Татьяна Носенко - Иерусалим: три религии - три мира Страница 20

А между тем на протяжении IV в. образ Элии — а именно так по-прежнему назывался город — приобретает совершенно новое значение в глазах верующих христиан. Подросло молодое поколение, которое не находило ничего странного в том, что этот город должен называться Святым. Ведь в нем находилась гора Голгофа — место, где был спасен мир; здесь произошло чудо Воскресения и Вознесения Иисуса Христа на Небеса; здесь на горе Сион апостолам был ниспослан Святой Дух. Святой Кирилл, архиепископ Иерусалима с 349 г. по 387 г., призывал снять с города вину за распятие: Крест — это не стыд и позор, а «слава» и «корона» Иерусалима[80] Теперь сотни верующих стремились прикоснуться к живым свидетельствам земного существования Иисуса, вознести молитву у священных реликвий.

Паломники стекались в Святой город из самых отдаленных уголков христианского мира. Путешествие для них было изнурительно тяжелым. Так, например, «пилигриму из Бордо», безымянному автору подробнейших заметок о поездке в Святую Землю, совершенной им в 333 г., понадобилось 112 дней, чтобы добраться с атлантического побережья нынешней Франции через Альпы, Милан, Дакию и Фракию в Константинополь; за 33 дня он пересек Малую Азию и достиг Тарса, а оттуда по пути, которым когда-то шел святой Павел, он за 25 дней добрался до Иерусалима[81] Таким образом, почти полгода он был в пути. Какими пустыми капризами показались бы этим упорным путешественникам наши сегодняшние сетования на задержку рейса самолета на несколько часов!

Жизнь паломника в Иерусалиме совсем не походила на развлекательную турпоездку. Судя по описаниям очевидцев той поры, программа была сверхнасыщена всевозможными церковными службами и шествиями: псалмы с утра, псалмы в третьем, шестом и девятом часу или во время вечерни, ночные бдения с пением гимнов и антифонов, литургия в церкви на Голгофе, литургия на месте Воскресения, служба у гробницы Лазаря или в церкви Рождества; чтения, процессии, зажжение свечей, слушание молитв, целование Креста, Святого Гроба, столпа бичевания, святой чаши и святого копья.[82] Усердие паломников забирало так много сил, что местные священники вынуждены были напоминать ревностным почитателям святынь о необходимости дать отдых своему телу.

Некоторые приезжие паломники так и оставались жить в Иерусалиме, полагая, видимо, что путь на небеса отсюда гораздо короче, чем из любой другой точки земли. Многие из них отрекались от греховной жизни в городах, предпочитая аскетическое уединенное существование в отдаленных пустынных местностях. В Иерусалиме и его окрестностях проживало немалое число монахов и монахинь из Британии и Галлии, Армении, Персии и Индии, Эфиопии, Египта, из Каппадокии, Сирии и Месопотамии. Некоторые из них жили небольшими группами, другие ютились в хижинах и пещерах по склонам Масличной горы или на пустынных холмах вблизи Мертвого моря. Зарождение и развитие монашеского движения в IV–V вв. способствовало утверждению позиций христианской общины на иерусалимской земле и наложило особый отпечаток на внешний облик города. На склонах Масличной горы началось строительство первых монастырей с примыкающими к ним христианскими благотворительными учреждениями. Монахи обосновывались в Кедронской долине, превращая иудейские гробницы в церкви и жилища отшельников. Многоязыкое и разноплеменное христианское сообщество выковывало новый образ жизни в Иерусалиме, создавало новое лицо города.

В этом многоликом и разноязычном христианском мире не было единства и согласия. Молодое вероучение переживало период становления, и приверженцы церкви пытались найти ответы на мучительные вопросы о сущности и природе того, кто родился в Вифлееме и был распят в Иерусалиме. Кто был Христос: человек, Бог или Богочеловек и как соотносилось в нем человеческое и божественное? Был ли он подобен Богу по своей сущности или являлся всего лишь божественным творением? Действительно испытал он, как обычный человек, страшные муки на кресте или дух его оставался свободным, независимым от страданий тела? Эти, казалось бы, сугубо метафизические вопросы вызывали бурю страстей и в среде ученых-теологов и среди простых торговцев и ремесленников.

Конечно, споры и конфликты, возникавшие на теологической почве, не обходили стороной Иерусалим. Само решение о воссоздании чтимого традицией места казни и погребения Спасителя было принято в разгар борьбы с арианской ересью, отрицавшей божественную природу Христа. Имперскому Константинополю нужна была унифицированная доктрина, основные принципы которой были утверждены на Никейском соборе в 325 г. и которая провозглашала единосущность Христа с Богом-Отцом и совершенно равное Божеское достоинство Отца и Сына. Одновременно епископу Элии Макарию было дано разрешение на строительство храма в честь Воскресения Господня. Построенный при поддержке императорского дома комплекс должен был, как никакие церковные постановления, способствовать утверждению никейской, православной доктрины. Однако действительность разрушала эти стройные объединительные замыслы.

Пока во главе иерусалимской церкви стояли приверженцы православия, представители еретических направлений изгонялись из святых мест и против них принимались всевозможные дискриминационные меры. Однако к началу V в. атмосфера становится, как видно, более свободной. Архиепископ Иоанн II (387–417), человек умеренных взглядов, пытался даже выступать посредником в спорах между различными теологическими группировками. Идеологические послабления незамедлительно вызывали негодование со стороны ортодоксов. Наиболее знаменитый и бескомпромиссный из них блаженный Иероним, живший неподалеку в Вифлееме и еще недавно восхищавшийся дивной атмосферой божественности в Святом городе, клеймил «языческую» суету Иерусалима с «его властями, его гарнизоном, его проститутками, актерами и шутами и со всем прочим, что обычно есть в любом городе»[83]

В IV–V вв. еретические учения, отличные от ортодоксальной концепции, получили большое распространение. Даже члены императорской семьи нередко симпатизировали противоположным теологическим доктринам. Что уж говорить о пестром ближневосточном обществе: для народов Египта, Палестины и Сирии религиозные вопросы тесно переплетались с политическими, и приверженность еретическому направлению зачастую являлась выражением протеста против господства Константинополя. К середине V в. особую популярность в восточных провинциях империи приобрело монофизитство, утверждавшее единую Божественную природу Христа (mone physis). Монофизиты имперских окраин провозгласили свою независимость от Константинополя и начали создавать собственные церкви и монастыри. В сегодняшнем Иерусалиме эфиопская, армянская и сирийская церкви являются прямыми наследницами того раннехристианского раскола.

В Иерусалиме монофизиты получили поддержку со стороны архиепископа Ювеналия. Но на IV Вселенском (Халкидонском) Соборе в 451 г. Ювеналий присоединился к ортодоксам, за что получил в награду то, чего добивались все иерусалимские предстоятели со времен Макария. Иерусалимская кафедра приобрела статус патриаршей и теперь по своему положению в церковно-административной иерархии приравнивалась к Александрии и Антиохии. В подчинении иерусалимского патриарха оказывались 70 епархий, включая Кесарию и Петру. Иерусалим вновь становился столичным городом, как и четыре века назад.

Однако одержав эту административную победу, Ювеналий потерпел поражение как духовный лидер палестинских христиан, в массе своей сторонников монофизитства. Вернувшись в Иерусалим, он едва избежал расправы разъяренной толпы и вынужден был скрываться в Иудейской пустыне.

В эпоху утверждения христианства в конце IV–V вв. внешний облик Иерусалима формировался исключительно в соответствии с духовными запросами и политическими нуждами победившего вероучения. Пожертвования на святые места в Иерусалиме и личное участие в строительстве церквей и монастырей стало своеобразной модой среди знатных и богатых фамилий христианского мира. Но самый выдающийся вклад в иерусалимскую копилку был сделан императрицей Евдокией, женой Феодосия II, занимавшего императорский трон в Константинополе более 40 лет (408–450 гг.).

Молодой император-романтик выбрал себе в жены красавицу Афинаиду, происходившую из семьи известного афинского философа и получившую неплохое классическое образование. При крещении она получила имя Евдокия. Нравы византийского двора не располагали к безмятежному наслаждению супружеской жизнью. Амбициозная, независимо мыслящая императрица Евдокия была втянута в придворные интриги и религиозные распри и в конце концов была вынуждена покинуть Константинополь и отправиться в добровольно-принудительное изгнание в Иерусалим. Провидение уготовило ей роль одной из немногих женщин в истории Иерусалима, чье имя вполне можно поставить в один ряд с величайшими строителями Святого города — царем Соломоном, Неемией, Иродом Великим.