Под ред. И.Ренчлера, Б.Херцбергер, Д.Эпстайна - Красота и мозг. Биологические аспекты эстетики Страница 18

Можно утверждать также, что деятельность мозга может включать самовознаграждение (9) (в целом это общепризнано, хотя кое-что остается спорным). В мозгу имеются участки, способные реагировать на опиоидные пептиды (энкефалины, эндорфины), а также на другие «гормоны удовольствия». Синтезом и выделением всех этих веществ сам же мозг и управляет. Установлено, что с помощью этих веществ можно подкреплять те или иные формы поведения. Поэтому мозг в состоянии сам себя вознаграждать за некоторые виды деятельности, которые, повидимому, предпочтительны ввиду своей полезности для адаптации. Если именно эта система самопоощрения служит для мозга главным механизмом мотивации, то ясно, что любые методы воздействия на нее извне с целью регулирования ее функции могли бы необычайно повысить эффективность работы мозга. Используя такие методы, мы оказались бы в состоянии подключать к решению той или иной задачи все наши умственные и эмоциональные ресурсы. Именно этого, как мы постараемся разъяснить ниже, можно добиться с помощью эстетического воспитания, в том числе раннего ознакомления со стихами. Что касается автономной системы самовознаграждения, то мы полагаем, что именно она лежит в основании всего пласта конечных целей, идеалов и ценностей человека-таких, как истина, добро и красота.

Со способностью мозга к самовознаграждению связано еще одно его неотъемлемое свойство- рефлексивность (10). В весьма широких пределах он сам себя настраивает и сам себя организует. В отличие от компьютера мозг способен как бы превращать мягкую оснастку в жесткую (т. е. математическое обеспечение-в аппаратное) и обратно. Так, например, содержимое кратковременной памяти он «вшивает в аппаратуру», а также проделывает обратную операцию. Путем интроспекции он может изучать свою собственную работу, отчего-в рамках все той же аналогии с компьютером-его жесткая оснастка может переместиться на информационный вход и даже сделаться программой. Само сознание можно было бы определить как постоянное, неразрешимое противоречие между мозгом как наблюдателем самого себя и мозгом как предметом наблюдения.

Нервная система человека неотделима от человеческой культуры, которой она и призвана служить. Поэтому-то мы и утверждаем, что наша нервная деятельность по своей сущности социальна (II). В социальной среде не только усваиваются специфические сложные навыки и умение общаться, но и протекает развитие таких базисных способностей, как способность к возбуждению, ориентации, вниманию и мотивации. Ясно, что мы обладаем наследственными потенциями для усвоения речи, простейших математических расчетов и т. п., но столь же ясно, что для реализации этих потенциальных возможностей нам необходимо социоку-льтурное окружение. С развитием новых способов использования мозга может глубоко перемениться и само человеческое общество. Примером могут служить потрясающие социокультурные последствия изобретения письменности. Чтение стало своего рода новым синтетическим инстинктом. При обучении чтению входная информация рефлексивно преобразуется в программу, материализуется в виде новых нейронных механизмов мозга (т. е. в «жесткую оснастку») и включается в систему нервных путей в качестве «культурной петли». Образовавшийся «новый инстинкт» в свою очередь глубоко изменяет обстановку, в которой происходит программирование мозга у молодых человеческих существ. На ранних стадиях эволюции человека такого же рода новым инстинктом стала речь, но ее окончательное становление произошло не сразу: пришлось дожидаться формирования в коре мозга сложных сетей, способных к тонкому управлению вокализацией. Такие сети возникли под действием полового отбора. В позднейшие времена в нашем распоряжении оказалось нечто вроде дополнительной нервной системы: мы стали использовать технику, на развитие которой потребовалось куда меньше времени.

В двух полушариях нашего мозга информация перерабатывается по-разному (специализация полушарий, 12). Это одно из самых интересных открытий современной науки о мозге. Присяжные заседатели еще не вышли из совещательной комнаты-обсуждение открытия продолжается. Между тем распространилось мнение, будто правое полушарие «эмоциональное», а левое «рассудочное» и будто способности к художественному творчеству, будучи «эмоциональными», заложены в правом полушарии. Против такого представления необходимо читателей предостеречь. Вернее, по-видимому, взгляды Джерр Леви (гл. 9). Соотношение правого и левого полушарий она описывает как взаимодополнение познавательных функций. Ей принадлежит одна блестящая мысль: она говорила, что левое полушарие располагает пространственную информацию во временном порядке, а правое-временную информацию в порядке пространственном. Понимание же состоит в каком-то смысле по преимуществу в том, что одна форма упорядочения информации то и дело преобразуется в другую: пространственная-во временную, а временная-в пространственную. В итоге получается что-то вроде стереоскопического постижения глубины. Леви полагает, что наши «два мозга» обрабатывают информацию поочередно, сменяя друг друга в ритме, зависящем от общего состояния мозга. Сделав свое дело, одно полушарие передает накопленные результаты другому и т. д. Известно, что у многоопытных музыкантов при прослушивании музыки левое полушарие занято не меньше правого. Это показывает, что высшее понимание музыки обусловлено у них «сотрудничеством» обоих полушарий: музыка, сначала преобразованная из временной последовательности в некий пространственный образ, затем как бы

«считывается» с него и опять развертывается во времени. Нейробиолог Гюнтер Баумгартнер высказывает предположение (см. гл. 7), что в переднем мозгу происходит интеграция специализированных «левополушарных» и «правополушарных» функций и что именно с этим объединительным процессом связаны творческие способности мозга, будь то в области искусства или науки. Кажущееся превосходство правого полушария во всем, что касается эмоций, могло бы объясняться просто тем, что эмоции, как и музыка, имеют временную природу и для их

«членораздельности» требуется переложение временных структур в пространственные, т. е. специфическая функция именно правого полушария.

И наконец, переработке информации в человеческом мозгу можно приписать свойство калогенности (13) (термин предложен Ф. Тернером; он образован из двух греческих слов:

«калос» — прекрасный и «гене-зис» — порождение). Нервная система человека очень склонна к построению недвусмысленных, четких, правдоподобных, связных, вунтренне непротиворечивых, емких и компактных моделей окружающего мира, обладающих предсказательной силой. В этих моделях все должно укладываться в некую систему и ею же объясняться. Такая система должна сочетать два свойства: во-первых, выводимые из нее следствия должны выходить далеко за пределы известных фактов; во-вторых, в ней должно быть как можно меньше основных принципов или аксиом. Естествоиспытатели описывают подобную систему такими эпитетами, как «изящная», «мощная», нередко даже «красивая»; художники и философы добавляют еще и такие, как «адекватная», «верная», «правильная». Все это возможные значения греческого слова калос.,

Если описанная выше тенденция-действительно результат какой-то внутренней мотивации, то, согласно теории подкрепления, это такая склонность, за проявления которой мозг сам себя вознаграждает. Если бы мы открыли приемы, позволяющие стимулировать эту внутреннюю систему самопоощрения и повысить ее чувствительность, то мы сумели бы намного повысить синтетическую силу своего разума.

Такие приемы, если они существуют, должны отвечать определенным требованиям. Во-первых, они должны использоваться во всех человеческих культурах, ибо неврологические и биохимические особенности, на которые они могли бы опираться, у всех людей одни и те же [3]. Во-вторых, они должны быть очень древними и обнаруживаться даже в самых архаичных и примитивных обществах. В-третьих, аборигены, практикующие эти приемы, почти наверное должны видеть в них средоточие едва ли не магического вдохновения и кладезь мудрости. Применяющее их общество должно думать, что своими успехами и жизнестойкостью оно во многом обязано именно им. В-четвертых, они должны быть тесно связаны с такими видами общественной и культурной деятельности, в которых обязательны высокое напряжение самостоятельной мысли и сложный расчет. Это и воспитание, и проведение различных массовых мероприятий (скажем, военных действий или совместных сельскохозяйственных работ), и исполнение многих обрядов — тех, что обращают на пользу общества плодотворные, но и небезопасные силы, связанные с инстинктом пола, рождением, болезнями, смертью и т. п.

Всем поставленным требованиям в точности отвечает метрическая' поэзия. Она придает словесному самовыражению яркую и впечатляющую форму, что достигается с помощью правильных ритмов. Почти у всех народов метрический стих участвует в ключевых религиозных, общественных и хозяйственных ритуалах; его повсюду считают носителем какой-то таинственной мудрости. Почти у всех народов, обладающих письменностью, краеугольным камнем просвещения служит разучивание определенных поэтических текстов. Собственной поэзией, собственными песнями оброс едва ли не всякий род занятий-землепашество и скотоводство, охота, мореплавание, военное и даже горное дело. При этом в поэзии можно усмотреть объективные особенности, присущие ей во всем мире и во все времена, от которых остались письменные памятники. Зная эти особенности, можно дать общее описание поэзии, приложимое и к наследию древних греков, и к культуре Куакиутля, и к произведениям Расина, и к фольклору полинезийцев.