Дмитрий Ершов - Хунхузы. Необъявленная война. Этнический бандитизм на Дальнем Востоке Страница 24

На требования маньчжурских властей немедленно очистить Савеловку губернатор Приморской области генерал-майор И.Г. Баранов резонно отвечал, что для решения такого вопроса нужно созывать пограничную комиссию с участием обеих заинтересованных сторон. В то же время в переписке с вышестоящим начальством генерал настоятельно рекомендовал не упорствовать в вопросе о судьбе деревни, дабы не провоцировать конфликт с китайцами. Последний был чреват серьезными последствиями: для надежного прикрытия края сил у губернатора было маловато. Преследуя собственные цели, китайские власти понимали, что для полного пересмотра границы оснований нет. Еще летом 1877 г. прохождение линии границы от Посьета до устья Уссури, определенное Пекинским договором, было подтверждено двусторонней комиссией, причем китайская сторона не только не имела претензий, но даже наградила главу русской делегации НГ. Матюнина орденом. Требовалось оказать на русских дополнительное давление. Для этого маньчжурские власти подняли вопрос о преступлениях русских против китайцев, проживающих на российской территории.

Основания для подобных претензий можно было найти достаточно легко, так как русские казаки и поселенцы, постоянно испытывавшие активную неприязнь со стороны более многочисленного «манзовского» населения уссурийской глубинки, при случае охотно платили китайцам той же монетой. Во Владивостоке и крупных селах, где «соотношение сил» было в пользу русских, китайцам и вовсе не было спасения от зуботычин. Однако претензий по поводу хулиганских выходок уличного сброда было маловато для международного скандала. Нужно было спровоцировать русские власти на репрессивные меры в отношении «манз». И тут же, словно чертик из табакерки, в 1882 г. на Сучане снова возник Ли Гуй. Он перешел границу края не один, а в сопровождении сотни вооруженных хунхузов. Ли Гуй объявил Сучанскими «манзам», что возвращается к исполнению обязанностей «старшины» на пространстве от Шкотовой до залива Святой Ольги. Самое интересное, что на этот раз Ли Гуй был пожалован в «начальники» не русской, а… китайской администрацией, вручившей ему шапку с «белым хрустальным шариком» в качестве символа власти. Белый шарик был признаком довольно высокого, 5-го чиновничьего ранга. Опираясь на хунхузскую «дружину», Ли Гуй присвоил себе функции русской администрации, творя суд и расправу не только над своими китайскими «подданными», но и над русскими поселенцами — жителями деревень Владимировки и Александровки. В скором времени численность отряда Ли Гуя выросла до 240 человек.

Для поимки новоявленного «наместника» на Сучан пришлось вновь посылать войска. Подполковник Винников с 50 солдатами высадился в устье Сучанa, а полковник Рябиков с ротой двигался ему навстречу от верховьев. Трудности похода замедляли продвижение отрядов, и Ли Гуй конечно же не замедлил этим воспользоваться. С четырьмя десятками боевиков «старшине» удалось улизнуть в Китай. Его «милиция» рассеялась по «манзовским» фанзам, а русским войскам в качестве трофеев достались чиновничья шапка Ли Гуя, указ о его назначении «правителем», распоряжение о строительстве укреплений, печать, знамя, небольшая пушка, 4 пуда пороха, 28 ружей и револьверов, 42 пики и около тысячи патронов.

Больше о Ли Гуе в Уссурийском крае не слышали…

Как хуньчуньский фудутун сам себе яму выкопал

Этот очерк — самый маленький в книге. Он целиком посвящен одному-единственному эпизоду дальневосточной хунхузской эпопеи. Эпизоду маленькому, но чрезвычайно поучительному.

Засылая в начале 1880-х гг. в Уссурийский край Ли Гуя, китайские власти преследовали двоякую цель. С одной стороны, нужно было «возмутить» уссурийскую глубинку и спровоцировать русское начальство на «непопулярные меры» в отношении китайцев. Жалобы «пострадавших от произвола царских властей» должны были стать дополнительным козырем в переговорах с российским МИДом. С другой стороны, даже простая дестабилизация обстановки в русских пределах играла на руку китайским властям, отвлекая внимание местного русского начальства от пограничных проблем. Если для достижения первой цели нужен был опытный интриган, каким был наш знакомец Ли Гуй, то другая была вполне по силам обычным бандитам-хунхузам. То, что приграничные маньчжурские власти имели возможность договориться с атаманами «краснобородых», у автора нет никаких сомнений. Китайское чиновничество, с его тысячелетним дипломатическим опытом, сумело бы найти общий язык хоть с владыкой ада Янь-ваном — лишь бы нашлись «точки соприкосновения». Хунхузам могли пообещать вознаграждение в звонкой монете или на худой конец «зеленую улицу» при переходе к границе соседней державы. Это не так уж и важно. Важно то, что в активизации хунхузов на русской территории в начале 1880-х гг. отчетливо прослеживается «хуньчуньский след». В набегах «краснобородых» тех лет ощущались какая-то особая целеустремленность, наглость и присутствие чужой воли. Уже в 1880 г., впервые после 1868 г., хунхузы осмелились напасть на солдат русской армии, учинив налет на ферму (подсобное хозяйство) 1-го Восточно-Сибирского батальона. При этом один солдат был убит и еще один ранен.

Кроме того, был ранен русский охотник, ночевавший на ферме.

Несомненно, что в переговорах с главарями хунхузских «братств» китайские чиновники, помимо деловых аргументов, использовали ссылки на патриотизм и служение «китайскому делу». Для вида атаманы могли соглашаться, однако в душе продолжали оставаться обычными бандитами, готовыми на все ради обогащения. В 1868 г. «манзовские» повстанцы и их самодельные знамена были ширмой, за которой скрывались возы с награбленным хунхузами крестьянским добром. Спустя годы «манзы» стали для «краснобородых» таким же объектом охоты, как русские или корейцы. Весной, в пору окончания зимнего соболиного промысла в уссурийской тайге, не только агенты-скупщики пушнины (цай-дуны), но и простые соболевщики сплошь и рядом становились жертвами хунхузов. Какие бы то ни было национальные чувства не имели значения перед перспективой добычи. Стремясь завладеть ею, хунхузы с легкостью подвергали земляка-китайца самым изуверским пыткам. В 1879 г. один «манза», хозяин плантации женьшеня на реке Эльдагоу, выгодно продал во Владивостоке партию своего товара. Выручку в размере 3 тысяч рублей он оставил на хранение знакомому городскому купцу, а сам поехал на плантацию. По возвращении домой китайца ожидал неприятный сюрприз в виде трех десятков головорезов, потребовавших вырученные деньги. Тщетно пытался плантатор убедить хунхузов, что деньги остались во Владивостоке. Бандиты принялись пытать его, положив на жаровню. Когда хозяин умер под пыткой, такая же участь постигла его помощника. Смерть несчастного заставила хунхузов приняться за третьего обитателя плантации — старика китайца. В этот момент «краснобородым» что-то помешало. Последняя жертва осталась жива и рассказала о случившемся… Надо сказать, что жестокость и готовность часами истязать упорствующую жертву были для хунхузов вполне обычным делом. Уже упоминавшийся британский путешественник Г. Джеймс писал в 1886 г.: «Подобно индийским пиндари начала века, бандиты часто пытают людей, у которых, по слухам, имеются деньги или опиум, поджаривая пальцы жертвы на огне или подвешивая ее за большие пальцы рук. Самый же эффективный способ состоит в покалывании шеи жертвы мечом до тех пор, пока это непрерывное кровопускание не вырвет необходимое признание».

Тайное науськивание хунхузов на русских в итоге обернулось для самих цинских чиновников серьезной неприятностью. К сожалению, при этом погиб один русский солдат и пострадали двое других. Дело было так. В сентябре 1884 г. сын хуньчуньского фудутуна со свитой возвращался домой из Владивостока. Юноша ездил в столицу Приморья, чтобы развлечься и сделать кое-какие покупки. То ли торг оказался неважным, то ли развлечения пришлись не по вкусу, но, возвращаясь домой, молодой человек имел при себе нерастраченной крупную сумму денег — около 4 тысяч серебряных долларов. О таком лакомом куске стало известно хунхузам, имевшим многочисленных соглядатаев и наводчиков в столице Приморья. Достигнув Посьетского участка, сын фудутуна в ночь с 19 на 20 сентября 1884 г. остановился на ночлег в фанзе китайца Сзы неподалеку от русского Хуньчуньского караула. Такие фанзы, располагавшиеся на проезжих дорогах, издавна служили постоялыми дворами для путников, как китайцев, так и русских. Именно во время ночевки «братья», несомненно следившие за караваном, и решили избавить молодого человека от наличных. Случилось так, что в ту же ночь с караула в обход по границе отправился наряд в составе стрелков 6-го стрелкового батальона Малышева и Кавардакова и казака Козакова. Продрогнув на осеннем ветру, служивые зашли погреться в фанзу Сзы. Время было около полуночи, когда на дворе раздался яростный лай собак: это явившиеся хунхузы под покровом ночной темноты начали шарить по возам в поисках денег и ценностей. Стрелок Малышев решил посмотреть, что происходит на улице. Едва солдат приоткрыл дверь, как получил удар тесаком по голове. С криком «Караул!» окровавленный Малышев кинулся в фанзу, где сразу же поднялась паника. В суматохе кто-то перевернул светильник, и солдаты никак не могли нашарить подсумки с патронами. С незаряженными ружьями они выскочили на двор, где были окружены толпой из полутора десятков разбойников. В завязавшейся свалке Малышев получил удар ножом в бок, Кавардакова оглушили дубиной, а Козакова сбили с ног. Один из хунхузов попытался добить дважды раненного Малышева, однако последний так «попотчевал» бандита штыком, что тот упал замертво. Воспользовавшись минутным замешательством хунхузов, Малышев нырнул в траву и что есть силы побежал за помощью на пост. «Братья» кинулись было вдогонку, но Малышев, целясь из незаряженного ружья и отмахиваясь штыком, несколько раз отгонял преследователей. Истекая кровью, солдат добрался до караула и поднял тревогу. Когда отряд конных казаков прискакал к фанзе, «братья» уже скрылись, не забыв прихватить денежки хуньчуньского фудутуна. Казаки нашли Козакова лежащим без чувств, Кавардаков был убит… Сын китайского чиновника и его сопровождающие не пострадали. Нет никакого сомнения, что исход нападения был бы совсем другим, если бы не русские солдаты, не побоявшиеся вступить в неравную схватку с вооруженными разбойниками. Сын фудутуна наверняка был бы похищен хунхузами с целью получения выкупа от его высокопоставленного отца.