Петр Попов - Погоня за призраком: Опыт режиссерского анализа трагедии Шекспира "Гамлет" Страница 26

Значит, мы пока можем рассматривать все происшедшее между матерью и сыном так, как будто здесь нет убитого Полония, нет трупа, лежавшего посреди спальни Гертруды в луже крови. Действительно, сцену совершенно спокойно можно прочесть, полностью минуя факт убийства Полония:

– Что ты задумал?...

……………………

– Не больше, чем убийство короля

 И обрученье с братом мужа, леди.

– Убийство короля!

– Да, леди, да.

……………………

А вы садитесь. Рук ломать не надо.

Я сердце вам сломаю... и т.д.

 – Что же произошло, когда королева узнала ужасную для нее правду?

 – Как всякий человек, получивший страшное известие, она сначала пытается его опровергнуть, пытается еще как-то сопротивляться тому, что уже стало реальностью для разума, но с чем никак не может примириться чувство. Эта ее попытка оградить себя: «Что я такого сделала, что ты так груб со мной?» (довольно нелепо, с нормальной точки зрения, говорить сейчас с убийцей о вежливости!) – вызывает бурю в Гамлете, бурю, совершенно невозможную, если бы на него произвело глубокое впечатление совершенное им только что преступление. Принц разражается целым потоком сентенций, неожиданно проявляя себя рьяным поборником морали и религиозной догматики: 

– Вы совершили то,

Что обездушивает соглашенья

И делает пустым набором слов

Обряды церкви. Небеса краснеют

И своды мира, хмурясь, смотрят вниз,

Как в судный день, чуть вспомнят ваш поступок.

Цену формальной обрядности и отношение к ее соблюдению Шекспира мы узнаем позже, на похоронах Офелии. Сама же проповедь Гамлета не слишком убедительна не только по причине ее неожиданности для характера принца, но и потому, что произносится она человеком, только что совершившим убийство. При этом сын выбалтывает абсолютно все тайны, те самые, которые до сих пор он столь тщательно скрывал. Гертруда пытается еще сделать вид, что ничего не понимает, пытается сохранить видимость оскорбленного достоинства:

– Нельзя ль узнать, в чем дела существо,

 К которому так громко предисловье?

Но от истины уже никуда не укроешься, не остановить этот поток обвинений и проклятий. На сломленную Гертруду слова сына производят, очевидно, сильное впечатление, особенно, когда принц заговорил о роли дьявольских сил в ее судьбе:

– Так какой же дьявол

Средь бела дня вас в жмурки обыграл?

………………

Стыдливость, где ты? Искуситель-бес!

Когда так властны страсти над вдовою,

Как требовать от девушек стыда? 

Этот поток красноречия, в котором аргументы «верха» и «низа» играют самую существенную роль, прерывается Призраком, чье явление, как и при первой встрече, заставляет Гамлета обратиться к помощи небесных сил: «Под ваши крылья, ангелы небес!»

При появлении Тени, принц, который сейчас, казалось бы, находится в апогее деятельности, весь охвачен страстным желанием заставить мать раскаяться, и уже достиг в этом успеха, – почему-то сникает и лепечет, как провинившийся школяр:

– Ленивца ль сына вы пришли журить,

Что дни идут, а он под злую руку

Приказов ваших страшных не свершил?

Не правда ли?

Он как бы боится, что причина еще хуже, еще страшнее. Но нет, Призрак полностью подтверждает догадку сына:

– Цель моего прихода – вдунуть жизнь

В твою почти остывшую готовность.

– А дальше все о Гертруде. Кдавдий будто и на существует для отца и сына, все происходящее связано исключительно с Гертрудой.

Что же произошло? Куда девалась «готовность» Гамлета? И, удивительное дело, отец должен бы радоваться, что сыну удалось вырвать стон раскаяния у изменщицы-вдовы, но нет, это явно совсем не то, что нужно Призраку. – Ведь Гамлет ведет себя глупейшим образом: он не только не отомстил, не только разбазаривает и упускает сейчас время, но еще и разболтал матери все, о чем поклялся отцу хранить тайну. И вот это-то нарушение клятвы, сыгравшее для принца роковую роль, послужило, на наш взгляд, причиной появления разгневанной Тени, устраивающей бешеную выволочку своему неудачному наследнику. Отцу нужна не внешняя суетливая активность, ему нужны поступки, простые и конкретные...

А дальше Призрак стоит перед глазами сына, стоит молча, с укоризной и презрением смотрит на него, потом уходит как-то странно, не завершив свою миссию, не убедившись, что сын снова встанет на верный путь. Такое впечатление, что отец махнул на него рукой, не ожидая уже ничего, понимая, что все проиграно... Больше он не явится ни разу.

Тем не менее, придя в себя после общения с невидимой для Гертруды Тенью отца, Гамлет продолжает воспитывать мать. При этом он по-прежнему благочестив: «Вам надо исповедаться. Покайтесь...» Показательны и его рассуждения о двойственной природе человеческих привычек: «Чудовище-привычка,/.../ этот дьявол, руководящий нашим поведением, является и ангелом, так как привычка также делает честные и хорошие поступки столь же для нас легкими, как удобная одежда./.../Ибо привычка в состоянии изменить печать природы и либо приютить дьявола, либо выбросить его с удивительной силой». (Перевод М.М. Морозова.)

И только теперь, еще раз напомнив матери о необходимости получения благословения, благочестивый принц вспоминает об убитом им советнике:

– А что касается до старика,

О бедняке об этом сожалею.

Но, видно, так судили небеса,

Чтоб он был мной, а я был им наказан

И стал карающей рукой небес.

(У Морозова – еще выразительнее: «Но так захотело небо – наказать меня через него, а его через меня и сделать меня бичом и слугой своим.») Поразительно! С одной стороны – трагическое предвидение грядущей кары, которая падет на голову принца именно в связи с убийством Полония. (Сейчас Клавдий примет решение уничтожить племянника руками англичан и отдаст приказ об его аресте; потом сойдет с ума и погибнет Офелия, а Лаэрт, мстя за отца, довершит роковое предначертание.) С другой – по меньшей мере странное ощущение себя исполнителем небесной воли. Это важнейший момент трагедии! Если до сих пор Гамлет вполне ясно различал добро и зло, «верх» и «низ», небо и ад, то здесь его представления впервые спутались, полярные силы поменялись местами в его сознании. Действительно, убить обезумевшего от страха за дочь и за свою будущность старика, – может ли это бессмысленное преступление быть делом, достойным «бича и слуги» неба? Какая нелепость! Дьявол, по собственному выражению Гамлета, «обыграл его в жмурки»...

Отсюда берет начало нечто новое в судьбе наследника Датского престола. Теперь его действия и поступки становятся трудно объяснимы, а слова – бесконечно противоречивы и загадочны. «Я должен быть жестоким только для того, чтобы быть добрым» (Перевод М.М. Морозова). – Что это? Действительное стремление к благу? Но в чем тогда состоят добрые намерения принца? И каковы вообще его планы – ближайшие и отдаленные?

Еще одна новая нотка послышалась в голосе принца:

– Я тело уберу и сам отвечу

 За эту кровь.

Опять на секунду из принца выглянул король (как из Гарри - Генри). Перепуганная не столько припадком и словами сына о явлении мужа, которого ей так и не дано было увидеть, сколько этой внезапной переменой поведения Гамлета, Гертруда растерялась:

– Что ж теперь мне делать?

Этот страх королевы за свое будущее снова взбесил принца:

– Еще вы спрашиваете? Тогда...

……………

… В приливе откровенности сознайтесь,

Что Гамлет вовсе не сошел с ума,

А притворяется с какой-то целью.

– Куда уж откровеннее! За этой откровенностью явная угроза, требование, чтобы королева сделала выбор между ним и Клавдием. И Гертруда спешит поклясться в преданности сыну-монарху:

– Ты знаешь сам, что я скорей умру,

 Чем соглашусь предать тебя.

– Недобрая усмешка скривила лицо принца: посмотрим, посмотрим... У нас здесь Гамлет хлопал в ладоши, входили Бернардо и Марцелл и, смекнув в чем дело, выносили труп.

Дальше в пьесе следует эпизод, не поддающийся в существующем виде никакому разумному объяснению. Пожалуй, это единственное место трагедии, которое, никак не сумев расшифровать по действию, мы вымарали единственно по причине «темноты». Вот оно:

– Меня

Шлют в Англию. Слыхали?

– Да, к несчастью.

Я и забыла. Это решено.

– Скрепляют грамоты. Два школьных друга

Уже давно запродали мой труп

И, торжествуя, потирают руки.

Ну что ж, еще посмотрим, чья возьмет.

Этот эпизод абсолютно абсурден! – Гамлет, который не виделся с Клавдием с момента «Мышеловки» (встреча с молящимся королем – не в счет: там они не общались), – не может знать от него ничего об Англии. Не может знать о ней он и от Гильденстерна с Розенкранцем: те сами узнали о предстоящей поездке только после своей последней встречи с принцем. А уж про «запроданный труп» вообще не может быть и речи, ибо мы установили, что Клавдий пока еще даже не принял решения о физической ликвидации племянника. Такое пророческое предвидение событий совершенно выходит за рамки человеческих возможностей (по крайней мере, в той системе уровней предчувствия, которая существует в этой пьесе Шекспира). Скажем, предчувствия Гамлета перед поединком с Лаэртом вполне понятны, психологически оправданны, и не выходят за рамки естественных эмоциональных проявлений человека в реальной жизни. (О пророчествах безумной Офелии разговор будет особый.)