Алексей Смирнов - Антология публикаций в журнале "Зеркало" 1999-2012 Страница 22

Да, в монастырях, в городских храмах были и монахи, и аскеты, и богословы, и высокообразованная паства, но численно всех этих людей в России было крайне мало – наверное, от десяти до тридцати процентов, как и сейчас. А остальные семьдесят процентов населения были априорно безразличны к самой идее Бога в его православной транскрипции. В современной Чехии семьдесят процентов населения тоже безбожники. Так было всегда, и не надо этому удивляться и придумывать мифы о некогда существовавшей Святой Руси. Святая Русь существует только в декадентском сознании, и нигде больше. То, что Церковь и в средневековой Московской Руси, и при первых Романовых, и в петербургской империи была прежде всего государственным институтом, общеизвестно, но о том, как это пагубно повлияло на стихийное язычество и антихристианство русского народа, говорить и писать не любят. Потаенные русские сказки, записанные Горбуновым, показывают величайшую ненависть и презрение простонародья к своим жрецам-священникам и дикую похотливость мужиков к попадьям и поповнам. Совершенно не случайно Пушкин, сам чрезвычайно похотливый субъект, писал о Попе и его работнике Балде в достаточно гнусном, издевательском тоне. Прадед Пушкина, петровский генерал и черный абиссинец Ганнибал, оставил после себя более трехсот потомков от крестьянок и убил тяжелой тростью прямо в церкви села Михайловское священника за то, что тот не отдал свою дочку негру на растерзание.

Боже, как лжива вся русская дворянская литература, когда вопрос касается взаимоотношений помещика и крепостных. Точно так же нынешние сочинители умело умалчивают о реальных взаимоотношениях нынешней постсоветской номенклатуры и теперешних рабочих и таджикских рабов на лужковских стройках. Вот только бесконечно грустный Лермонтов все понимал и знал о стране рабов, стране господ и все лез и лез под пистолеты идиотов-офицеров. Ученик и прямой продолжатель Лермонтова – граф Толстой написал о взаимопроникновении дворянской усадьбы и деревни достаточно много и откровенно, встав в конце концов на сторону крестьян. Интересно, что опыт Толстого Бердяев в своей работе “Духи русской революции” вообще не рассматривал, так как беспощадный взгляд художника Толстого его не устраивал. Совсем другой вывод был бы из опыта Толстого, чем излагает Бердяев, находя в народе два полюса понимания христианства. Жуткую звериность русской жизни и наверху, и внизу рисует Толстой, а Бердяеву это неудобно. Из Толстого вытекает, выламывается мысль: зверь не подотчетен в своих поступках, зверем двигают инстинкты и он не может каяться, что сожрал чужих детенышей, – просто ему хотелось есть. Таковы все персонажи Толстого: и дед Ерошка, и Долохов, и Пьер Безухов, и Андрей Волконский (духовный брат или отец лермонтовского Печорина), но все они разъедены вырождающейся дворянской рефлексией. Платона Каратаева Толстой придумал только для собственного самоуспокоения – таких среди простолюдинов никогда и не было вовсе. Откровенно звероваты и все бабы Толстого – от Наташи Ростовой до Анны Карениной, и все они – активные, чувственные самки, самки хищных зверей, и они никогда не каются.

И Толстой, как зверь, внутренне оправдывает зверей-революционеров. Но он одновременно утонченный европеец, ученик Руссо и автор и пророк протестантской по духу ереси, и Ленин, сам лютый зверь, чуя в Толстом зверя покрупнее себя, совершенно правильно назвал Толстого зеркалом русской революции. А все остальное – это только декорации сильно задурковавшего барина. Но Толстой – не дух, не предтеча, не пророк русской революции, он сам и есть эта революция. И как далек Толстой от аскетичных старообрядцев, любителей византийщины, молившихся в своих изысканных, с древними образами моленных.

Недолгая честная дворянская литература Лермонтова, Толстого, отчасти Бунина и разночинная и крестьянская – Чехова, Успенского, Левитина, Подъячева, Семенова и др. успела сказать правду о врожденной дикости русского простонародья и его схожести со зверьми и невозможности ввести этот тип людей в цивилизованные рамки. Тот славянин, который вывелся из смеси великороссов с угро-финскими племенами, есть врожденный анархический дикарь и последовательный, убежденный враг всякой религии и культуры. Такого типа люди и разрушили почти до конца старую русскую цивилизацию. Во главе их шли вожаки – обычно выходцы из семей священников, дьячков, сделавшие свой примитивный вывод из христианства – все отнять и переделить поровну. Чернышевский, Нечаев, Ульянов – ярчайшие примеры подобных субъектов.

Но вещи нематериальные, как культурность и все, что с ней связано, не переделишь, значит – надо убивать интеллигенцию в овраге и сжигать библиотеки и картины, а заодно и церкви как очаги культуры. Я знал от одного свидетеля, как, громя одно имение, мужики сбросили в пруд рояль и пианино, и коровы, идя на водопой, наступали на клавиши и мычали, пугаясь незнакомых звуков. А в другом месте, на Севере, реставраторы нашли чиновую икону 16-го века, в которой на груди Архистратига Михаила было прорублено очко для туалета. Эта икона уцелела потому, что лежала лицом вниз, в выгребную яму.

Художник, пропуская увиденное через свою душу, обычно всегда прав, а вот русские философы и пророки часто изобретали и изобретают схемы, под которые подгоняют упрямые факты. Чтобы понять первое по времени уничтожение цивилизации на территории России, надо читать не сменовеховцев и не религиозных философов, а дореволюционную русскую художественную прозу о деревне, и все сделается понятным. Эмигрантская литература почти не сказала правды об увиденном и пережитом, они почти все, не сговариваясь, решили молчать, так как хотели вернуться и покарать взбунтовавшихся хамов за бунт, кровопролитие и истребление их родовых гнезд. В революцию было сожжено около сорока тысяч имений, и обычно погибало все их культурное содержание – крестьянам не нужны были книги, картины, резное дерево и статуи. Деникин, выходец из семьи выслужившегося солдата, увещевал своих офицеров-дворян: “Господа, мы не карательная экспедиция!”

Массовые порки крестьян, казни пленных и восстановление собственности не дали белым поддержки в захватываемых ими деревнях и станицах. Когда хотят снова усесться на спину своих рабов, то обычно из подлости молчат об этом. Белым и дворянам не надо играть в особое благородство их роли в гражданской войне, но об этом должен говорить человек из их среды, и я знаю, о чем пишу, – мой родной дядя командовал РОВС и в нашей семье было много других белых генералов и полковников, и все они отнюдь не ангелы в золотых погонах. Сейчас околономенклатурная литература тоже молчит, не описывая, как “новые русские” усаживаются на спины вчерашних красных рабов Кремля, думая, что это навечно. Об этом – ни одной брошюры на книжном рынке нет, как будто ничего не происходит, и не захватываются частными отрядами заводы, и не держат рабочих годами без зарплаты. Вот советский граф Толстой не дождался похода белых на Москву и прибежал к Сталину жиреть на спине большевизма, и неплохо довольно долго жировал, пока не умер от курения и обжорства. Жил красный граф в дворницкой особняка Рябушинского, где чекисты поселили Горького и стерегли его, как пленного опасного зверя, а потом отравили фосгеном в кислородных подушках, отчего его труп посинел. Кстати, никакой Толстой не граф, а прижит его матерью от соседа по имению, потомка шведов Бострома, за которого она потом вторично вышла замуж. Уже взрослым Алексей Толстой подавал на Высочайшее имя прошение о присвоении ему графского титула, так как брак его матери с подлинным Толстым долго не был расторгнут. Его мать была талантливой детской писательницей из рода Тургеневых и передала наследственные дарования своему талантливому и подлому сыну.

Маленький классик, по определению Блока, Бунин обо всем происходившем в России умалчивал, так как скрытно был левым и зависел до революции от изданий Горького и Телешева, а в эмиграции – от финансировавших его влиятельных Цейтлиных и Вишняков и их друзей, выхлопотавших ему по своим каналам Нобеля. Бунин был человек гордый, желчный и порочный и только от вечной нищеты вынужден был кланяться. В рабской стране о своих рабах со зверскими наклонностями писать правду не принято. Алексей Толстой после революции написал о русском народе, что только после Октября все поняли, какого зверя на цепи держали. Написал сущую горькую правду. Это какое-то ужасное наваждение: кругом – и вчера, и сегодня, и завтра, и послезавтра – одни крепостники в любых обличьях – белых, красных, демократических, рыночных, олигархических, неочекистских, – и все хотят обжираться, опиваться в гареме из пухлых блондинок и красть, красть, красть без конца и без края. У Бунина на вилле в Грассе жил бывший эсер Илья Фондаминский, сочинявший трактаты о русской истории и революции. Судя по всему, это были оригинальные сочинения, и их бы надо издавать вместе с рассказами Бунина, который очень сочувствовал опусам своего друга. Бунин писать трактаты сам боялся и все больше описывал, как господа драли свою прислугу, как коз, спереди и сзади, под колючими кустами шиповника, в глухих аллеях запущенных помещичьих садов.