Шарль Мюнш - Я - дирижер Страница 2

“Хочешь разумно командовать - научись подчиняться”: как и во всех прописях, в этой есть своя правда. Не летите стремглав - сожжете крылья. Сколько пианистов, скрипачей, инструменталистов всех разновидностей, прозябающих в консерваториях, утешают себя, повторяя: “Если не преуспею в своей специальности, сделаюсь дирижером”! И, действительно, порой делаются; но, не обладая исключительным даром, они очень скоро убеждаются в том, что ремесло дирижера требует техники, не приходящей экспромтом!

Нет в музыкальном искусстве профессии, кажущейся более простою. Примечательно, что эта сфера просто кишит вундеркиндами. А не строится ли популярность и слава некоторых из них на том, что они не знают даже сольфеджио?

Может быть, для того чтобы дирижировать оркестром, действительно вовсе не нужно знать ноты, уметь читать партитуру? Уверяю вас, что музыканты любого из парижских симфонических коллективов доведут до конца симфонию Бетховена, даже если дирижер будет суетиться впустую. Это не значит, правда, что мы сможем аплодировать потрясающему исполнению. Но представьте, что программа содержит первое исполнение современного сочинения: как оркестр выберется из запутанного клубка сложных гармоний и ритмов без помощи авторитетного руководителя? Короче, каждый музыкант, достойный так называться, может претендовать на дирижирование оркестром, но редко кто постигает все секреты этой профессии, внешне очень несложной, а в действительности - наиболее трудной. Вполне понятно, почему такой человек, как Рихард Штраус, мог сказать: “Дирижирование - это все-таки очень трудная штука, но надо дожить до семидесяти, чтобы понять, насколько она трудна”.

Трудно вообразить себе ту муравьиную работу, которой занимается настоящий капельмейстер, представить все его обязанности и весь объем знаний, которые он полагает для себя необходимыми. Он не имеет права не знать возможности каждого из инструментов оркестра; он не может не знать новейших открытий композиторов-современников и должен столь же хорошо преподносить поступенные секвенции в первых тактах Пятой симфонии Бетховена, как перуанские ритмы в партитуре Мессиана. Он не имеет права игнорировать традиции, но должен диагностировать их алогизмы, так как часто традиция оборачивается искажением. Он не имеет права пропустить ошибку переписчика в копиях оркестровых партий; он не имеет права позволить, чтобы оркестр погряз в привычном, впал в иссушающую рутину; он не имеет права хоть на секундную невнимательность, на спокойный сон перед репетицией, если не кончено изучение партитуры, на больной желудок в день концерта, на завтрашний отдых на лаврах и веру в то, что был полный успех, раз его заставили бисировать увертюру к “Мейстерзингерам” или “Вальс” Равеля - два его коронных номера. Есть лишь право иметь талант, любить музыку и свое ремесло, и есть долг рассматривать каждый концерт как сражение, исход коего сомнителен.

Пусть читатели мне поверят: каждый концерт требует невероятного умственного, физического и нервного напряжения. Каждый раз нужно жертвовать частицей жизни и сохранять хладнокровие, сознавая, что результат мог бы быть лучше. Для того чтобы стать дирижером, недостаточно проучиться десять лет и иметь кое-какие способности; нужно работать с первого утра, когда переступаешь порог консерватории, - до того вечера, когда, обессиленный, завершишь карьеру своим последним концертом.

Не парадоксально ли утверждать, что все мои обязанности, все мои разочарования более, чем успехи, составляют основу бесконечной любви, которую я питаю к моему делу? Ибо этот неистовый труд, на который я себя так давно обрек, все эти рукописи, над которыми я просиживаю целыми ночами, все эти оркестры, в которых нужно вызывать энтузиазм даже во время репетиций военной поры в обледенелых концертных залах, заполненных холодным утренним туманом, - все научило меня этой любви.

Моя профессия дарит мне возможность ярко выразить мою внутреннюю жизнь и свободу творческого воображения. Для существа сдержанного, замкнутого, застенчивого это возможность выразить звуками свои затаенные мечты. Слушатели их поймут различно, каждый по-своему, и найдут что-то общее со своими собственными мечтами, чувствами, мыслями. Вот почему, верно воспроизводя произведение и точно передавая то, что написано в нотах, возрождаешь мысли и чувства неведомого тебе существа, и в то же время передаешь свои собственные ощущения, которые могут быть не всегда идентичными авторским.

Часто во Франции, да и в Америке, журналисты задают мне вопрос: “Как становятся дирижером?”

Бог мой, сколько для этого нужно смелости, сколько энтузиазма, сколько любви и сколько терпения!

Разумеется, общеизвестно, что существуют более или менее эффективные методы для развития ваших данных, но это касается интеллектуальной деятельности человека, я не думаю, что возможно дать какой-то абсолютно непогрешимый рецепт. Рождение каждой творческой индивидуальности - это особый случай; одного увлекает современная музыка, другого тянет к музыке романтизма, третий не поймет ничего в душе Шумана, но расцветет после того, как постигнет конструкцию “Искусства фуги”. Необходим выбор: если не считать редчайших исключений, я не верю в универсальный дирижерский талант. Есть такие, кто построил всю свою карьеру на десятке партитур, и это не леность, а смиренное благоразумие.

Прежде чем рассказать вам, как я стал дирижером, я должен предупредить, что коэффициент “удачи” сыграл в моей жизни очень большую роль. Страстное желание дирижировать приводило меня за пульт доброй сотни оркестров; моя страстная любовь к музыке отозвалась в какой-то степени и любовью ко мне. Но я работал, я работаю и сейчас, размышляю, мучусь сомнениями и нередко инкогнито возвращаюсь на школьную скамью; правда, это уже другая история...

Единственная цель, которую я преследую, работая над этой маленькой книгой, в том, чтобы дать возможность воспользоваться моим опытом тем из будущих дирижеров, у которых пробудятся вера и желание служить музыке, а не заставить ее служить себе. Если помимо этого мне удастся объяснить, что эта профессия предполагает постоянный труд, значит, я дам ключ, открывающий храм бога музыки - требовательного бога, разочаровать которого было бы кощунством.

Глава II

Годы учения

Автобиография музыканта обычно начинается так: “Со дня рождения я слышал музыку; мой отец играл на кларнете. Позже малолетние братья, сестры и я составили квартет. Мы проводили свободное время, разбирая шедевры классиков: Моцарта, Гайдна, Бетховена”.

Я не нарушу традиции. Я родился в Страсбурге, где музыка всегда занимала, как и поныне, значительное место. Мой отец организовал “Концерты Сан- Гийома”. Гораздо раньше, чем Бах был открыт, издан и прославлен, у нас пели его кантаты и пассионы. Кажется, еще ребенком я так мило пел, что в одно из воскресений, на рождество должен был спеть соло в хорале “С небесной вышины” во время церковной службы под аккомпанемент органа, на котором играл мой отец. Меня парализовал страх. Это было ужасно. Я оказался не в состоянии выдавить хотя бы слово и даже сейчас не могу забыть кошмар своего печального дебюта.

С раннего детства отец ввел меня в хор. Я постиг таким образом сольфеджио и первые начатки музыкальной грамоты, сам того не подозревая.

Несомненно, это было для меня хорошей школой. Альберт Швейцер исполнял партию органа. Шарль-Мария Видор и Густав Бре, основавшие в Париже Баховское общество, приезжали в Страсбург на концерты Сан- Гийома. Видор исполнял здесь свои симфонии для органа с оркестров под управлением моего отца.

На меня они производили громадное впечатление, особенно “Symphonia Sacra”. Несправедливо, что эту музыку исполняют столь редко.

Я присутствовал на репетициях и слушал, как мастера упорно спорят о тонкостях исполнения - порою столь яростно, что оказывалась в опасности наша мебель.

Старинная музыка, в нотных записях которой вообще нет динамических указаний, давало пищу для ожесточенных дебатов; в ходе дискуссий рассматривались точки зрения крупных музыковедов, трактовки других дирижеров. В конце концов забывали все доводы, давая волю лишь голосу собственного сердца.

Верю, что именно тогда я и научился любить музыку.

Отец не мог представить себе, чтобы кто-либо из его потомков не стал музыкантом. Как только я научился читать ноты и более или менее правильно петь, мне вручили трактат по контрапункту, учебник гармонии и отправили к преподавателю, столь же сведущему, сколь суровому, - Шарлю- Марии Эрб. Одновременно я учился в скрипичном классе Страсбургской консерватории, у Наста, а для того чтобы я мог совершенствоваться, отец усадил меня за последний пульт скрипок в оркестре. С этого наблюдательного поста я увидел немало полезного.