Николай Уваров - Вологодчина в русском фольклоре Страница 2

Ой, пропил Аксёнко денежек сорок тысяч.

Как удумали народ волокжана,

Как пограбил, будто Миколушку Можайского.

А состроили грядочку дубовую,

Сторожили петельку шелковую.

Говорит Аксёнко таковы речи:

«Ой же вы, народ волокжана!

Дайте-ка мне чару зелена вина,

Ещё мерою да полтора ведра».

Ай, давали чару зелена вина:

Выпивал Аксёнко на единый дух.

Говорит Аксёнко во второй након:

«Ой, же вы, народ волокжана!

Дайте-ка мне чару полвтретья ведра».

Выпил Аксёнко на единый дух.

Говорит Аксёнко во третей након:

«Ой же вы, народ волокжана!

Дайте-ка мне чару полшеста ведра,

Ой, же вы, народ волокжана,

Чтобы мне не только было страшно в петлю сунуться».

Ой, давали чару зелена вина,

Ещё мерою ли чара в полшеста ведра.

Выпивал Аксёнко на единый дух.

Ой, тогда Аксёнко стал навеселе,

Вырывал он грядочку дубовую,

Сорывал петельку шелковую,

Говорил Аксёнко таковы речи:

«Ой, же вы, народ вологжана!

Вы бежите-ка, куда у вас да голова несёт».

Как пошёл Аксёнко на те царёвы вольны кабаки,

Обирал он денежек сорок тысяч;

Как седлал, уздал своя добра коня

И поехал во Киев, в славен Киев-град,

Ко тому ко солнышку Владимиру.

Только видели Аксёнка седучи,

Как не видели в чисто поле поедучи;

Только жёлтые песочки столбом ставятся.

Не дорогами да не воротами -

Через те ли стены городовые.

Как приехал во Киев, в славен Киев-град:

«Здравствуй, солнышко Владимир столен киевский!

Я поездил далече во чистом поле.

Я завидел в чистом поле – сидит сорок воров,

Как сорок воров сидит, сорок разбойников;

Я обрал у них денежек сорок тысяч».

Москва, Кремль. Автор неизвестен. Гравюра 17 века. Русская земля начинается с кремля

Арсёнко

А и как задумал Грозный царь Иван Васильёвич

А и он построить-то, сделать Вологду второй Москвой, -

А и вот не сделал царь ведь и Вологды второй Москвой.

А и почему же он не сделал, царь, второй Москвой?

А когда стоял он во Божией церквы у обедни он,

А и во ту пору, во то времечка упал кирпиц,

А и с потолков упал кирпиц на царя на Ивана Васильёвича, -

А и он оставил всю построечку вот второй Москву,

А и призадумалсе царь тогда да он же думушкою:

«А не велит, верно, ведь и Бог строить второй Москвы,

А и как велит да Бог владеть да всё одной Москвой».

А и он не сделал, не состроил хоть второй Москвы,

А и всё же он сделал на то место Божью церьковь,

А и вот Божью церкву состроил он, Николин храм,

А и как положил денег вкладом сорок тысячей;

А и как устроил храм Николин хорошо же он,

Ай изукрасил, снарядил его по хорошему,

Привёл в такое ведь и очунь в удивленьице:

А ишшо стали-то народ-люди дивоватисе,

А и как они же стали всё отовсюль скоплятисе,

А посмотрять хотели ведь и все люди второй Москвы,

А ишшо второй Москвы хотели они, Божьёй церквы.

А вот и пришла-то эта славушка по всем городам,

А и как дошла ета ведь славушка до деревеньки

А и как ведь и жил-то, был ведь и мужик-от деревеньской-от,

А и как мужик-от был-жил – звали всё Орсёнушко,

А и как Орсёнушко-то был да всё вдовой сын.

А и как Орсёнушко от батюшка-та малёшенек осталсе всё,

А и как возростила его родимая матушка, А и он как ходил-то всё,

Оксёнушко, в тёмны леса, А и как стрелял, стрелял

Орсёнушко куниць-лисиць. А и один вечер-то

Орсёнушко пришёл он из тёмных лесов,

А и как увидел тут Орсёнушко: народ идет, ведь и копитсе-то всё кучею,

А и меж собой-то всё народ-люди разговаривают.

А и подошёл-то наш Орсёнушко близёшенько,

А и подошол-то к йим Орсёнушко, низко кланелсе:

«А уж вы здравствуйте, народ же, люди добрые,

А и вы про што, про што, народ-люди, разговор водите?

А и уж вы водите розговор, всё разговариваете?»

А и отвечали мужики тут всё Арсёнушку:

«А и говорим-то, разговор ведём, Арсёнушко,

А мы про ту ли судим всё же про втору Москву, -

А и хороша-то всё построена втора Москва!

А и не Москва-то всё ведь и в Вологды состроена,

А и не белокаменна во Вологды уделана,

А и он состроен, сделан чудной храм Осподен-от,

А и на Николу-ту ведь и храм етот состроен-от,

А и хорошо же храм ведь и весь он изукрашонной,

А и как положено денег вкладом сорок тысечей.

А и велико только несчастие случилосе,

А подломили-то всю же вот втору Москву,

А и как втору Москву, Николин храм

А и вот забрали всю же сумму, сорок тысечей, -

А и всё ли жертвенье было же всё пожаловано

А и как самим Грозным царём Иваном-то Васильёвичём.

А и теперь-то ишшут всё воров, ищут-дознаваютсе

А и как ли тих ли всё воров, ноцьных разбойницьков;

А и не можут-то найти воров-разбойницьков,

А и вот не можут-то найти ноцьных подорожницьков».

А и поговорили-то народ и пошумели тут,

А и разошлись-то народ весь и скоро по домам своим.

А и Арсёнушко-то, сдал свою добычу он,

А и он ведь продал он куниць-лисиць,

А и набрал, купил товару-то разного,

А и он пошол к родимой своей матушки,

А и ко родимою ко своей же он ко сестрици;

А и он пришол-то, россказал же родной матушке,

А и то он слышал, – говорили мужики тогда.

«А уж ты ой еси, родима моя матушка,

А испеки-ко мне, сыночку-ту, подорожницьков!

А и я пойду, ведь и матушка, в дорожонку,

А я пойду, родима, в прямоезжую».

«А ты куда, моё дитя же, собираешьсе?

А и ты в каку же в путь, в дороженьку отправляешьсе?»

«А и собираюсь, мать, в дороженьку в очунь чудную,

А и очунь чудную дорожонку во дальнюю,

А и хочу сходить я, матушка, далёко,

А и я хочу-то сходить в Вологду во город-от,

А и посмотреть хочу сходить да я второй Москвы,

А и как второй Москвы хочу же я, Божьёй Церквы».

А и говорила-то ему его родна матушка:

«А и как ведь Вологда-та город есть не близок-от,

А и как втора Москва смотрять да не допустят-то,

А и там ведь есть много-то народу-ту приезжего,

А и приезжего народу-ту, приходящего».

«А и ничего же ето, матушка, ведь всем ровно,

А и я хочу же, мать, дак посмотрю второй Москвы».

«А в чём пойдёшь ты, дитя моё, в дороженьку?

Вот в дороженьку пойдёшь же ты на славной город-от на Вологду?

Как до Вологды до городу итти же все не мало есь,

До второй Москвы, дитя, да не близко есь,

А у тебы-то нету платьица-то цветного,

А чтоб зайти-то было в чём же во Божью Церковь».

«А и там ведь платьица-то цветного не смотрят-то,

А и как идут, идут ведь и там люди богатые,

Хорошо идут они же приодетые,

А и тут идут же всё ведь и люди идут странники, -

Это всё одно заходят-то во Божью Церковь».

Как тут говорила же ему же родная матушка:

«У тибя-то, мой сыночек, некого же нет,

Не дружьей твоих ведь и нет же, не товарищей,

Чтобы было с кем пройти же путь-дороженька».

«Мне не надоть-то, мать, никаки дружья-товарищи,

Я найду же всё годин же путь-дороженьку».

Тут не стала боле матушка разговаривать,

Стала тут родима снаряжать его,

Снаряжать его же стала да во дорожонку,

Напекла с собой ему она подорожницьков,

Вот наклала она во суночку, в котомочку.

Что было, всё по утру-то по ранному,

По восходу было сонця тут ведь красного,

Как поел, поел Орсёнушко, позавтрокал,

Он помолилсе-то тогда же Богу-Осподу,

Пресвятой же Божьей царицы-то Богородицы,

Он простилсе-то со матушкой родимою,

Со своей-то он со сестрицой с любимою,

Он ведь взел в руки дубиночку из темна леса,

С которой ходил-то всё Орсёнушко во тёмны села,

Вот пошол-то наш Орсёнушко в дорожочку,

Во дорожочку пошол он всё во ту саму,

Котора же вела же и на Вологду.

Шол-то, шол-то нага Орсёнко с утра до вечера;

Как вечернёй-то порой да было, тем времечком,

По орсёнковой-то было, верно, учести,

Находила-то, накаталась туча тёмная,

Туча тёмна-та накатилась очунь грозная,

Русские войны XVI века

Тут ведь падала погодушка великая,

Вот напал, напал туманушка ведь очунь-то,

Очунь страшной туман да он по всем горам,

Он по всем-то всё горам да всё ж тёмным лесам.

И сделалось Орсёнушке тоскливо да скучно-то,

И кругом-то ни зги не видать, ни голосу не слыхать.

Тут раздумалсе Орсёнушко-то сам с собой:

«Ишше ладно ли иду я, и может быть, не ладно тут?»

Вот пошол Арсёнушко, своротил же он с дорожонки,

Вот ушол, ушол далёко-то во тёмны леса.

И вот сбилсе-то, ведь спуталсе с дорожонки,

Как ведь шол-то, шол Арсёнушко незнамым путём же шол, дорожонкой.

Вот настигла-то его ж ночка тёмная,

Привелось-то всё Арсёнушко ночевать тогда,

Ночевать тогда Арсёнушку в тёмных лесах,

А во тёмных-то ему лесах да во сырых борах, -

Вот зашол у нас Арсёнушко в сырой же бор,

Вот он выбрал-то елиночку, котора густа была,