказать, что тебя убили, и нельзя сказать, что ты из-за кого-то совершил самоубийство. Самое худшее, что может с тобой случиться после конца жизни, – это если тебя забальзамируют и положат в пирамиду. Мне противно думать, что египтяне брали каждый орган и бальзамировали его в отдельном сосуде. Я хочу, чтобы мой организм просто исчез.

И все-таки на самом деле мне нравится мысль, что люди после смерти превращаются в песок или что-то еще, так что организм продолжает работать и после твоей смерти. Наверное, исчезнуть – означало бы увильнуть от работы, которую твоему организму еще надо проделать. Поскольку я верю в работу, я думаю, мне не стоило бы исчезать после смерти. И потом, как это было бы очаровательно – вновь воплотиться в массивном кольце на пальце Полины де Ротшильд.

Я на самом деле живу для будущего, например, когда я открываю коробку конфет, мне не терпится попробовать последнюю. Я даже не чувствую вкуса других конфет, я только хочу доесть все, выбросить коробку и больше не думать об этом.

Мне хочется либо получить это прямо сейчас, либо знать, что никогда этого не получу, – просто чтобы перестать думать об этом.

Вот почему иногда мне хочется, чтобы я выглядел очень старым, чтобы не думать о том, что постарею.

Я действительно выгляжу ужасно и никогда не пытаюсь принарядиться или выглядеть привлекательно, потому что я просто не хочу, чтобы кто-либо завязывал со мной длительные отношения. И это правда. Я скрываю свои хорошие черты и выставляю напоказ плохие. Поэтому я выгляжу ужасно и ношу не те брюки и не те ботинки, и прихожу не вовремя с неподходящими приятелями, и говорю не то, и разговариваю не с теми, и все равно, несмотря ни на что, иногда кто-то начинает мной интересоваться, и я спасаюсь бегством и задумываюсь: «Что я сделал не так?» Я иду домой и пытаюсь это вычислить. «Ну, наверное, на мне было надето что-нибудь, что кому-то понравилось. Мне лучше это сменить. Пока дело не зашло слишком далеко». И я подхожу к моему тройному зеркалу и вижу, что на лице у меня вскочило пятнадцать прыщей, и вообще-то это должно было оттолкнуть любого. Я думаю: «Как странно. Я знаю, что выгляжу плохо. Я постарался выглядеть особенно плохо, особенно не так – потому что я знал, что там будет много правильных людей, и все равно, мной кто-то заинтересовался…» Тогда я начинаю паниковать, потому что не знаю, что во мне привлекательного и что я должен устранить, пока это не принесло мне новых неприятностей. Понимаете, завязывать знакомство еще с очередным человеком слишком тяжело, потому что каждый новый человек отнимает у тебя больше времени и места. Единственный способ сохранить немного времени для себя самого – поддерживать себя в таком непривлекательном виде, чтобы никому другому ты не был интересен.

Я смотрю на таких профессионалов, как комедийные актеры в ночных клубах, и меня всегда поражает, как они здорово держат ритм, но никогда не понимаю, как они могут все время говорить одно и то же. А потом я понял, в чем дело, ведь все равно всегда повторяешь одно и то же, независимо от того, просят ли тебя об этом или это является твоей работой. Обычно совершаешь одни и те же ошибки. Повторяешь свои обычные ошибки всякий раз, чем бы ты ни начинал заниматься. Когда я начинаю чем-то интересоваться, я всегда знаю, что это не вовремя. Я всегда интересуюсь нужными вещами в неподходящее время. Потому что сразу после того, как меня начинает беспокоить то, что я все еще обдумываю какую-то идею, эта идея сразу приносит кому-то другому несколько миллионов долларов. Мои старые добрые ошибки.

Я кое-что узнал о времени, когда в Нью-Йорке пришлось ездить в офисы на встречу с разными людьми. Если кто-то из них назначал мне встречу на десять часов, и я выбивался из сил, чтобы добраться туда ровно в десять, и приходил вовремя, то принимали меня только без пяти час. Когда пройдешь через это сто раз и услышишь: «Десять часов?», то отвечаешь: «Ну-у, это нереально; я думаю, что загляну без пяти час». И я стал заглядывать без пяти час, и это всегда срабатывало. Именно тогда я виделся с теми, кто мне был нужен. Так я учился. Как будто ты лабораторная крыса, и тебя подвергают всяким испытаниям, причем ты получаешь награду, если действуешь правильно, а если – нет, тебя отбрасывают назад, – и так ты учишься. Так я научился узнавать, когда люди будут на месте.