Степан Козловский - История и старина: мировосприятие, социальная практика, мотивация действующих лиц Страница 20

Распространение эпоса имело свои особенности — сюжетная ситуация очень упрощалась в расчете на восприятие крестьян — основных потребителей искусства скоморохов. Их интерес вызывала не политика, а интрига и бытовые подробности. Вероятно, именно в зависимости от полноты передачи образа жизни элиты и деталей их быта тот или иной сюжет становился востребованным. Успех определенных эпических сюжетов в крестьянской среде, вероятно, подталкивал скоморохов к их сохранению и циклизации.

Дольше всего эпос сохранялся там, куда перебрались уцелевшие в ходе репрессий скоморохи — на окраинах государства: на Дону, в Поволжье, в Сибири, на Урале, в областях Русского Севера. По всей видимости, это не было случайным совпадением. Эпос стал идеологией свободного крестьянского населения, осваивавшего новые земли на свой страх и риск, где ценилось мужество, трудолюбие, честность и способность на деле доказать свою правоту. Дольше всего эти условия сохранялись там, где шла русская колонизация, идеологией которой, по сути, и являлись былины.

Эпическая идеология является строго функциональной для породивших ее условий социальной практики. Она позволяет социуму выстраивать самоорганизующуюся систему взаимоотношений между его субъектами в обстановке русского пограничья — «украины», которая имеет устойчивые обозначения как «Поморская», «Даурская» и т. д.

Для нее характерны такие особенности, как:

1. Наличие постоянной внешней угрозы, которая не дает обществу окончательно стабилизироваться.

2. Возможность поправить свое благосостояние за счет «благородного» разбоя (война против разного рода «неверных»).

3. Вынужденная необходимость вступать во взаимоотношения «братства», входя в состав разбойничьих дружин.

4. Иерархия старшинства в зависимости от способностей (идеальный, а не «реальный» возраст).

5. Высокая роль князя и столицы в качестве символов для самоидентификации (по отношению к «врагам» в условиях наличия в дружинах иноплеменников), которая подчеркивается «кормлением» воинов.

6. Высокая доля самостоятельности разбойничьих дружин, отсутствие четкой санкции на их действия со стороны общества при наличии наказания за бездействие в условиях «кормления».

7. Оторванность мужчин пограничья (на заставах) от основных населенных пунктов (где есть женщины), следствием которой является стремление к межэтническим бракам, в которых женщина изначально занимает бесправное положение пленницы, рабыни, движимого имущества.

8. Большое количество вдов и сирот.

9. Война является нормой отношений с окружающим миром и воспринимается в основном как пограничный поединок (взаимные набеги).

10. Ремесло становится неактуальным в условиях существования за счет добычи.

Условия социальной практики в центральных областях были несколько иными:

1. Внешняя угроза не воспринималась в качестве «дамоклова меча».

2. Возможность поправить свое состояние за счет разбоя существовала, но являлась квалифицированным преступлением, поскольку «чужие» были далеко и, соответственно, грабить можно было только «своих», что лишало разбой ореола «благородства».

3. Взаимоотношения «братства» уступали свое место отношениям между хозяевами — феодалами и их подчиненными — зависимыми от них людьми.

4. Иерархия старшинства в зависимости от родовитости и назначения на должность по принципу лояльности.

5. Высокая социальная роль барина, доступа к нему и зависимости от него в качестве символа самоидентификации и ранжирования зависимых людей.

6. Низкая доля самостоятельности, приказной характер действий.

7. Высокий уровень ответственности за нарушение социальных и правовых норм.

8. Относительно высокий уровень прав женщин, обусловленный этнической однородностью населения, и, как следствие, невозможностью заключить брак иначе, чем в виде соглашения сторон.

9. Война воспринимается как сражения крупных отрядов и армий.

10. Ремесло концентрируется в защищённых населенных пунктах — городах и усадьбах феодалов. Благодаря высокой степени защищенности оно становится прибыльным и, соответственно, актуальным.

Исходя из сравнительного анализа, можно сделать вывод о том, что в местах развития крепостного права свободная от цензуры история (а также эпическая традиция) была не нужна, поскольку в ходу, по всей видимости, были иные ценности — «лакейские» заслуги, лояльность, вера в «доброго барина», готовность исполнить «долг» и умереть за князя, царя и т. п. «сеньора».

Таким образом, наличие и долгое бытование эпической традиции в русском пограничье обусловлено сходством основных условий социальной практики, близкими по значению социальными ценностями.

1.2.4 К вопросу об изображении социальной практики в былинах и летописях

Социальная практика, описанная в былинах, несколько отличается от того изображения, которое исследователи привыкли находить в материалах летописей, житий, поучений и других письменных источников того времени. Это вполне нормальное и легко объяснимое явление — ни древнерусские книжники, ни сказители — «песнотворцы» не могли по отдельности показать целостную картину истории общественных отношений.

Идеализировать значение эпических материалов не приходится. Эпическое клише, помимо «типических мест», позволяющих довольно легко составить «свое из кусочков чужих», включает типичное объяснение мотивации и результатов публичной деятельности: «За твою похвальбу великую», что сводит восприятие любой ситуации социальной практики к восприятию похвальбы как «умной», либо «глупой» в зависимости от положительного либо отрицательного результата действий героя.

Приблизительно такое значение имеет превращение исторической песни «О Скопине» в былину. С этой точки зрения, действительно, смысл каждого эпического сюжета, возможно имевшего реальные исторические прототипы, сужается до поверхностного восприятия развития социальной ситуации как последствия похвальбы, без учета других, более глубоких мотиваций действий тех или иных персонажей.

Былинная традиция практически «загоняет» любой случай социальной практики в узкие рамки эпической формы, не рассчитанной на восприятие более сложных по структуре мотиваций социального действия. В данной связи можно отметить, что тем самым русский героический эпос отличается от исторических песен и скандинавских саг, которые, по всей видимости, рассчитаны на восприятие более сложной структуры мотиваций социальной практики. Это, в свою очередь, отражает, по всей вероятности, более высокую ступень развития обществ, в которых были созданы подобные эпические произведения.

Таким образом, можно считать былины отражением реальной действительности, ограниченной рамками восприятия создателей эпоса (сказителей-скоморохов) и хранителей эпической традиции (сказителей-крестьян), от которых записаны эпические произведения.

Изучение социальной практики в рамках эпической традиции показывает наличие перспективы для дальнейших исторических исследований и сопоставления эпического отражения социальной практики с летописным ее отражением, и особенно для сравнения деятельности социальных страт в былинах и письменных источниках по истории Древней Руси.

Картина быта и повседневности в социальной практике, отраженной летописями, во многом аналогична эпическому отражению. Различия, по большому счету, возникают только во взгляде на сложившуюся историческую ситуацию в научном восприятии материалов, повествующих о происходивших событиях.

Сравним основы восприятия летописей и эпических материалов:

1) Летописцы и переписчики — (Творцы) — Скоморохи и сказители.

2) Князья и политика — (Герои и проблемы) — Богатыри и их похождения.

3) Списки летописей — (Тексты) — Варианты сюжетов.

4) Влияние переписчиков — (Сомнения) — Влияние сказителей.

5) Время создания письменного документа — (сохранность) — Время записи былины.

Сравнение можно продолжить, но результат будет тот же — сомнения в отношении значимости самих исторических источников (письменных и устных) примерно одинаковы — основные дошедшие до нашего времени письменные источники являются списками с древнейших несохранившихся в оригинале летописей. Это неоднократно давало повод поставить под сомнение их содержание, поставить его в зависимость от деятельности переписчиков (то же самое касается и восприятия деятельности сказителей).

Основой «исторического» повествования являются главные действующие лица (князья и богатыри), восприятие значения которых летописями и эпосом резко различается.