Владимир Иорданский - Два круга солидарности. Этнический и национальный факторы в современном мире Страница 17

Правда, в конституции Малайзии имелись статьи, закреплявшие за «бумипутра» определенные преимущества. В государственном аппарате им резервировалось большинство мест – в соотношении 4:1. В учебных заведениях малайцам предоставлялось 80 процентов стипендий. Кроме того, по этническому принципу выдавались лицензии на некоторые виды предпринимательской деятельности и ремесел. Только малайцам выделялись участки земли, предназначаемые на цели развития[46].

Однако эти привилегии лишь усиливали этническую напряженность: их было недостаточно, чтобы открыть перед «сынами земли» дорогу к экономическому процветанию, но они существенно ущемляли политические и социальные права других этнических групп.

Взрыв произошел 13 мая 1969 г., через три дня после парламентских выборов. В Куала-Лумпуре вспыхнули погромы. По официальным данным, погибли 143 китайца, 25 малайцев, 13 индийцев и 15 человек иных национальностей. В стране ввели комендантский час, открытие недавно избранного парламента отложили более чем на 18 месяцев. В государственном руководстве произошла смена поколений.

Молодые лидеры Малайзии провозгласили рассчитанную на 20 лет «новую экономическую политику» (НЭП). Она была нацелена на решение двух главных задач: «сократить и по возможности устранить бедность путем повышения жизненного уровня и расширения возможностей трудоустройства для всех малайзийцев вне зависимости от расы», а также «перестроить малайзийское общество для преодоления экономического неравновесия с тем, чтобы сократить и по возможности устранить отождествление расы с экономической функцией»[47]. Если говорить более конкретно, намечалось повысить долю малайского капитала в предпринимательстве с 2 до 30 процентов. В 1971 г. была принята поправка к Конституции, позволяющая правительству требовать от университетов преимущественного приема абитуриентов из малайских семей. Публично обсуждать вопрос о специальных правах «бумипутра» было запрещено под страхом судебного преследования.

Осуществление программы «новой экономической политики» продолжалось четыре пятилетки. В течение этого периода производство в среднем возрастало на 6,5 процента ежегодно. Эти темпы ускорились в 1988–90 годах, составив 9,2 процента. В конечном счете, стране в основном удалось решить намеченные в 1970 г. задачи. По мнению руководства Малайзии, бедность, от которой страдало большинство «сынов земли», сейчас уже не является заслоняющей все остальное проблемой. Доля «бумипутра» в предпринимательском секторе экономики увеличилась несколько меньше, чем предполагалось, – до 20,3 процента, причем за это же время с 32,3 процента до 46,2 процента поднялась доля капитала других малайзийцев[48].

Снял ли этот выдающийся результат этническую напряженность? По-видимому, лишь частично. Закрепление в законе специальных прав одного народа не компенсируется тем, что в реальной жизни другой народ сохраняет экономические преимущества. Общество остается расколотым, взаимная подозрительность сохраняется. Оценивая итоги реформ, еженедельник «Дальневосточное экономическое обозрение» писал:

«Нэп была почти исключительно ориентирована на включение большего числа малайцев в современный сектор экономики, на предоставление им большего числа мест среди менеджеров и лиц свободных профессий в городах, на расширение частнособственнического малайского сектора; как и раньше, мало китайцев занимает высшие государственные должности, их немного среди дипломатов, военных и полицейских; индийская доля в предпринимательском секторе после 20 лет НЭПа чуть выше одного процента»[49].

В такой обстановке этническая стабильность почти целиком зависит от экономического благосостояния страны. И от авторитарности – или авторитета – государственной власти.

Что касается сторонников взгляда на нацию как добровольное объединение сограждан, то они вообще склонны оставлять этническое начало как бы за скобками. В их концепции оно утрачивает свою роль конституирующей нацию силы. Главное значение придается политико-правовому развитию общества, демократизации государственного устройства. Идея демократии внешне вытесняет идею этническую. Но только внешне.

Ответить на вопрос, когда этнос становится нацией, – непосильная задача для сторонников этого подхода. Более того, сама его постановка может показаться им неправильной, поскольку роль этнического фактора в функционировании демократического государства в их глазах не существенна. Они вообще хотели бы уйти от проблемы определения нации и очень любят подчеркивать трудность этой задачи. Любопытна позиция по этой проблеме группы видных политологов либеральной направленности, собравшихся в 1994 г. в городке Кона на Гавайях на научный семинар и принявших нечто вроде меморандума. Формулируя свое представление о нации, они ограничились ссылкой на мнение видного британского специалиста по национализму Хью Сетон-Уотсона, который, придя к выводу о невозможности научного определения этого понятия, замечал:

«Я могу лишь сказать, что нация существует, если значительная часть общества считает, что образует единую нацию, или ведет себя как единая нация»[50].

Сложности теоретического порядка многократно возрастают, когда сторонникам государственно-правовой концепции нации приходится решать конкретные проблемы, порождаемые этническими движениями. Характерный пример – попытки французского правительства социалистов найти справедливый подход к Корсике, когда в конце 70-х – начале 80-х годов там усилилось движение за автономию острова. 23 декабря 1981 г. министр Гастон Деффер представил на совете министров страны проект закона oб «особом статуте территориального (!) сообщества Корсики». С возмущением докладывал министр, что его проект был отклонен Государственным советом на том основании, что передача депутатам-корсиканцам дополнительных прав в области культуры, образования и экономического развития нарушила бы юридическое равенство между Корсикой и другими областями Франции. 6 января 1982 г. совет министров при участии главы государства, президента Франсуа Миттерана, приступил к обсуждению первого проекта этого закона. Завязался оживленный обмен мнениями, который есть смысл процитировать полностью: «Шевенман: На странице 6 говорится о «корсиканском народе». Меня тревожит это выражение. Не заговорят ли завтра о «баскском народе» и о «бретонском народе»? Мы тут вставляем палец меж шестеренок, не представляя, куда нас затянет.

Миттеран: Это верно, надо быть повнимательнее в выборе слов. Мы все говорили о «корсиканском народе». Существует еще и «бретонский народ». Для меня это прежде всего проблема культуры.

Шейсон: Выражение «корсиканский народ» меня все-таки смущает по международным соображениям.

Миттеран: Вы думаете о «палестинском народе»?

Шейсон: Да, оно смущает.

Миттеран: Возражение не имеет решающего значения. Направление намечено. Давайте не допустим, чтобы нас останавливали лексические соображения.

Моруа: Опасности нет, поскольку в предыдущем абзаце позаботились подтвердить неделимый характер республики.

Лябаррер (мэр города по): Из-за «баскского народа» я все же озабочен.

Шевенман: Народ – это носитель суверенитета. От имени народа вершится правосудие, и народ имеет право на государство.

Миттеран: Но Франция не вдруг сложилась. Все эти народы – составная часть французского народа.

Деффер: Эврика! Вот и решение! Предлагаю записать: «корсиканский народ, составная часть французского народа».

Миттеран: Даю вам свое согласие. В объяснительной части будет использована ваша формулировка»[51].

Итак, кажется, что компромисс найден. Но этот компромисс неустойчив. Признав, что корсиканский народ является составной частью французского народа, мысль не может не сделать и следующего шага, а именно, допустить этническую самобытность корсиканского народа, а затем и еще одного шага – согласия с существованием у него специфических прав. Если же отказаться от этой логики, то неизбежно придется вступить в противоречие с нормами демократии и отрицать права корсиканцев на автономию. Естественно, как часто случается в политике, направление, в котором будет развиваться мысль, зависит от того, как складывается ситуация, какие силы включаются в борьбу и насколько эта борьба серьезна.

В конечном счете, в концепции государственно-правового взгляда на нацию на первый план выходит принцип «одно государство – одна нация». Он очень опасен.

Опасность заключается в том, что демократизм государственно-правового подхода к нации легко оборачивается грубым авторитаризмом, непризнанием специфических прав гражданина, вытекающих из его принадлежности к этническому меньшинству. Нельзя не вспомнить, как болезненно реагировали министры-социалисты, убежденные демократы, на само упоминание о «бретонском народе», о «баскском народе» и о «народе корсиканском», превращенном в проекте закона из этноса в «территориальное сообщество Корсики». Проблема признания прав этнического меньшинства становится особенно мучительной в тех случаях, когда это меньшинство расселено компактно, занимает четко очерченную территорию. Не трудно предвидеть, что может наступить момент, когда такое меньшинство потребует признания своего права на отделение и тем самым поставит под угрозу целостность государства-нации. Жесткое подавление баскского сепаратизма, как в Испании, так и во Франции, красноречиво свидетельствует о том, сколь далеко готовы зайти демократические власти в подавлении подобного вызова со стороны этнического меньшинства.