Древняя Греция. От Геракла до Перикла - Савельев Андрей Антонович Страница 26

Термин «раб божий» в пилосских глиняных табличках обозначает не невольников, а свободных людей, занятых на сельских работах вблизи дворца, который одновременно являлся и храмовым комплексом (так же, как и прообраз Пилосского дворца – Кносский дворец на Кипре). «Раб божий» – это добровольный храмовый труженик, получающий надел земли, чтобы служить божеству, и одновременно – добывать себе пропитание.

Из тех же пилосских табличек следует, что рабами в полном смысле слова являлись в основном женщины и дети. Занятие этой достаточно немногочисленной группы (всего около полутора тысяч человек или менее – в силу того, что записи могли быть сделаны в разное время) – сезонные сельхозработы (например, обмолот зерна) и домашний труд.

Возможно, до сих пор недооценено значение паразитической функции полиса, которая в Афинах приобрела наибольшее значение в сравнении с другими полисами. Фактически в Афинах Перикла статус раба и статус свободного земледельца отличались незначительно. А численность рабов-невольников была сравнима с численность формально-свободных граждан и метеков.

Афины предпочли включить в состав граждан полиса свободных греков-земледельцев. Но это мало что им дало. Труд был столь же тяжел, как и ранее, а участвовать в политике землепашцам было недосуг. В Спарте илотия – более эффективный и честный институт. Илоты получали землю, а часть урожая отдавали гражданину-воину, который защищал страну, рискуя жизнью, а в условиях мира участвовал в народных собраниях и исполнял прочие гражданские обязанности. Фактически илотия – это договор между землепашцем и воином. Поэтому в Спарте не было городской черты и городских укреплений. Афины же, когда решался вопрос, защищать ли город или территорию, бросали селян на произвол судьбы: Перикл предпочел спасать только часть демоса, но не воевать с врагом в поле. Собственно, Афины и не были для этого приспособлены: они предпочитали контролировать морские пути и сражаться на море. Эта стратегия потерпела в итоге полный крах, а Платон продумывал свое идеальное государство, решительно отказавшись от создания военно-морской силы.

Граница сельских владений греческого полиса – это граница между возделанной земледельцами территорией и дикой природой, где живут варвары, а еще дальше – мифические существа и боги. Полис и демос – закон и традиция общины – центр, вокруг которого формируется пространство цивилизации. Далее – зона труда земледельцев с общинными поселениями и пограничье, с которым связаны обязанности эфебия и криптии. Образно можно сказать: в полисе царит Гермес, на границе – Дионис. Или в другом варианте – Афина и Артемида.

Если земледелец Эллады – ее униженный кормилец и герой, то ремесленник – ее безвестный герой, созидатель цивилизации, которая не отдала ему должное и ничем его не прославила. Потому что ремесленник не вписался в мыслимый полисный идеал. Он мог быть рабом, иностранцем-метеком, свободным гражданином. И потому его место в полисе было неопределенным, указанным лишь ситуацией – большим строительством, работой крупной мастерской и т. д. Полис думал о войне и столкновении партий в борьбе за власть, но не о своей экономической основе, и даже не имел аналогов слова «труд». И только Платон, размышляя об идеальном государстве, вдруг вспомнил о ремесленнике и фактически создал проект государства ремесленников. Профессиональный ремесленник был подобен бродячему музыканту или актеру. Его называли поначалу демиургом – приятелем других бродяг, а в классическую эпоху – «технарем» (technites), как называли позднее и актеров. Ремесленник рассматривался как хитрец, изобретающий способы облегчить свой труд. В противовес земледельцу (georgos), который в поте лице добывал свой хлеб. Земледелец был аналогом гордого гоплита, а «технарь» – аналогом юнца, ищущего приключений, устраивая засады на зверей и людей. Война и земледелие – благое и уважаемое занятие для всех граждан, а вот разные ухищрения – дело общедоступное, а потому низкостатусное. Когда «хитрецы» оказались необходимы для борьбы на морских театрах войны (проектировали и строили корабли, были гребцами и навархами), гоплитский полис прекратил свое существование. Выразилось это даже в стиле греческих источников, где вместо яркости и образности устного слова стали доминировать канцелярские обороты.

Труд как системное преобразование природы не был свойственен грекам. Подобные ориентации им были приписаны в эпоху Просвещения, которой нужен был идеал, обоснованный древностью. Между тем, образец гражданственности был связан с обладанием недвижимым имуществом, которое гарантировало верность своему полису. Напротив, люди свободных профессий были под подозрением, поскольку всегда могли переселиться в другой полис. Это касалось и ремесленников, которые обеспечивали преимущество греческих городов над варварской периферией.

Одиссей прячется от Полифема под брюхом овна

Рабства нет только в мире «золотого века», который грезился где-то в далеком прошлом греков, а Гомером показан в приключениях Одиссея. Нечеловеческий мир «золотого века» открывается Одиссею после войн, грабежей, пира у фракийского племени киконов и отплытия к мысу Малея – все это реальные факты домифического мира. Пересмотрев множество «ненормальностей» сохранившихся островов «золотого века», Одиссей возвращается домой – к привычным несправедливостям от ужасных образов незапамятных времен.

В мире Кроноса людей как таковых нет – ни единого человека, кроме самого Одиссея и его спутников.

Нет здесь и земледелия. В гостях у Кирки Одиссей не находит следов «трудов смертных», у лестригонов не видно ни дымка от домашнего очага, ни быков, ни работников в поле, у Калипсо на острове растет виноград, но он дикий. Всюду Одиссея и его спутников обильно кормят, но это пища богов, а не людей. Здесь нет жертвоприношения – забоя животных, выращенных людьми, а потому закланье баранов у циклопа происходит совершенно «не по правилам», и Зевс его отвергает. Циклоповы бараны живут сами собой, земля сама – без пахоты и сева – дает зерно, виноград растет сам и не требует ухода. На фоне этой благостности райских кущ – людоедство, сыроядение (бараны пожираются целиком – с костями и внутренностями) и безбожие. Полифем не отделяет от поедаемого животного доли богов и заявляет, что циклопы не нуждаются в Зевсе.

Идеалгреков – «золотой век» – не связан с трудом. Хлебные нивы кормили прежние поколения людей (не родственных грекам, как они считали) без вложения труда. При этом нравы «золотого века» отражены в греческой мифологии. Легендарные существа, живущие на «островах блаженных» или удаленной мифической периферии – это существа одновременно наивные и ужасные. Они не вполне люди. Потому что греческое понимание человека – тот, кто не поедает себе подобных.

«Золотой век» в преданиях противопоставлен нищете последующих времен. А современность – нищете, которая преодолевается вовсе не трудом, а полисной организацией общества. Что демонстрирует: полис образовался воинским сословием, а не земледельцами, которые были низведены до уровня рабов. Завоеватели учредили полис, не заботясь о его экономической основе, а потом признали эту основу только в труде земледельца, который не может никуда унести свою землю, а потому прикреплен к полису как невольник.

Полис декларировал себя как логос культуры, отделяющей человека от дикости. Элевсинские мистерии приписывали открытие земледелия Афинам. С этим открытием связывались представления о «золотом веке» – веке вегетарианского питания и жизни без труда, когда поля родили сами собой достаточно урожая. Освоение земледелия спасло человека от гибели: он понял, что надо делать с землей, переставшей родить так, как это было в «золотом веке».

Доктрина цивилизация-варварство сложилась в Древней Греции только в результате победы в грекоперсидских войнах и стала обоснованием первенства греков перед другими народами. В прежние эпохи это первенство было не столь выражено: оно оставалось локальным и условным. Гомер называет «варварами» только соседствующих с ионийскими греками карийцев. При этом именно от карийцев исходит идея гоплитского доспеха. Геродот видел в варварах всего лишь иные обычаи: «Подобно тому, как небо в Египте иное, чем где-либо в другом месте, и как река у них отличается иными природными свойствами, чем остальные реки, так и нравы и обычаи египтян почти во всех отношениях противоположны нравам и обычаям остальных народов». Более того, по Геродоту, многие греческие боги происходят из Египта. Получается, что периферийный для греков мир варварства был одновременно и миром богов. По крайней мере, варвары были территориально ближе к богам, обитавшим в недоступных мифических землях. И только у Эфора (IV в. до н. э.) вполне очерчиваются признаки дикаря: он может быть и чистым вегетарианцем, и людоедом. Обе эти разновидности Эфор обнаруживает у скифов.