Журнал КЛАУЗУРА - Избранное: Литература. Рецензии и критика Страница 22

Состояние непереносимой душевной боли, переживания за смерть Ленина впервые в поэтике художника выносит его самооценку на «рядовой» человеческий уровень. Если до 1917 года поэт кричал: «Грядущие люди! / Кто вы? / Вот – я, / весь / боль и ушиб» (т.1, с.106), то теперь имя его боли – Ленин. В сравнении с ним поэт ясно ощущает даже собственную малую значимость:

Ктосейчасоплакал бымою смертишкув трауревот этойбезграничной смерти (т.6, с.241)!

Полюсы психопоэтики Маяковского сдвигаются. До поэмы «Владимир Ильич Ленин» полюсами его художественного мира были «Я» и «они» (сытые, жирные), однако, начиная с поэмы о Ленине, в произведениях автора происходит смещение художественных «плоскостей», появляются иные художественные ориентиры – «Он» (Ленин) и «Мы» (Маяковский и советский народ).

В поэме пространственная и временная удалённость лирического героя от объекта повествования (Маяковский – ещё смертен, Ленин – уже вечен) помогает автору провести целостное осмысление судьбы политического деятеля. Маяковский поднимает вопрос о необходимости её нового описания и во второй раз предпринимает крупную попытку создания мифа о судьбе человека, «индивидуальной биографической легенды» [4], в терминологии И. Ю. Иванюшиной. Первой попыткой была поэма «Человек», в которой он создал художественный миф собственного бытия. По сути, поэма «Владимир Ильич Ленин» для послереволюционного творчества писателя имеет тоже значение, что и поэма «Человек» для дореволюционного. В поэтике Маяковского лирическое «я» изменений не терпит, эволюционирует бытие, в котором это «я» существует. До 1917 года в художественном мире автора была только одна личность (Иисус Христос), судьба которой могла стать для него схемой описания, мерилом жизни, в 1920-е годы – это место занял Ленин. Но судьба советского вождя в отличие от судьбы Христа не имела за собой тысячелетнего опыта «подражания», в 1924 году она только начала признаваться как «таковая». Не было у Ленина «евангельского» свидетельства бытия, библия написана только о богочеловеке. Маяковский первым говорит о необходимости написания своеобразной «библии» «о самом земном / изо всех / прошедших / по земле людей». В своём художественном мире поэт, словно оттеснив всех сподвижников вождя, становится единственным «апостолом» В. И. Ленина, но уж никак не «апостолом сатаны»: «Я / себя / под Лениным чищу, / чтобы плыть / в революцию дальше» (т.6, с.234).

Тупик «концепции» Ю. Халфина предельно ясно обрисовывается в конце его статьи, когда он признаётся, что так и не смог найти ответы на поставленные вопросы: откуда Маяковский «выкопал эту свою излюбленную идею анти-Христа? Антихриста?.. Какая чёрная сила влекла его под эти сатанинские своды» [1, с.12]? Но если Ю. Халфин сам не видит этого «сатанинского» «ядра» в поэтике Маяковского, не видит исходной точки развития авангардного оккультизма поэта, то как же тогда его можно характеризовать и говорить о нём как о состоявшемся и естественном факте? Сатанизма ни как комплекса идей, ни как модели мировосприятия у Маяковского попросту нет, потому и ответы на вопросы Ю. Халфина никогда найдены не будут.

Раиса Штепа. «Рай Александра Фитца»

В московском издательстве «Голос-Пресс» вышла новая книга популярного прозаика и журналиста Александра Фитца с интригующим названием «Утро в раю». Но в авторском предисловии он моментально снял все вопросы, написав, что «…рай не обязательно парадиз и сплошные праведники. Он разный. А главное – у каждого свой. Мой рай – Германия. О жизни в ней я и рассказываю».

Итак, «рай» по Фитцу это – Германия. Но очень уж он своеобразный. Во-первых, населён он массой очень разных людей: грустных, весёлых, искренних, хитроватых, щедрых, скаредных, благородных и не очень, которых объединяет то, что родились они в большинстве не в Германии, а в Советском Союзе, которого, как мы знаем, давно нет. Во-вторых, рай, то есть Германию, Фитц хотя и любит, но в то же время подшучивает над ней. Правда, в основном от него достается чиновникам, разнокалиберным партийным «вождям», всевозможным прилипалам из общественных организаций. И не только германских. Не щадит Фитц и российскую, так называемую политическую элиту, и европейскую.

Следующий момент, на который обращаешь внимание – это то, что яркая, запоминающаяся, порой ехидная выразительность характеристик героев документальных очерков и эссе, включенных в книгу, соседствует с глубокой и оригинальной интерпретацией знаменательных событий современной истории Германии и России, свидетелем, а иногда прямым участником которых довелось быть автору.

Прочитать эту книгу мне порекомендовала живущая в Эссене известный писатель и киновед Татьяна Куштевская, не первое десятилетие глубоко и заинтересованно исследующая взаимоотношения Германии и России, проявляемые в непростых людских судьбах. Так вот, у Александра Фитца тоже судьба не из простых. Сам из волынских немцев. Родился в Северном Казахстане, куда были сосланы его родители. Школу окончил в небольшом узбекском городе Алмалыке. Работал слесарем, помощником машиниста электровоза, потом служил в Армии, а потом неожиданно для всех своих немногочисленных родственников решил стать журналистом. Его отговаривали. Мол, куда ты? Забыл разве, что немцем родился? Но Александр, как догадываюсь, человек упорный и ещё, как он сам пишет, ему везло на хороших людей.

В журналистике он прошёл путь от младшего литсотрудника городской газеты «Алмалыкский рабочий» до главного редактора республиканской молодёжной газеты «Комсомолец Узбекистана», став первым в СССР немцем назначенным после окончания Второй мировой войны на столь высокий и ответственный пост. Правда, с этой должности его с грохотом сняли и даже по сфальсифицированному обвинению хотели отправить на нары, но обошлось. Впрочем, эта уже другая история и другая книга.

Кроме названных изданий Фитц работал в прессе Красноярска, в газетах «Вечерний Ташкент», «Ташкентская неделя», на Узбекском республиканском радио, в выходящей в Москве центральной газете советских немцев «Neues Leben», а, переехав в 1991 году в Германию был корреспондентом Радио Cвобода, затем собственным корреспондентом выходящей в Нью-Йорке газеты «Новое русское слова», обозревателем берлинского еженедельника «Русская Германия». Ну а его статьи в основном посвящённые истории, проблемам и жизни российских немцев, а также различным криминальным аспектам (достаточно вспомнить репортаж, перепечатанный едва не всеми газетами «Переход Ельциных через Альпы» или цикл статей «Досье Интерпола») публиковались и продолжают публиковаться в различных журналах и газетах России, Германии, Австрии, Украины и США. Активное участие принимает А. Фитц и в общественной жизни. Он избирался делегатом I съезда немцев СССР, который состоялся в Москве в 1991 году. Был заместителем председателя Всероссийского фонда реабилитации и помощи жертвам сталинизма и трудармейцам, членом президиума Конфедерации репрессированных народов России, одним из создателей Всероссийского общества «Возрождение» («Wiedergeburt»). Сегодня он член правления Международной федерации русскоязычных писателей, штаб-квартира которой находится в Будапеште и член Международного сообщества писательских союзов, правление которого расположено в Москве. Он лауреат ряда престижных литературных и журналистских премий, в том числе Союза журналистов Узбекистана (за книгу очерков «Нас три миллиона»), Союза журналистов Чехословакии (за цикл очерков «Маршрутом Фучика»), Союза кинематографистов СССР (за сценарий документального фильма «Глумление»), лауреат Всероссийской литературной премии имени Николая Рубцова и других. И все же власть предержащие и многие, как не покажется странным коллеги, не очень его любят. Первые, как понимаю, за острое перо, а вторые за талант. Но Фитца это не тревожит. Он убеждён, что любой публичный человек, в том числе и активно публикующийся журналист находится под постоянным прицелом недругов и завистников. Например, великий Шарль де Голль каждое утро просматривал свежую прессу и, если не находил шаржа или фельетона на себя, бросал газеты на пол со словами: «Моя популярность падает!»

С популярностью у Фитца всё в порядке. Свидетельством тому новая, восьмая по счёту книга «Утро в раю», вышедшая в престижном московском издательстве стартовым тиражом в три тыс. экземпляров.

Проиллюстрировал её известный берлинский художник и галлерист Слава Николаев, что также говорит о высоком классе и рукописи и самой книги. Обложку оформила талантливая мюнхенская художница и дизайнер Наталия Каррер. И, наконец, вышло «Утро в раю» в серии «Библиотека Гирзекорна». Поясню, Александр Альбертович Гирзекорн – известный российско-немецкий бизнесмен и меценат, решивший финансово поддерживать талантливых авторов из числа российских немцев, а также литераторов других национальностей, пишущих на темы, связанные с судьбой этого этноса, а также о российско-германских отношениях, и то, что начал он с книги А. Фитца символично.