Мурад Аджи - Азиатская Европа (сборник) Страница 20

В те годы часть кипчаков уже признала власть римского императора. Или, как написал Иордан, «предпочли попросить земли у Римской империи». Они остались в пределах Дакии. Римляне к перешедшим на их сторону тюркам относились с внешним почтением, брали их в армию, платили хорошее жалованье, давали землю и называли «федераты», этим мудреным словом показывая, что их кипчаки не наймиты, не пленники, а добровольцы, которых связывает только свободный договор.

Настенная драпировка с вышивкой. Тюрки любили украшать свои жилища и две тысячи лет назад. Крест в центре орнамента был обязательным, он служил оберегом дома

Доверчивые степняки, как мыши в мышеловку, шли на службу к римскому императору… Кстати, с них, с этих федератов, начинается всемирная история казачества — тюрков, которые за деньги шли к неприятелю воевать против своего народа. Как говорили в таких случаях в Степи, слепой жеребенок искал сосцы у жеребца…

Конечно, не случайно Иордан замечает, что «следовал писаниям старших» и «собрал с обширнейших лугов лишь немногие цветы». Значит, были обширнейшие луга! Были предшественники. Это — Кассиодор и другие историки, труды которых в период инквизиции таинственно исчезли. Иордан демонстративно собирал сорняки с тех лугов; за это и сохранили его труд.

Вот чем ценна его работа, читать которую надо через зеркало. То, что раздражает врага, свидетельствует об обратном: чем ничтожнее в тексте кипчаки, тем величественнее были они. В этом состоит правило «зеркального» чтения.

Печально, конечно, что человек, назвавшийся кипчаком, не нашел доброго слова для своего народа. Но своей «зеркальной правдой» он сделал иное. Половину текста, посвященного царю Аттиле, Иордан отдал его мнимому поражению на Каталаунских полях. О блестящих победах не сказано ни слова. Почему?

У тюрков, оказывается, существовало мудрое правило — «среди лягушек сам становись лягушкой». Так поступили «украинские черкасы», так поступили и «русские казаки», вынужденные прислуживать вчерашнему противнику. До них брали на себя эту грустную роль федераты и целые улусы, которые искали покровительство на чужбине. Иордан жил по тем же правилам.

В VI веке в Европе все быстро менялось, облекалось в одежды тайны, которую оберегали, как святыню. Европа скрывала позор, который скрыть нельзя.

…Рим искусно провоцировал царя Аттилу, но идти против него боялся. Узнав адаты тюрков, римляне отправили к кипчакам на воспитание отпрыска знатного рода Аэция, что сходилось с традициями тюрков, у которых принято отдавать и брать на воспитание детей соперничающих кланов.

Аэций добился расположения царя Аттилы. Кипчаки сами взрастили паука и сами, как мухи, запутались в его паутине. Их души, открытые другу, не допускали и мысли, что человек, с которым делили хлеб-соль, способен на подлость. Это противоречило морали Великой Степи. Но… то был европеец.

Вернувшись в Рим, Аэций, молодой и многоопытный в жизни человек, стал советником императора в сношениях с Дешт-и-Кипчаком. Поздно, слишком поздно понял Аттила, кого называл другом и братом.

Переманив и подкупив некоторых воинов Аттилы, Аэций возглавил римское войско. Годы, проведенные у тюрков, не прошли даром — соотношение сил в Европе менялось не в пользу Дешт-и-Кипчака.

Разгневанный Аттила, узнав о предательстве Аэция, потребовал от римлян выдать всех изменников, он даже представил поименный список, но римляне юлили, отказывались и лгали. Наконец они отправили к Аттиле посольство, в составе которого был и посланник византийского императора Приск. Увидав, что краткого разговора не получается, а враг скапливает силы и оттягивает время, немногословный Аттила сказал: «Иду на тебя!» Эти слова послы передали своему императору.

О, мудрый Иордан! Мастерски сообщив о переманивании всадников, он будто и не заметил, что у царя Аттилы все-таки был повод произнести: «Иду на тебя!» После долгих раздумий произнес он свои слова. Царь не мог поступить иначе, это видно из текста самого Иордана!

Тяжелое предчувствие укреплялось тогда в Аттиле: измены кольцом окружили его. Рим вдохновенно проводил свою политику, он сплетал интригу за интригой, простодушные кипчаки, не искушенные в тонкостях европейской морали, выслушивали от посланников Рима одно, а видели другое. Наконец появились верные сведения о сборе на севере Италии явных и тайных противников тюрков, об их подготовке к нападению.

Аттилу охватило беспокойство — но не страх! — и Иордан мастерски передал его.

«Был он мужем, рожденным на свет для потрясения народов, ужасом всех стран, который, неведомо по какому жребию, наводил на всех трепет, широко известный повсюду страшными о нем представлениями. Он был горделив поступью, метал взоры туда и сюда и самими телодвижениями обнаруживал высоко вознесенное свое могущество. Любитель войн, сам он был умерен на руку, очень силен здравомыслием, доступен просящим и милостив к тем, кому однажды доверился. По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутой сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом кожи, он являл все признаки своего происхождения. Хотя он по самой природе своей всегда отличался самонадеянностью, но она возросла в нем еще от находки Марсова меча, признаваемого священным». И рассказал легенду: меч этот — символ божественного избрания — был открыт случайно. Некий пастух принес его Аттиле. Марсов меч, по преданию, даровал могущество его обладателю.

Рукоятка меча из Чертомлыкского кургана

Однако тогда, в 451 году, смутное предчувствие останавливало полководца, подобного с ним не случалось. С тяжелым сердцем он обратился к гадателям. По обычаю, зарезали самого крупного барана, и, когда гадатель взглянул на лопатку животного, он отшатнулся и предрек беду. Не исключено, что и гадатель получил что-то из Рима. Рим тогда не скупился на щедрые подарки.

Так, до битвы на Каталаунских полях Аэций ходил в победителях — он отлично подготовился: удалось подкупить некоторых кипчаков, тайно собрать объединенное войско Европы, сошла с рук смута, посеянная в сердце непобедимого Аттилы. Все было на пользу Риму.

Аттила без раздумий принял условия Аэция, он приготовился к бою именно на Каталаунских полях, невыгодных всадникам: рельеф местности благоприятствовал римлянам… Бой должен быть именно там, где пожелали враги. Даже в этой своей ненужной уступке Аттила остался кипчаком, которому из гордости трудно отказаться от заведомо невыгодного, лишь бы не прослыть слабым в глазах окружающих.

Дурное предчувствие росло, невыносимо жгло сердце. И Аттила медлил с атакой, когда войска уже выстроились в боевые порядки. Будто какая-то неведомая сила сдерживала его коня, связывала руки, мутила разум. Неуверенность полководца передалась войску, армия забеспокоилась.

Объединенная армия Европы выжидала, тоже не сделав и шага.

Прошло желанное утро, а бой так и не начинался. Едва ли не до полудня тянул Аттила, терзаемый сомнениями. Он молчал, глядя на небо, молчал и Аэций. «Бегство печальнее гибели», — наконец прервал свое молчание великий кипчак и отдал приказ, когда солнце было уже высоко.

С возгласом «ура!» (что на языке кипчаков означает «бей!», «рази!») всадники устремились в атаку. Битва разыгралась, как взрыв, как внезапная буря. Аэций, воспитанник самого же Аттилы, прекрасно знал тактику боя степняков, он все рассчитал правильно. Атака захлебнулась.

Такого с Аттилой еще не бывало. Кипчаки опешили. Они впервые отступили.

И тогда их царь проявил былую мудрость: он успокоился сам. Может быть, это была его самая трудная в жизни победа — победа над собой. Потом он пошел к войску и нашел, что сказать. Его краткие фразы, звуки рубящей шашки, распаляли сердца тюрков:

«Защита — признак страха».

«Отважен тот, кто наносит удар».

«Мщение — это великий дар природы».

«Пусть воспрянет дух ваш, пусть вскипит ваша ярость».

«Идущего к победе не достигают стрелы».

«Кто пребывает в покое, когда Аттила сражается, тот уже похоронен» — эти слова завершили речь. Он выдернул из ножен шашку, взмахнул ею, изображая над войском равносторонний крест, и тихо произнес: «Алла билэ» (по-тюркски — «С Богом!» или «Бог с нами!»).

«Сарын къоччакъ!» — прогремели в ответ командиры, и их возглас [20] утонул в яростном «у-ра-а!» всего войска.

Украшение седельных покрышек коней древних алтайцев. Красота сопровождала тюрка в повседневной жизни и в бою

В одно мгновение все смешалось. Боевые кличи, блеск шашек и пыль, которая поднялась за ринувшимися всадниками, — мир перевернулся. «Алла билэ! Алла билэ!» — как гром, раздавался над осиянными Каталаунскими полями, солнце и небо теперь отражались в тюркских шашках. На этот раз битва с объединенной армией Европы закипела по-настоящему.