Степан Козловский - История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц Страница 2

Одним из перспективных направлений работы в этой сфере является более широкое привлечение и совершенствование приемов анализа древнерусского эпического наследия. «Эпос — это история, рассказанная самим народом», устная историческая традиция — особая часть устной истории. Изучение древнерусской социальной практики в «эпическом отражении» позволит взглянуть на проблему «изнутри», глазами широких социальных слоев (народных масс), выявить «идеальные» социальные образы, нормы поведения и т. п. Это поможет более полно и объективно реконструировать мировосприятие древнерусского общества, расширить и углубить научные представления о средневековой русской истории.

Помимо того, что эпос представляет собой альтернативу воззрениям образованной элиты, он показывает другую сторону социальной практики, которая «верхи» мало интересовала. Деятельность богатырей в былинах в большинстве случаев заслоняет и уменьшает значение княжеской власти, низводит функции князей и бояр до безличных социальных ролей, необходимых для выполнения не изменяющихся во времени задач, до уровня статистов, имеющих минимальное значение для социальной практики.

Особенностью эпоса является то, что в центре внимания находится определенное престижное событие — почестной пир, на котором представлено общество и его интересы. Однако именно такие элементы социальной жизни (пиры, увеселения и пр.) официально не могли быть объектом наблюдений лиц, составлявших летописи, которые обычно имели церковный сан и, соответственно, были обязаны воздерживаться от «бесовских игрищ». И хотя этот запрет соблюдался клириками далеко не всегда, по-видимому, идеология не позволяла подробно отражать в летописях подобные моменты.

Таким образом, эпос позволяет взглянуть на общество «изнутри», глазами людей, принимавших участие или присутствовавших при описываемых событиях. Информация, полученная при анализе отраженной в нем социальной практики, не столько противоречит летописному описанию ситуации, сколько органически дополняет его, заполняя имеющиеся лакуны в изображении престижных событий и позволяя реконструировать их восприятие населением, что существенно повышает актуальность использования эпических материалов для исторических исследований.

Объектом исследования является отражение социальной практики в восточнославянском эпосе.

Предметом исследования данной научной работы является феномен социальной практики домонгольской Руси, отразившийся в восточнославянском эпосе, а также критерии, по которым возможно определение относительной временной обусловленности формирования эпической традиции.

Для исследования выбранной темы точная историческая основа не является значимой, так как интерес в данном случае представляют не сами события, а их отражение в эпосе, то есть обобщенное восприятие исторических явлений древнерусским населением, социальные факты. Наибольшее значение имеют воззрения населения, его оценки и суждения по поводу того или иного социального факта,[4] который воспринимается ими в качестве исторического.

По отношению к отдельному историческому явлению эпическая социальная практика выступает как вневременная категория, здесь имеет место особое, «эпическое» время, которое можно трактовать лишь относительно циклов, к которым принято причислять тот или иной текст эпоса. Соотношение эпической и летописной традиций изложения событий более подробно исследуется во втором параграфе четвертой главы. В конечном счете хронологические рамки исследования соответствуют эпохе Киевской Руси.

Степень изученности. Историческая ценность эпоса привлекала историков практически с самого начала систематического исследования русской истории. Его материалы использовали в своих трудах В. Н. Татищев,[5] И. Н. Болтин,[6] Н. М. Карамзин,[7] С. М. Соловьев,[8] М. П. Погодин,[9] К. Д. Кавелин,[10] В. О. Ключевский,[11] А. А. Шахматов,[12] А. А. Фаминцын,[13] Е. В. Аничков,[14] В. И. Сергеевич,[15] Д. Я. Самоквасов,[16] М. Ф. Владимирский-Буданов[17] и др. В советское время изучением сведений эпоса в историческом аспекте занимались такие ученые, как Б. Д. Греков,[18] В. В. Мавродин,[19] М. Н. Тихомиров,[20] В. Г. Мирзоев,[21] Б. А. Рыбаков,[22] Д. С. Лихачев,[23] В. В. Колесов,[24] И. Я. Фроянов,[25] В. В. Долгов,[26] А. А. Медынцева,[27] Т. В. Рождественская,[28] Е. А. Мельникова[29] и многие другие.

Однако проблема отражения социальной практики в восточнославянском эпосе до сих пор не получила должного освещения со стороны историков. Это связано, с одной стороны, с неоднозначным научным отношением к эпосу как источнику, неразработанностью методологии и, с другой стороны, учитывая желание использовать историческую традицию в идеологических целях, с высокой степенью его вовлеченности в обстоятельства внутренней политики.

Эпос изначально рассматривался с нескольких точек зрения: мифологической школы, теории заимствования, исторической школы, теории самозарождения сюжетов и т. д., что приводило к недооценке его исторического значения, попыткам механического сопоставления данных летописей и былин, несмотря на отражение ими воззрений различных слоев населения.

Наибольшее влияние на осмысление эпоса как исторического источника оказали ученые «исторической» школы (В. Ф. Миллер) и сравнительно-исторического литературоведения (А. Н. Веселовский), сумевшие максимально приблизить изучение эпоса к истории развития эпических воззрений, то есть фактически к истории социальной практики, отраженной в эпических материалах.

Попытки целенаправленного изучения эпических материалов в социальном аспекте были начаты в конце XIX — начале XX вв.,[30] но они в силу неразвитости социологии в начале XX в. и применения к ученым мер идеологического воздействия не распространялись далее слабо аргументированных, почти декларативных заявлений о возможности применения ее методов к былинам.

Социальная практика, отраженная в былинах, исследовалась по большей части, лишь попутно, не как самоцель, а скорее как некий «побочный продукт» изучения эпоса. Следы его изучения в подобном аспекте имеют фрагментарный характер, их необходимо выделять из контекста, что лишает их большой доли изначально заложенного авторами значения. Они слабо стыкуются между собой, поскольку появились в результате применения различных научных подходов.

Поскольку в настоящее время в распоряжении исследователей имеется большое количество специальных научных трудов, в которых нюансы истории и историографии отечественного и мирового эпосоведения описаны подробно, задача выявления следов исследования социальной практики в научных работах об эпосе не ставится.

В этой связи можно упомянуть статьи, посвященные былинам, богатырям и их исследователям в энциклопедии Брокгауза и Эфрона; «Историю русской фольклористики» М. К. Азадовского,[31] «Историю фольклористики в Европе» Дж. Коккьяра,[32] «О людях русской науки и культуры» Д. Н. Анучина,[33] работу Я. Р. Кошелева «Русская фольклористика Сибири (XIX — начало XX в.)»,[34] А. М. Астаховой «Былины. Итоги и проблемы изучения»,[35] Б. Н. Путилова «Методология сравнительно-исторического изучения фольклора»,[36] историографические статьи в «Материалах и исследованиях по русскому фольклору», в журналах «Русская литература», «Вестник МГУ», «Советская этнография», а также Свод русского фольклора,[37] в первом томе которого анализируется развитие изучения былин. Более подробно анализ историографии эпоса проведен в первом параграфе первой главы данной монографии.

При ознакомлении с работами, посвященными истории развития эпосоведения и исследованиям в области эпоса, появляется иллюзия его полной изученности. Однако такому восприятию сложившейся ситуации противоречит состояние застоя в фольклористике, связанное с историческим изучением эпоса. В частности, А. А. Горелов отмечает: «В области отечественного былиноведения с середины XIX столетия центральной проблемой является трактовка историзма былинного эпоса. Именно вокруг историчности былины постоянно идет научная полемика».[38] Если дискуссия по этому вопросу не прекращается с середины XIX в., а какие-то новые доводы и гипотезы в ней практически не появляются, следовательно, есть застой и существуют лакуны в методологии, которая применяется в отношении былин.