Владимир Кутырев - Последнее целование. Человек как традиция Страница 18

И все-таки трактовка глобализации как потери культурного разнообразия недостаточно глубокая. Это пока драма. Трагичность положения культуры в глобальном мире в том, что она вырождается, исчезает вообще, вытесняется другим способом воздействия на духовную и социальную жизнь. Несмотря на споры по поводу определений, культура немыслима без табу, норм и регламентаций, общего представления о долге, чести и совести, без опоры на моральные, религиозные и эстетические регуляторы. Это ценностно-рациональное отношение к миру. Оно ограничивает свободу индивида, его личные интересы, требуя «служения» чему-то внешнему, высшему, социуму или Богу, что несовместимо с идеалом открытого гражданского общества. Принципы служения общепонимаемому благу закрывают его, делая традиционным, тоталитарным. Правовое государство тоже стремится преодолеть остатки ценностного подхода к социальным проблемам вплоть до провозглашения «приоритета права над благом». Открытость общества предполагает, что люди в нем действуют, руководствуясь принципом полезности и личной выгоды, опираясь на расчет. Все его члены – разумные эгоисты, механизм их взаимосвязи – эквивалентный обмен услугами. Это целерациональное регулирование жизни. Не случайно сам Запад в настоящее время характеризует себя в терминах не культуры, а цивилизации. В пределе, если исключить «пережитки культуры» и брать рациональность в действии, это ситуация, когда все вопросы решаются технологически (социо – и психотехника, сексуальные технологии, техника общения и т. п.). Такое общество лучше называть Техносом. Глобализм – это универсальный технологизм.

Глобальная технологизация превращает человека из социально-культурной личности в человеческий фактор Техноса. Человеческий фактор, бурно протестуя против ограничения своей свободы культурными регуляторами, довольно легко смиряется, если они будут техническими. Лишение индивида имени, замена его номером и тем более «клеймение», всегда воспринималось как надругательство над достоинством человека. Но если номер обещают ставить лазерным лучом и хранить в компьютере, то у «прогрессивной общественности» особых возражений нет. Протестуют консерваторы, фундаменталисты и прочие антиглобалисты. Слежка за гражданином, наружное наблюдение и письменные доносы – тоталитаризм, стукачество, но если посредством телекамер просматриваются целые кварталы и обо всем подозрительном предлагается звонить по специально объявленным телефонам, это воспринимается как необходимость обеспечения общественной безопасности. Поставьте «телескринов» больше, наблюдайте на всех станциях метро, умоляют обыватели правовых государств. Обыск в форме ощупывания одежды руками отвергается как нечто унизительное, но если по телу водят электронной палкой, все стоят как покорные бараны. И т. д. и т. п. Лишь бы не со стороны живых людей, не от имени культуры, техникой – и свободолюбивые либералы соглашаются на самый тотальный контроль. Удивительно, но разоблачение Э. Сноуденом слежки американскими службами за людьми всего мира меньше всего обеспокоило либеральную общественность. Не только в России, где эта «общественность» обычно отражает интересы Запада. Везде протестовали больше всего консерваторы. Потому что современный либерализм находится на первой линии превращения в технократизм. Открытое гражданское общество закрыто и регламентировано не меньше, чем традиционные, культурные, разница в том, что закрытость здесь «усовершенствованная», технологическая. В условиях глобализации демократия вытесняется технократией.

Замена хотя и стандартных, одномерных, но культурных отношений между людьми на технологические можно считать рубежом превращения глобализации в глобализм. Этот «изм» – выражение перехода к жизни без оценки поступков с точки зрения греха и воздаяния, добра и зла, прекрасного и безобразного. Главное, не нарушать правила игры, требующие из всего извлекать пользу, вписываться в потребности дальнейшего роста производства и совершенствования техники. В традиционных обществах спорили о высоких целях, в глобальном мире – о высоких технологиях. Они стали нашими целями. Образуется общество, которое предсказывали фантасты-утописты начала 20 века. Одни с упованием, другие с ужасом. Рассматривая оба подхода с временной дистанции практического становления «мирового государства», Дж. Оруэлл писал о складывающемся механизме его посткультурного развития: «… Будущее представляется все более ускоряющимся маршем технического прогресса: машины, избавляющие от физического труда, машины, избавляющие от размышлений, машины, избавляющие от боли, гигиена, высокая производительность труда, четкая организация производства, больше гигиены, рост производительности труда, лучшая организация производства – пока вы не окажетесь в знакомой уэллсовской утопии, тонко спародированной в «О прекрасном новом мире», рае маленьких толстяков»[24]. Глобализм – это посткультура.

Утверждениям о глобализме как стирании культурных различий и движении к посткультурной технической цивилизации противоречат широко распространенные представления о плюралистическом характере нашего времени и наступлении эры мультикультурализма, апофеозом которого считают возникновение «индивидуальной культуры». Думается, что это противоречие поверхностное. В безудержной плюрализации, раздроблении культуры на дисперсные частицы как раз и выражается ее распад, превращение в материал «для другого». Индивидуальная культура, когда у каждого собственные понятия о добром или должном, персональная совесть, которая, естественно, всегда оправдает свою персону, обессмысливает ее социальные функции, ведя тем самым, к исчезновению, что невольно признавали сами адепты экстремального мультикультурализма, когда он еще только обозначился. «Дорогой, но необходимой ценой за рост культурного разнообразия становятся, во-первых, ограничение разнообразия живой природы, а во-вторых, гомогенизация глубинных смысловых пластов этнических, рациональных, религиозных и прочих макрогрупповых культур. Следовательно, экологам придется примириться с неизбежным сокращением видового состава природной среды… Культурологам же стоит обратить внимание на то, что сохранение исторической самобытности каждой культуры – задача по-видимому благородная, но нереалистическая и будучи понята буквально, чреватая опасными последствиями…[25]»

Больше культуры, культурой объявляется все – чтобы ее было меньше и не стало совсем – такова коварная логика мульти – и микрокультурализма, сопровождающая процессы глобализации мира. Культура в современном обществе существует, но она, если вспомнить Гегеля, стала «неразумной». Аналогичная логика (диалектическая!) работает и в политической сфере. Условием победы глобализма как становления единого мира является раздробление национальных государств, этносов, особенно крупных, на более мелкие части. На куски, которые легче «проглотить». К глобализации через регионализацию. К тотальному однообразию через разнообразие и свободу. Свободу от культурно-политических регуляторов к тоталитаризму финансов, экономики и технологий. Универсальная технологизация жизни на социально-политическом уровне становится технократией. Власть людей как субъектов истории посредством технологий превращается во власть техники посредством людей, которые теперь ее «человеческий фактор». Таков механизм движения истории к своему «концу».

Идеальной моделью посткультурного, а если брать культуру в широком смысле слова, то и постполитического состояния мира является Интернет. Виртуальное пространство и в самом деле не делится на свое и чужое, здесь не важна ни государственная, ни этническая, ни половая, ни социальная, ни возрастная, вообще – «никакая» принадлежность пользователя, кроме содержания коммуникации, обозначаемого условным адресом. Восторгов по поводу такого анонимного существования не счесть и не перечесть. Наконец-то отбрасываются «заскорузлые» категории старого мышления, всякое почвенничество, патриотизм, конфессионализм, сексизм и др. И что получается? Человек-кочевник, номад, не принадлежащий ни к одной культурной группе, кроме, может быть, какой-либо профессиональной корпорации. Наш идеал, пишет известный постмодернистский, иными словами, посткультурный философ Р. Рорти, – «безродные космополиты», которых в свое время осуждал А. Жданов. О космополитизме как идеале толкует Ю. Хабермас. Но тогда не было Интернета. Если все человеческие отношения на их полную глубину будут строиться по виртуальному типу, то на историческую оценку споров вокруг идеала человека стоит посмотреть еще раз. И на объективное значение филиппик других постмодернистов против «этноцентризма», «фаллоцентризма», на концепции «тел без органов и без пространства». «Человек без свойств» – вот результат глобализации, доведенной до своего логического завершения. А разве бывают вещи и тела без свойств»? Глобализм – это конец истории, точнее, конец культурной истории человечества, в ходе которой сформировался традиционный Гомо сапиенс как разумное, но телесное, чувственное, ценностно-духовное, а не виртуально-информационное существо. Очевидно, что все, считающие себя представителями этого типа бытия, за сохранение культуры должны бороться.