Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий - Ирина Захаровна Белобровцева Страница 2

Первая редакция. Открывается несколькими вариантами названий (далее квадратными скобками обозначен текст, который можно восстановить по смыслу; многоточием внутри квадратных скобок — текст, реконструировать который невозможно; пропуски в тексте цитаты обозначены отточием в угловых скобках): «Сын[…] <возможно, «Сын погибели», ср. с «Записками покойника» — И.Б., С.К.>, Гастроль[…] Ром[…], П[…], Ром[…], Черный маг. Божеств[…]» (562-6-1-1). Единственный полностью сохранившийся вариант названия дал основания для публикации фрагментов первой редакции под заглавием «Черный маг» (Булгаков 1992). На полях тетради — имена, свидетельствующие об особом интересе Булгакова к демонологической линии произведения: «Антессер. Азазелло. Велиар» (562-6-1-1). Указано время действия — июнь 1935 г. (вначале выбран 1934 г., затем последняя цифра в рукописи была исправлена). Повествование велось от первого лица, и по оставшимся полоскам исписанных листов понятно, что речь шла о начальнике отделения рабоче-крестьянской милиции («р.к. милиции») Кондрате Васильевиче и о преступнике, орудовавшем в районе трамвайного кольца «Б» и разоблаченном некой «потрясающей дурой» (562-6-1-3). Написанное, скорее всего, не удовлетворило Булгакова. Он принимается за роман заново, сохранив рассуждение, что преступнику может прийти на ум навестить и другие города, помимо «нашей красной [столицы]» (562-6-1-3 об.).

Во втором варианте начала романа вычитывается имя преступника — Азазелло и выявляется конфликт между рассказчиком и Кондратом Васильевичем, разъяснения которого рассказчика не устраивают. И хотя он излагает свои сомнения начальнику отделения милиции «со всею почтительностью» (562-6-1-4), последний сквозь зубы замечает, что повествователь уделяет делу слишком много внимания и даже роняет из «малиновых уст слово „контр[революция]“» (562-6-1-4 об.).

Только после этого следует глава, которая в других редакциях открывает роман. Она носит название «Шестое доказательство» и представляет собой вариант сцены на Патриарших прудах. Не уцелели имя и отчество первого из собеседников (Булгаков многократно менял их), позже, в этой же редакции, он назван Владимиром Мироновичем. Заметны колебания при выборе имени и фамилии второго: имя Антоша Безродный зачеркивается и сверху появляется надпись «Иванушка Попов». Из обрывков текста понятно, что на пруды выходит нянька с ребенком, впоследствии показавшая, что разговор шел об Иисусе Христе (поверх основного текста надписано: «не наврала»). Берлиоз в этом варианте — редактор журнала «Богоборец», он просит Безродного приписать антирелигиозные (вначале они названы «ударными», но это слово зачеркнуто) стишки к уже «изготовленному» рисунку. Слушая «инструкцию» Берлиоза, Иванушка «перегнулся», поднял что-то из пыли и, по всей видимости, этим «чем-то» нарисовал Христа, облику которого сопутствуют такие определения, как «аскети[ческое]» лицо, «безнадежный» вид. Рядом была изображена «разбойничья рожа» в пенсне, принадлежавшая, очевидно, капиталисту. Именно такое, «двойное» изображение описывал Берлиоз Иванушке, потому что, закончив рисунок, тот спросил: «Так нарисовано?» (562-6-1-10). Сцена завершалась обрывком фразы: «В это [-то время из] переулка», предвещающей появление дьявола.

Повествователь сообщает обо всем этом в плюсквамперфектуме: в момент рассказа перед ним лежит дело, начатое рабоче-крестьянской милицией 14 июня 1935 г., где в рубрике «приметы» перечисляются: «бритый», «брюнет», «тонкий» (видимо, нос), «обыкновенный»; как особая примета названо кольцо на пальце. Слово «обыкновенный» вызывает резкое неприятие повествователя: «Помилуйте? <…> [обыкновенный…?!» (562-6-1-10 об.). Несколько позже названы и те приметы, которые позволяют ему иронизировать над формулировкой милиции. Среди них — «черные», скорее всего, волосы, но далее следуют «пла[тиновые коронки]», очевидно, хромота на «[ле]вую ногу», фрак и нечто имеющее «[ора]нжевый» цвет (562-6-1-11 об.). Возможно, что эти приметы тоже названы кем-то из свидетелей, потому что ниже следует их опровержение: явившийся из переулка «вовсе не [хромал] на левую но[гу]», а такова была «[особен] ность походки» — нога «шалила при х[одьбе,] как это быва[ет при заболевании хол[ециститом]…» (562-6-1-13). Здесь же отмечена традиционная асимметричность облика дьявола, но, в отличие от последних редакций, не бровей, а глаз: правый «[вы]ше левого, так [что каз]ался пустым…» (562-6-1-13 об.). Появившийся из переулка уже в первой редакции кажется собеседникам иностранцем, но здесь Булгаков, обыгрывая мистическую природу пришельца, несколько раз называет его «иностранный человек» (562-6-1-15).

Содержание беседы Берлиоза и Иванушки Попова Булгакову вполне ясно, и он схематично набрасывает его поперек тетрадного листа снизу вверх: «Владимир Миронович обнаруживает недюжинную эрудицию, а Иванушка слушал своего наставника, изредка подавая меткие реплики» (562-6-1-16). Появляется в первой редакции и пес Бимка, но иностранец жестом отсылает его прочь. Бимка уходит, но возвращается с двумя псами, которые, видимо, тоже были отосланы.

Так же, как в других редакциях, дьявол подсаживается к собеседникам. Когда речь заходит о доказательствах бытия Божьего, Булгаков сверху страницы записывает вставку в основной текст: «Как?! — воскликнул [незна]комец, — вы считаете,] что блестящие выверты мысл[и] блаженного Августина, да е[ще фор]мулировка Ансельма Кентербе[рийского] ничего не стоят? — Ничего, — ответил Берли[оз…] они схоластическ[ие…] — Какой такой Имм[ануил? — ] осведомился Ивануш[ка] и поморгал глазами. — Кант, подтвердил незнакомец и гла[за его] сверкнули: <Видимо, сюда и должна была идти вставка, написанная снизу вверх по внутреннему краю страницы — >: — Неужели вы забыли? Кант, — вежливо пояснил незнакомец, не догадываясь, очевидно, что Иванушка никогда этого не знал» (562-6-1-19).

В ходе работы над первой редакцией Булгаков пробует именовать своего дьявола Вельяром Вельяровичем Воландом, а Аннушку, разлившую постное масло, — Пелагеюшкой. Но в основных чертах разговор выстраивается так же, как в окончательном тексте. Затем незнакомец, которого автор называет «инженером», обнаруживает Иванушкин рисунок, удивляясь изображению Иисуса в пенсне, и утверждает, что Иисус существовал, хотя бы потому, что он лично видел, как тот стоял на крыле храма. Имеется в виду искушение Христа дьяволом, описанное в Евангелиях от Матфея и Луки: «И повел Его в Иерусалим, поставил Его на крыле храма, и сказал Ему: если Ты Сын Божий, бросься отсюда вниз; <…> Иисус сказал ему в ответ: сказано: „не искушай Господа Бога твоего“» (Лк. 4: 9—12). Ершалаимский сюжет писателю уже в первой редакции был ясен, отличия от поздних редакций заключались, скорее, в оформлении. Рассказ о Пилате и Иешуа принадлежал здесь Воланду и входил в роман единым куском. Правда, арестованного допрашивал вначале первосвященник Анна, который обзывал его негодяем, осмелившимся объявить себя царем. Есть план главы, названной «История у…». Ее действие происходит «в ночь с 23 на 2[4]»: «1.) Разбудили… 2.) У Каиа[фы.] 3. Утро» (562-64-26). На одной из страниц сверху было вписано имя предполагавшегося персонажа: «Клавдия Прокула — жена Пилата» (562-6-1-32).

Намечен в этой редакции и ответ незнакомца на вопрос Берлиоза о несовпадении с Евангелиями (Берлиоз удивляется, что никто не кричал: «Распни его!») — он найдет свое место во второй редакции романа (Булгаков 1992: 236). Судя по сохранившимся фрагментам, в первой редакции ответ был приближен к советской реальности: упомянув о черни, инженер говорил, что она «любит шум, кровь <…> напевали: [ку]ды котишьси <…> [пропа]дешь. Не воротишьси» (562-6-1-32 об.).

Разночтением