Галина Иванченко - Идея совершенства в психологии и культуре Страница 2

В гуманистической психологии стремление человека к совершенству описывается через понятие самоактуализации – стремления человека к наиболее полному выявлению своих личностных возможностей. Только самоактуализация может привести человека к подлинной свободе, в том числе свободе для творчества. Творчество, писал Ролло Мэй, невозможно при постоянном напряжении честолюбивого ego. Достижение совершенства снимает напряжение постоянных сравнений с другими, позволяет человеку творить без оглядки на внешние, не связанные с творчеством факторы – признание, оценку, славу.

Совершенство занимает несколько особое положение в ряду вечных ценностей. Оно предполагает присутствие каждой из других ценностей (добра, красоты, верности, полноты существования, смысла), но не сводимо к их сумме.

Хотя «набор» «вечных ценностей» весьма ограничен, между ними порой непросто провести границу. Не является исключением и совершенство. Вместе с тем его аксиологический анализ невозможен без сопоставления совершенства как ценности с другими «базовыми» ценностями культуры. Особенно проблематичен анализ при необходимости учета временной и культурной дистанции. Так, японский термин ги обычно переводится как «праведность», но также и как «гармоничность» или «целостность». Речь идет о качестве, которое побуждает человека совершенствоваться на пути самоуглубления и тренировок, а не просто проповедовать правильный образ жизни. Во многих дзенских историях ученик долго ходил по всей стране и искал мастера, который мог дать ему правильное наставление.

Совершенство отчасти является синонимом такой мета-ценности дзенской культуры, как Путь. Приблизиться к постижению Пути позволяет овладение тайнами своего ремесла. Если человек ими не владеет, его нельзя назвать мастером. Если же он всегда стремится улучшить свое мастерство, он достигает совершенства.

Путь охватывает все вещи, и поэтому, учит дзэн-буддизм, постигнув одну вещь, вы овладеваете всеми остальными. Некоторые люди утверждают, что, достигнув совершенства на каком-то одном Пути, человек является мастером всех Путей. Но, возражают ему сторонники более общепринятой точки зрения, хотя некий человек и мудрец, он может, например, не уметь ездить на лошади. Мы не должны забывать, утверждают сторонники этой точки зрения, что все проявления реальности имеют два аспекта, дзи и ри. Дзи – это техника, ри – это принцип. Тот, кто знает принцип, может не практиковать искусство, и все же обладать некоторым пониманием его сути. Дополняя же безукоризненную технику пониманием принципа, мастер становится безупречным (Такуан Сохо, 1997).

В любом случае, о технике ли, о принципе ли речь, трудно не согласиться с мнением Питера Акройда, вложенным им в уста Оскара Уайльда: «заниматься следует лишь тем, в чем можешь достичь совершенства» (Акройд, 1993, с. 26). При всей бесспорности этого утверждения в нем много неясного: что такое совершенство? Можно ли в принципе в этой области его достичь? Являешься ли именно ты тем человеком, который способен стать совершенным мастером в избранной тобой сфере?

В западной, да и в российской, культуре субъективно несложно признаться в том, например, что ты стремишься сделать «совершенными» свои лицо или фигуру, но вряд ли встретит понимание человек, объявляющий о том, что хочет стать совершенным родителем, или идеальным администратором, или совершенным писателем. Такое стремление в глазах большинства людей свидетельствует даже не столько о перфекционизме, сколько о безмерном тщеславии.

Но отрицание совершенства как достойной и действенно сформулированной цели не избавляет от тоски по идеальному, совершенному, наилучшему из возможных. Поэтому мы попытаемся проследить, в каких контекстах понятие совершенства возникло и развивалось, как на протяжении веков складывались концепты «нового человека» и «совершенного человека», через какие состояния и действия проявляет себя стремление к совершенству, и, наконец, что характеризует шедевры (совершенные произведения искусства), их восприятие, представления о них в сознании читателя, зрителя, слушателя. Вполне очевидно, что это лишь немногие грани идеи совершенства, неисчерпаемой, как сама жизнь.

Мы практически не касаемся таких актуальных и важных проблем, как «совершенное общество» или «совершенная справедливость», особо активно обсуждаемых в западной науке после выхода книги Дж. Роулза «Теория справедливости» (Rawls, 1971; Роулз, 1995), где автором, в частности, был выдвинут «принцип совершенства» (p. 325), а в российских социальных науках – в последнее десятилетие (Философский Век…, 2000; Черткова, 1993; Куляскина, 2000; Федотова, 2005; Мильдон, 2006). Совершенному человеку и его образам в последние годы оказались посвящены фундаментальные труды, в первую очередь коллективная монография «Совершенный человек. Теология и философия образа» (1997).

Перефразируя «принцип несовершенства» К. Гёделя (см.: Подниекс, 1981, с. 72), можно сказать, что всякая фундаментальная теория совершенства окажется несовершенной – она будет либо противоречивой, либо недостаточной для решения всех возникающих проблем.

Глава 1. К истории представлений о совершенстве и совершенном

Все индивидуумы, принадлежащие к человеческому роду,

отличны друг от друга; только в одном они вполне сходятся:

это их последняя цель – совершенство (Volkommenheit).

В разные эпохи понятие совершенства включалось в различные культурные парадигмы; вполне очевидно, что представления о совершенст-ве и совершенном менялись на протяжении всей истории человечества. В связи с этим возникает вопрос: существует ли единое совершенство (пусть и преломляемое по-разному в каждой культурно-исторической эпохе), или же есть только множество невзаимосвязанных локальных совершенств (точнее, представлений о совершенстве)?

В поисках ответа на этот вопрос совершим краткий историко-философский экскурс в историю представлений о совершенстве и совершенном.

Сейчас непросто установить, каковым был генезис представлений о совершенстве и где находятся его истоки, но можно предположить, что первоначально эти представления во многом носили эстетический, или, точнее сказать, эстетизированный характер. Скорее всего, стремление к созиданию все более совершенных утилитарных предметов (орудий труда и охоты) сочеталось у первобытного человека со стремлением к художественному совершенству, непосредственно связанному с мифическо-магическим мировоззрением. По словам Н.А. Дмитриевой, искусство – «один из самых древних атрибутов человеческого существования. Оно старше, чем государство и собственность, старше всех тех сложных взаимоотношений и чувств, в том числе чувства личности, индивидуальности, которые складывались позже, в развитом и расчлененном человеческом коллективе; оно старше земледелия, скотоводства и обработки металлов. <…> По мере того как производство орудий формировало интеллект человека и пробуждало в нем волю к познанию, он начинал создавать вещи, все более похожие на произведения искусства в нашем смысле» (Дмитриева, 1988, с. 10, 14).

Впрочем, вряд ли люди древности много задумывались над достаточно абстрактным концептом совершенства, но в своем художественном творчестве (которое часто считалось священнодействием!) они практически реализовывали свои представления о том, что мы теперь называем совершенством. Так, в Древнем Египте искусству отводилась необычайно важная роль: «оно должно было, ни много ни мало, дарить бессмертие, быть прямым продолжением жизни. Поэтому казалось неважным – видит ли кто-нибудь художественное произведение. Оно предназначалось не для осмотра, а представлялось чем-то само в себе сущим, само в себе заключающим жизненное начало… И тем не менее проявление индивидуальной воли художника было строго ограничено: роль его мыслилась как роль хранителя священных канонов. Человек в Древнем Египте научился гордиться своими творческими силами, но рассматривал их как выражение божественной воли, а себя – как ее вершителя» (там же, с. 28–29).

Таким образом, совершенство (пусть даже и неназванное) в Древнем мире носило надчеловеческий характер, человек же в лучшем случае мог выступать только лишь как его хранитель, не более. Характерные для многих мифологий представления о «Золотом веке» человечества подразумевают, что совершенство осталось в далеком прошлом, и можно лишь попытаться сохранить его (точнее, его тень или остаток), но никак не достигнуть собственными силами. Историческая преемственность древних культур, то есть традиция, идущая через столетия и тысячелетия, заставляла искать истоки совершенства в прошлом, а точнее – в вечности.