Марселен Дефурно - Повседневная жизнь Испании Золотого века Страница 25

Глава V

ЖИЗНЬ ГОРОДСКАЯ И СЕЛЬСКАЯ

1

В 1618 году университет города Толедо обратился к королю Филиппу IV с жалобой, в коей предстала самая мрачная картина упадка старинного имперского города и других кастильских городов, еще недавно процветавших благодаря текстильному производству. «Две трети живущих здесь людей, — говорилось в ней, — больше не имеют никакой работы, и, лишенные занятия, они постепенно забывают все, что умели, а ведь Испания славилась своими ремесленниками… Когда-то торговля и производство были в Испании первыми в мире, поскольку выпускалась не только та продукция, в которой нуждалась наша страна, но и вся Европа и колонии Америки обеспечивались испанскими товарами. Сегодня, — продолжали авторы жалобы, — иностранцы сбывают товары, прежде всего ткани, в Испании, получая за них звонкую монету. Если бы все те товары, которые они привозят, производились в нашем королевстве, как это было когда-то, королевская казна пополнилась бы огромными доходами… Следует признать, что в настоящее время среди населения, вдвое сократившегося по сравнению с тем, что было когда-то, удвоилось количество монахов, священнослужителей и студентов, поскольку эти люди не находят для себя других средств к существованию».{104}

Хотя в этих сетованиях была изрядная доля преувеличения, а упадок в процветающей стране не происходит «за несколько лет» — как утверждали далее представители университета — сомневаться в таком положении дел не приходится, поскольку в 1573 году кортесы Кастилии уже объявили иностранную конкуренцию причиной разорения мануфактур и обеднения населения. Однако не следует приписывать подобные настроения только ностальгии по «старым добрым временам». Представители городов в кортесах, многие экономисты и составители проектов (arbitristas) предлагали свои рецепты лечения разъедавшей королевство болезни — упадка производства и живших за его счет городов.

Однако не все города были в равной мере поражены этим упадком: как раз около 1620 года Мадрид переживал свой быстрый демографический рост, а коммерческая активность Севильи достигла своего апогея. Но две испанские столицы — одна политическая, другая экономическая — жили, как мы видели, совершенно особой жизнью, и их рост происходил частично в ущерб другим городам королевства. Барселона, которая была очень активной еще в конце XVI века, затем пережила период стагнации; в столице Каталонии, так же как в Сарагосе и Валенсии, иностранцы, особенно французы, играли все более важную роль в розничной торговле и ремесле.

Но бесспорно, что больше всех страдала Кастилия, издавна являвшаяся центром производства и переработки шерсти. Демографические данные, которые можно установить для той эпохи, пусть даже не слишком точные в деталях, не дают оснований сомневаться в серьезном упадке городов, которые когда-то — и даже в недавние времена — играли важнейшую роль в экономической жизни страны: между 1594 и 1646 годами Толедо потерял половину своего населения, а около 1650 года там осталось всего около пятнадцати текстильных мастерских из нескольких сотен, которыми город располагал в период расцвета. Сеговия была лишь тенью того, чем когда-то являлась. В Бургосе, где концентрировалась непереработанная шерсть, предназначавшаяся на экспорт, из 2600 домов (около 13 тысяч жителей) осталось всего 600. Медина-дель-Кампо — крупный ярмарочный центр и излюбленное место менял в начале правления Филиппа II — был разорен общим упадком испанской экономики. Из трех тысяч домов, которые были в этом городе в 1570 году, к 1646 году осталось лишь 650 — он превратился в городишко полуаграрного типа, обитатели которого жили в основном за счет земельных доходов и виноградарства, которое развивалось в окрестностях.{105}

Конкуренция иностранной продукции, против которой так яростно выступали жители Толедо, вероятно, была одной из причин этого упадка, но она не могла найти более благоприятной среды, чем экономические и психологические условия Испании: изобилие серебра, поступающего из Америки, позволяло многократно увеличивать закупки за границей; растущая сила предрассудка «чистоты крови» и пристрастие к благородству порождали презрение к любому труду и вели к тому, что в Испании почти перестали заниматься «механическими профессиями». Дух предпринимательства, вдохновлявший часть испанской буржуазии и побуждавший ее к активному участию в великой экспансии предыдущего столетия, уступил место осмотрительности и пассивности. Буржуазия вкладывала свои капиталы уже не в крупномасштабные торговые операции и производство, тесно взаимосвязанные друг с другом и служившие источниками как больших прибылей, так и разорения, а в ценные государственные бумаги (juros) и в земельную ренту (censos).

В связи с упадком традиционного городского производства и отсутствием заинтересованной, активной и предприимчивой буржуазии основа экономической деятельности переместилась в область ремесла и розничной торговли, ориентированных на узкий местный рынок. И можно лишь удивляться тому, сколь велика была доля ремесленников и лавочников в общей численности населения, о чем мы можем судить по свидетельствам современников.{106} Но эта доля, так же как и многократное увеличение количества ремесленных цехов (gremios) за период со времени правления Карла V и до середины XVII века, свидетельствуют вовсе не о росте городской экономики, а скорее наоборот — о застое. Действительно, увеличение числа профессиональных объединений говорило не о создании новых предприятий, а об исчезновении «свободных ремесел», теперь включавшихся в рамки корпораций со всеми ограничениями, которые из этого следовали, и о разделении на различные цехи — часто соперничавшие между собой — людей, занимавшихся очень близкой профессиональной деятельностью: ювелиров и золотых дел мастеров, позолотчиков и златокузнецов, портных, шивших камзолы (jubiteros) и штаны (calceteros). Эти изменения сопровождались разработкой цеховых уставов, в которых сфера каждой «профессии» ограничивалась все более узкими рамками (эта необходимость становилась все более насущной в связи с тем, что многие профессии были близки друг другу), для каждой из них определялись условия работы и регламентировалось производство. Одной из главных целей принятия уставов было ограничение последствий конкуренции посредством распределения сырья между мастерами и установления точного числа учеников и подмастерьев у каждого из них. Все это вело к тому, что никто не мог выделиться среди других — характерное проявление умонастроения, более озабоченного поддержанием стабильности на среднем уровне, нежели поиском новых сфер предпринимательства.

Консерватизм цехов в экономической области, по крайней мере, компенсировался их социальной функцией, которую они выполняли посредством братств (confradias или hermandades), обычно включавших в себя мастеров, подмастерьев и учеников, занимавшихся одной профессией. Братство заботилось не только о том, чтобы прославлять своего святого покровителя, поддерживая в надлежащем порядке его храм; оно также выполняло роль общества взаимопомощи, обеспечивая своим собратьям в случае болезни или инвалидности всестороннюю поддержку и выделяя пособие по временной нетрудоспособности, размер которого в деталях оговаривался цеховым уставом. «Мы постановляем, — гласят правила братства Святого Иосифа в Мадриде (оно объединяло рабочих-плотников и их хозяев), — что в случае, если у одного из наших собратьев три или четыре дня держится жар, мы оказываем ему помощь в 50 реалов; если он не идет на поправку и по-прежнему не может работать, то ему полагается еще одна выплата через тридцать дней; но если болезнь продолжится, то он больше не может ни на что претендовать… Если он умрет, его наследники смогут получить все, что ему причиталось на выздоровление из расчета десяти реалов в день, за вычетом того, что он уже получил во время болезни».{107} Естественно, все собратья должны были присутствовать на отпевании, и уставы зачастую предусматривали даже количество свечей, которые должны были гореть в церкви, и сколько полагалось отслужить за счет братства месс за упокой души усопшего.

Несмотря на присущий им дух партикуляризма, больше сдерживавший, нежели оживлявший хозяйственную жизнь, ремесленные корпорации и дублировавшие их братства были самым активным элементом городской жизни. Они принимали участие во всех коллективных мероприятиях, шла ли речь о религиозном празднике или о светском увеселении. Можно даже сказать, что они были подлинными представителями местного населения с тех пор, как исчезли «демократические» институты, на которых зиждилось управление средневековыми городами, и практически повсюду муниципальная власть перешла в руки тех, кто в документах того времени характеризуется словом poderosos — «могущественные люди».