Вера Еремина - Классическая русская литература в свете Христовой правды Страница 25

Герцен еще чудней: у него за границей появляется соперник в лице немецкого поэта Гервега: Герцен оказывается украшенным рогами. Он поступает в этой ситуации как герой Островского: готов жену убить, а она на коленях вымаливает у него пощады. Но кончается дело тем, что она умирает, как бы от плеврита, на самом деле жизнь ее исчерпывается. Но сам Герцен еще при жизни жены не дерется с Гервегом на дуэли, в отличие от Пушкина, то есть не защищает свой дом с оружием в руках. Вместо этого Герцен пытается собрать комиссию из авторитетных лиц Европы: художников и музыкантов, которые должны вынести Гервегу общественное порицание! (Это сопоставимо только с советской властью, когда собирали открытое партсобрание для «прорабатывания»). Притом Герцен «набирается ума»: пытается включить в эту комиссию и Вагнера, который сам живет с чужой женой, бывшей женой своего бывшего лучшего друга фон Бюлова.

Некрасов имеет своего платного сводника, который ходит по домам терпимости и выбирает для него свеженьких (недавно поступивших) подруг. Но у Некрасова к тому же была и «жена на двоих» — Панаева. Это был скандал: в Петербурге однажды Алексей Феофилактович Писемский предложил устроить публичные чтения и выставил программу: в первом действии Писемский читает лекцию о пользе трезвости (а он горький пьяница), а во втором действии Некрасов и Панаев читают лекцию об удовольствиях семейственной жизни.

Вся жизнь превращалась в анекдот. Церковной морали у этих людей не было, но не было и общественной. А потом Некрасов все-таки расстается с Панаевой (или она с ним), но через некоторое время Панаева овдовела. Однако брак с Некрасовым к тому времени был уже невозможен. А потом ему нашли в доме терпимости Агафью-Зинаиду, которая и осталась в истории Некрасова. Когда он умирал от рака, то, чтобы его имение не осталось родственникам (брату с его детьми), Некрасов «женится» на Зинаиде, и его чуть ли не обносили вокруг аналоя.

По сравнению со всеми этими историями у Тютчева все выглядит достойно. Уже начиная с Петра I браки с протестантами в России считались законными: протестанток венчали с православными в Православных церквах без перехода их в Православную веру[27].

Про Эрнестину, вторую жену Тютчева, не говорящую по-русски, никогда нельзя было сказать, что она имеет успех в обществе, в отличие, например, от Наталии Николаевны Пушкиной, хоть Эрнестина также хороша. Сам Тютчев был щупленьким, но его обе жены были видными красавицами. Но на Тютчеве сбылась известная русская поговорка: «Седина в бороду — бес в ребро». В 1850 году, когда ему было 47 лет, в Институте благородных девиц, где находилась его младшая дочь от первого брака, он находит себе пассию. Именно туда одна классная дама привезла свою племянницу, которой было уже 24 года — Елену Александровну Денисьеву (она 1826 года рождения, а старшая дочь Тютчева Анна — 1829 года рождения).

Если присмотреться к ней, то Денисьева выросла и воспитывалась в провинции (дочь провинциального исправника, имевшего дело с крестьянами). У нее замечательные черные глаза, которые выражали несдерживаемую страсть. Но, кроме молодости, она не сравнима с его первыми двумя красавицами-женами.

И эта засидевшаяся девушка со всем своим женским тактом и проницательностью поняла, кбк Тютчев на нее смотрит. И она замечталась: в Петербурге за нее еще никто не сватался, а тут — придворный поэт. Для провинциальных барышень Двор — как сказка, жизнь, превращенная в праздник. Хотя сейчас, оглядываясь назад, мы знаем, что не было жизни несчастней, чем у Николая II, да и Николай I был не на много удачливей. Но провинциальные барышни не могут этого понимать, что самая трудная, даже мучительная жизнь как раз в чертогах царских. К тому же Тютчев — камергер. Стало быть, вхож и в высший свет, а для барышни это волшебное слово. И она, бедная, размечталась.

И вот в том же 1850 году с одного институтского бала он увозит ее на специально нанятую квартирку на Петроградской стороне. Для девушки того времени — это беда, она считается «погибшей». Но положение Тютчева такое, что ни ее тетушка, ни отец, провинциальный исправник, не могут подать в суд.

Эрнестина, жена Тютчева, хоть и не говорила по-русски, но прекрасно знала одно немецкое понятие, для которого у нас по-русски эквивалентов нет: «Die deutsche Treue» — немецкая преданность. Именно это дало ей понимание характера мужа, его слабостей и недостатков, дало и понимание ситуации, и, самое главное, верный тон и такт дальнейшего поведения, который предопределил ее собственные поступки. Она не стала делать вид, что ничего не происходит.

Очень часто в таких случаях жена довольствуется положением «первой султанши», но Эрнестина этого не сделала. Ее второй шаг: она не осталась в Петербурге, а удалилась в родовое имение Тютчева, куда забирает с собой его трех дочерей от первого брака, свою дочь. Тютчев остается на петербургской квартире, которая уже стала холостой, со своим старшим сыном Дмитрием. Другой его сын, Иван, учится в училище правоведения, живет в пансионе и наезжает то к отцу, то к матери. То есть, сохраняются определенные очертания семьи, но без фальши. Сыновьям же Эрнестина запретила судить отца.

Строже всех к такому поступку отца отнеслась Анна Федоровна, старшая дочь от первого брака. Если ее младшие сестры (от первого брака Тютчева) считали Эрнестину матерью (она, как немка, великолепно заменила им мать), поскольку были еще маленькими детьми когда Тютчев женился второй раз, то старшая дочь слишком хорошо помнила мать родную. Поэтому она тяготела больше к родным своей покойной матери, чем к Эрнестине, с которой всегда сохраняла некую дистанцию.

Когда же выяснилось, что Тютчев не хочет разводиться, то мечта Денисьевой перекинулась в другую область: по крайней мере стать литературной героиней, вроде Лауры у Петрарки, чтобы Тютчев ей посвящал стихи, объединял их в сборники и чтобы они выходили с посвящением ей на титульном листе. Тютчев стал возражать против этого, он был слишком тактичен и слишком язвителен. Например, он со спокойным лицом спрашивал ее: «Зачем тебе, мой друг, такие печатные заявления?». Вслед за тем начались слезы, истерики, рыдания. Но Денисьевой так и не удалось встретить ни одного сборника с посвящением ей на титульном листе.

От нее отвернулись все ее родные, например, ее сестра Мария, которая была замужем за Александром Ивановичем Георгиевским, впоследствии действительным статским советником, служащим по министерству просвещения (рабочая лошадь русского классического образования) — помощник министра Д.А. Толстого. Упоминать имя Денисьевой в приличном обществе было не принято, только в самом интимном кругу. Собственно, и весь двор делает вид, что ничего не происходит. В результате этого, на почве всяческих стрессов у Денисьевой началась чахотка. Тютчев увозит ее за границу (деньги использует из приданого своих дочерей, поскольку замужество у всех трех его дочерей запоздало и их приданое в руках отца). Слава Богу, что родовое имение Тютчева не было поделено с братом Николаем Ивановичем, в лице которого он имеет идеального управляющего, который в этом имении трудится как вол, делит скрупулезно доходы пополам, и шлет Ф.И. Тютчеву его половину.

Связь с Денисьевой длилась 14 лет: с 1850 по 1864 год, до ее смерти в России. Похоронили ее на Волковом кладбище, под фамилией «Денисьева». Не надо думать, что в официальном Петербурге ничего не знают об этой связи: у него с Денисьевой было трое детей (между прочим, во время беременности туберкулезный процесс ускоряется). Они не только знают, но и не скрывают, что все знают, и тихонечко предлагают Федору Ивановичу ласковый выход: его детям дают фамилию Тютчевы, только без герба (то есть без наследственного родового дворянства). Однако первая дочь Денисьевой, Елена, умерла через год после смерти матери. Младшего ребенка, годовалого, Денисьева заразила чахоткой, и он умер вскоре после матери. Выжил только второй сын Федор, который после смерти смерти Денисьевой воспитывался Анной Федоровной. Из него вышел жалкий маленький-маленький, плохонький-плохонький писатель-прозаик.

Тютчев, как человек с мягким характером, и как ненавидящий сцены, иногда пишет посвященные ей стихи, но из них всех на уровне большой поэзии только стихотворение «Последняя любовь»:

О, как на склоне наших лет

Нежней мы любим и суеверней.

Сияй, сияй, прощальный свет

Любви последней, зари вечерней.

Пол-неба охватила тень

Лишь там, на западе, бродит сияние…

Помедли, помедли, вечерний день,

Продлись, продлись, очарование.

Пускай скудеет в жилах кровь,

Но не скудеет в сердце нежность

О ты, последняя любовь, —

Ты и блаженство, и безмятежность.