Алексей Смирнов - Антология-2 публикаций в журнале "Зеркало" 1999-2012 Страница 23

19

Бездна, в которую мы все постепенно скатываемся, имеет одну особенность — сознательное общее подчинение злу. Люди, самые разные люди всех сословий, эстетизируют зло и мазохистически воспринимают творимое над ними насилие. Недавно в толпе я услышал лозунг нашего времени, его орала полная пожилая тетка с тяжелыми сумками: «Мы страна дураков! У нас все возможно!» Прекрасные, полные глубокого смысла слова. Под ними можно расписаться кому угодно. Фатализм, нравственный нудизм, глубокая народная ирония, а заодно и любование собственными несчастиями — вот что стоит за этим. Рассуждения Печорина перед дуэлью, небо князя Андрея на Ау-стерлицком поле — откровения, близкие и понятные всем. Как хорошо умирать!

20

Восточность и загадочность России — в удивленном лицезрении собственной гибели. Подобная созерцательность — ключ к постижению многих загадок. Я встречал человека, который заживо гнил, не обращаясь к врачу. В конце концов он умер, так и не полечившись. У него были деньги, у него была семья, квартира. Когда он заболел, то ушел ото всех и медленно умирал в одиночестве. Ему было интересно наблюдать постепенное изменение собственного сознания в зависимости от поражения организма. Когда говорят о гене государственности у русских, я сильно сомневаюсь. Самый сильный русский ген — ген самоуничтожения.

21

Оказалось, что сейчас, в конце XX века, почти вся поэзия и литература устарели. Стало нечего читать. Все скучно и ненужно. И, главное, лживо. Интересны только некоторые мемуары. Оказалось, что большинство людей — тупые, похотливые зверьки, делегирующие в правительство такие же ничтожества, как они сами. Все достижения цивилизации оказались враждебны людям.

Все политические системы безнадежно устарели. Вы скажете: «Это русский нигилизм!» Ничего подобного — это здравый смысл. Людям не к кому и не к чему прилепиться. В церквях горят лампады, но все равно в сердцах пусто. На золото куполов садится тлетворный радиоактивный налет гари и копоти, и они меркнут.

22

Страшный маленький человек, выдающий себя за мариупольского грека, вдруг ставший миллиардером за время своего пребывания на посту мэра Москвы, Гавриил Попов очень хорошо изнутри правящего клана обрисовал ситуацию: у нас борются за власть три силы — номенклатура, ставшая буржуазией; номенклатура, сочетающая чиновную службу с предпринимательством; и чисто советская номенклатура, которая, не занимаясь предпринимательством, хочет со всех брать взятки. Все эти три вида чиновного ворья грабят подлинных производителей, своих конкурентов, чудовищными налогами. Кроме эти трех сил, на политическом олим-пе пусто. Все до одного эти чиновники плоть от плоти КПСС. Люстрацией, т.е. изгнанием бывших членов КПСС со всех государственных должностей, даже и не пахнет. Три чиновные сосны на могиле России, в них все запутались.

23

В России есть Владимир Филиппович Шумейко, местный органичный кандидат в наполеоны. Он хочет отменить президентские выборы, он стоит за октябрьским штурмом «Белого дома». Ведет себя он, как молодой Бонапарт, это рослый, за сорок, господин с ухмылкой волка. В Москву через Владивосток приехал также Александр Исаевич Солженицын, наш величайший правдолюбец, наша левтол-стовская совесть. Он всех выслушал, всем посочувствовал по принципу: потел ли умерший перед смертью? Интересно, как будет сосуществовать Солженицын с Шумейко? Я думаю, что как самый крупный хитрован XX века Солженицын вообще «не заметит» Шумейко, хотя этого двухметрового парня не заметить трудно. Шумейко также «не замечает» радио «Свобода». Шумейко — это политический лакмус современной России. Опустите в стакан чистой воды Шумейко, Солженицына и радио «Свобода» — все тихо, ничего не бурлит, три камня лежат без движения и без взаимодействия. Я думаю, тут все ясно.

24

Единственно, на что хватило ума у нынешнего послеавгустовско-го режима, — это создать очень стройную систему вывоза русского сырья и нефти за границу и перекачки денег за это сырье в банки Женевы и Лондона. Все остальные мероприятия служат только камуфляжем этих немудрых операций. Задержка зарплат, ограбление пенсионеров и детей создают определенный денежный фонд, который постоянно движется и затыкает дыры недовольства. Где шум — туда кидают деньги. Старым испытанным приемом при очень крутой инфляции является дешевая водка. Конечно, чтобы создать такую чудовищную Панаму в самой большой и богатой стране мира, надо иметь особые воровские таланты. Но я почему-то не сочувствую уголовщине и сторонюсь людей, исповедующих подобную мораль.

25

Бурная радость Прибалтики, Польши, Чехословакии вполне понятна. Ушли красные иваны, тупые солдаты, часто с монгольскими лицами, исправно огуливавшие местных девок и навек загадившие места, где стояли их скопища. Но вместе с Иванами ушла идея, повторяю — только идея — Соединенных Штатов Славян, сверхдержавы от Атлантики до Тихого океана. Без имперской идеи, идеи общеславянского Константинополя, Восточная Европа быстро превратится в Чехию (недаром от Чехии отбежала Братислава). А Чехия — это уже полуславянская страна, точнее, страна, очень давно колонизированная Германией. После выхода из Восточной Европы русских их место займут немцы и транснациональные монополии, которые быстро скрутят всех этих маленьких президентов, деды которых так позорно в свое время капитулировали перед Гитлером.

26

Почему так мало изучен опыт диктатуры уголовников в лагерях, опыт Варлама Шаламова, ведь этот опыт самый важный за прошедшее столетие. Солженицын — лагерный белоручка — этой темы вообще не коснулся. Я сторонник революции справа. Революции духовной элиты над быдлом. Против духовной свободы элиты самыми разными политическими силами бросаются штурмовые отряды уголовников. Сейчас в России идет активное рекрутирование бандитов под самыми разными политическими лозунгами. Самое же опасное — это самоорганизация русской уголовщины в псевдоколумбийские централизованные мафиозные организации.

27

Один мой знакомый аналитик, человек оригинального ума, стоящий в оппозиции всем существующим в России политическим режимам, да и самому нынешнему человечеству, недавно сказал мне: «Мои шер, Вы знаете, к удивлению, других сил в России, кроме уголовщины, нет. Они перережут нынешних правителей, перережут предпринимателей, выросших в коридорах власти, и захватят все, и у этих уже ничего не украдешь. Они сами будут грабить Запад, и они будут платить работягам вполне прилично. Все будет очень хорошо, но только вот нам с вами в этой уголовной стране делать будет нечего». Конечно, Запад и США окажутся при таком раскладе в глубоком пролете, т.к. эти люди будут просчитывать каждую копейку. Основу этих сил составят крепкие парни из Самары, Казани, Тамбова с бычьими затылками и накачанными руками — всероссийские «любера».

28

Меня всегда умиляла простонародная  ясность  некоторых  славянских психик. Я с большим любопытством и интересом приглядывался, как русское простонародье решает свои, часто очень сложные проблемы. Они никогда не идут вовремя на лобовой конфликт, они всегда смолчат, блудливо отведут глаза в сторону. И не потому, что они тупые, а потому, что они считают иначе, чем интеллектуалы: «А что я урву с этого?» В сложных ситуациях они всегда уходят от политической, экономической и идеологической борьбы, решая все проблемы за счет грабежа друг друга, т.е. находя внутренние ресурсы. Наша прежняя имперская элита была неславянской. Точнее, она была полуславянской. Местные женщины были добычей норманнов, византийцев, татар, европейцев и т.д. От этих связей родились все Романовы, Тютчевы, Лермонтовы, Толстые и Пушкины. Русское простонародье — это глина, важно, в чьих она руках.

29

Все эти братания, единения с русским простонародьем всегда плохо кончались. Элита должна помнить: они — это они, мы — это мы. У русинов в Прикарпатье была хорошая поговорка: «У пана свой закон, у хлопа — свой». Особенность русской и всей восточноевропейской культуры в ее элитарности. В этом традиции Рима. Что такое Рим без патрициев; что такое Византия без окружения базилевса-императора; что такое Санкт-Петербург и Москва без коренных обитателей Английской набережной и арбатских переулков? Куча мертвых камней, о которых поют пришельцы, вроде Окуджавы и Бродского. Чужая заемная боль… Как когда-то в старой России напевали: «Чай Высоцкого, кофе Бродского». Да и наш жеманный Вертинский, обозванный где-то Буниным лакеем, пел о чужих ранах, о чужих несчастьях. К белым он примазался так же, как потом к большевикам. Впрочем, о чужом горе легче поется, о своем каменно молчишь. А кенарей можно выучить всему. Возрождение евразийской элиты в России будет достаточно долгим, и только она всерьез сможет когда-нибудь отвечать за эти немыслимые просторы.