Наум Синдаловский - Петербургский фольклор с финско-шведским акцентом, или Почем фунт лиха в Северной столице Страница 21

От Головкина остров перешёл в собственность следующего канцлера, графа А. П. Бестужева-Рюмина. Новый владелец переселил сюда из своих украинских сёл сотни крестьянских семей, которые занялись очисткой леса и осушением болота. Для постройки своего загородного дворца Бестужев-Рюмин пригласил архитектора Бартоломео Растрелли. При дворце был разбит сад, в котором устраивались великосветские гуляния с маскарадами и фейерверками.

В 1765 году императрица Екатерина II вернула остров в собственность императорской фамилии, подарив его наследнику престола, цесаревичу Павлу Петровичу. В следующем году по проекту архитектора Ю. М. Фельтена, согласно указанию Екатерины II, для Павла Петровича начались строительство Каменноостровского дворца и перепланировка парка. Дворец строил Юрий Фельтен, один из авторов решётки Летнего сада, а парк планировал не менее знаменитый Тома де Томон, автор Биржи и Ростральных колонн на Васильевском острове.

В советские времена в Каменноостровском дворце располагался закрытый военный санаторий, поэтому с тех пор всю восточную часть Каменного острова в народе называют «Малой землёй». В настоящее время Каменноостровский дворец передан детям. В нём разместилась Академия юных талантов.

К западу от Каменного острова расположен Елагин остров. Это один из самых известных островов Петербурга.

Своё название он получил после 1777 года, по имени одного из первых владельцев – обер-гофмейстера Императорского двора Ивана Перфильевича Елагина. Об этом времени сохранилась память в фольклоре. Два старинных дуба у Елагина дворца до сих пор в народе называют «Елагинскими».

Остров несколько раз менял своё название. Первоначально, в 1703 году, он назывался Мишиным, или Михайлиным. На старинных шведских и финских картах так и обозначено: Мистулансаари, что в буквальном переводе означает «Медвежий остров». Возможно, так его называли финские охотники, по аналогии с названиями других островов дельты Невы: Заячий, Лосиный (ныне – Васильевский), Кошачий (ныне – Канонерский), Вороний (ныне – Аптекарский) и так далее. Однако вот как объясняет происхождение этого названия легенда, пересказанная Столпянским.

«В одну из светлых майских ночей 1703 года маленький отряд преображенцев делал рекогносцировку на островах дельты Невы. Осторожно шли русские солдаты по небольшому крайнему к взморью островку, пробираясь с трудом в болотистом лесу. Вдруг послышался какой-то треск. Солдаты остановились, взяли ружья на приклад и стали всматриваться в едва зеленеющие кусты, стараясь разглядеть, где же притаились шведы. И вдруг из-за большого повалившегося дерева, из кучи бурелома с ревом поднялась фигура большого серого медведя. „Фу, ты, пропасть, – вырвалось у одного из русских, – думали шведа увидеть, а на мишку напоролись, значит, остров этот не шведский, а Мишкин“».

Елагин остров находится в северной части дельты Невы. Во второй половине XIX века он стал местом великосветских гуляний петербургской знати. Петербургский городской фольклор связывает это с именем графини Юлии Павловны Самойловой. Урождённая фон дер Пален, графиня Юлия Павловна была отдалённой родственницей Екатерины I, о «чухонском» происхождении которой мы уже говорили. По матери Юлия Самойлова – внучка графа Скавронского. В столице её называли «Последняя из Скавронских». Петербургский губернатор Пален, в 1801 году возглавлявший заговор против императора Павла I, приходился ей дедом по отцу. Официально Юлия Павловна считалась падчерицей знаменитого государственного деятеля Юлия Помпеевича Литта. Однако в свете поговаривали, что он её подлинный отец. Так это или нет, сказать трудно, но известно, что по завещанию Литта оставил Юлии Павловне несметные богатства.

В большом свете Петербурга Самойлову звали царицей салонов. Ей поклонялись и называли «Петербургская религия». Молодая красавица, обладательница незаурядного ума и значительного состояния являлась хозяйкой родовой загородной усадьбы под Петербургом, вблизи Царского Села – Графской Славянки, устроенной на месте сожжённого во время Северной войны старинного поселения Карлберг, построенного шведским дворянином Карлом Юлленъельмом ещё в начале XVII века.

С 1826 по 1839 год Юлия Павловна жила в Италии. В её роскошном загородном доме под Миланом собирались известные музыканты, художники, литераторы. Среди них были Ференц Лист, Джоакино Россини, Орест Кипренский, Александр Тургенев, Карл Брюллов. Её отличали любовь к искусству, демократический образ мышления и независимость в отношениях с сильными мира сего – качества, сложившиеся вдали от «всевидящего ока и всеслышащих ушей» и одинаково ценимые во все времена, как в Италии, так и в России.

Стрелка Елагина острова

В мрачную последекабристскую пору николаевской реакции петербуржцы особенно дорожили редкими примерами гордого достоинства и независимости. Свидетельства о них бережно сохранялись. Передаваемые из уст в уста, они становились прекрасными легендами, украшавшими историю города. Одна из таких легенд, героиней которой стала Юлия Павловна Самойлова, рассказывает о зарождении в Петербурге традиции летних вечерних гуляний на Стрелке Елагина острова.

На приёмы, которые Самойлова во время своих приездов в Россию устраивала в Графской Славянке, съезжался буквально весь Петербург. В такие дни заметно пустело Царское Село, что, естественно, раздражало Николая I. Император решился пойти на хитрость. Он предложил Самойловой продать ему Графскую Славянку. Предложение царя выглядело приказанием, и Самойловой пришлось согласиться. Но при этом она дала понять Николаю, что до неё дошел смысл иезуитской хитрости его предложения. Как передаёт легенда, она просила передать императору, «что ездили не в Славянку, а к графине Самойловой, и, где бы она ни была, будут продолжать ездить к ней».

На следующий день, к вечеру, в сопровождении узкого круга поклонников Юлия Павловна поехала на стрелку безлюдного в то время Елагина острова. «Вот сюда будут приезжать к графине Самойловой», – будто бы сказала она. И действительно, с тех пор на проводы заходящего солнца, на пустынную в прошлом западную оконечность Елагина острова стало съезжаться всё больше и больше петербуржцев, пока эта стрелка не превратилась в одно из самых любимых мест вечерних гуляний столичной знати.

В XIX веке стрелку Елагина острова питерские умники прозвали «Пуант». То ли по схожести острия стрелки с носком женской балетной туфельки, позволяющей танцовщице принять положение с точкой опоры на кончики пальцев вытянутой стопы одной или обеих ног, то ли в воспоминание о нетерпеливом желании стать на цыпочки, вытянуться и замереть в ожидании момента полного захода солнца за горизонт Финского залива.

Между тем Елагин остров с тянущимися вдоль всего побережья Невской губы беднейшими рабочими поселками пивоваренных и бумагопрядильных фабрик, ситцевых и деревообделочных предприятий, судостроительных и металлообрабатывающих заводов являл собой резкий контраст между аристократической роскошью светского Петербурга и беспросветной нищетой его пролетарских окраин. Это породило известную пословичную формулу бедности, вошедшую в золотой фонд петербургской фразеологии: «Вошь да крыса до Елагина мыса».

В 1932 году на Елагином острове открыли Центральный парк культуры и отдыха, широко известный по аббревиатуре ЦПКиО. Парк сразу получил в народе прозвище «Цыпочка». Что здесь сыграло главную роль – звуковые ассоциации, связанные с произношением аббревиатуры, вид чинно гуляющей воскресной публики или память о «Пуанте», как называли стрелку Елагина острова в XIX веке, сказать трудно. Скорее всего, и то, и другое, и третье.

В 1934 году парку присвоили имя С. М. Кирова. С тех пор Парк культуры и отдыха более известен среди населения, как «Кировские острова». Именно так, во множественном числе. Имелись в виду все три северных острова дельты Невы, предназначенные для отдыха горожан, – Каменный, Крестовский и Елагин.

Крестовский остров – последний из знаменитой триады Кировских островов. На старинных картах допетербургского периода он называется Ristisaari, что с финского языка переводится как «Крест-остров». Как утверждают исследователи, это название связано с придорожными надмогильными крестами, которые в давние времена служили ориентирами для путешественников. К идее креста сводятся и многочисленные легенды о происхождении названия острова. «Одни связывали это название с крестообразной формой озера, якобы находившегося здесь, другие указывали на находку на острове какого-то большого креста, третьи полагали, что поводом для наименования острова послужила часовня с крестом, упоминаемая в писцовой книге XVI века». Сохранилось предание и о некой первой каменной постройке на острове, будто бы имевшей форму Андреевского креста. Кроме того, в те далёкие времена на острове, или, как выражается современная молодежь, «На крестах», в непроходимом лесу были якобы проложены в виде огромного креста две просеки: одна – вдоль острова, другая – поперёк. Это, как уверяют, и дало название острову.