Сергей Арутюнов - Зачем идти в ЗАГС, если браки заключаются на небесах, или Гражданский брак: «за» и «против» Страница 27

Неподдельным ужасом веет от песни «Матушка, матушка, что во поле пыльно» — речь в ней о сватовстве и скорой женитьбе еще совсем молодой особы. Смотрит в поле и видит — «едут». Близко сговор, свадьба, увоз в чужой дом, и вот уже она не любимое дитя, а в лучшем случае падчерица, отданная незнакомым и, возможно, жестоким людям в полную власть и на скорое съедение. Свекровь не пощадит, заставит работать с утра до ночи…

Что для крестьянки, что для дворянки неизбежный поворот женской судьбы в подростковом возрасте был не просто мучительным, но роковым, чреватым порой гибелью. Не только дети умирали при родах…

В языческой Руси жен доставали себе уводом, то есть похищением из родительского гнезда. Обряд умыкания (похищения) в честь богини плодородия Лады совершался ранней весной и обязательно у воды: она символизировала бурный поток жизни, захватывающий невесту с собой. Обряд, говорят источники, сопровождался «неподобными игрищами». Жену также могли купить: платой за невесту было «вено», а «веном» — приданое.

Однако постепенно уводу невесты начинает предшествовать сговор с ней при помолвке. Отказываешься от невесты — помните? — тут же следует «краянням сиру»; моральный ущерб девушке оценивался в одну гривну и остальное в виде штрафа по размеру затраченного на помолвку родителями невесты и ею как материальный ущерб.

У древних славян авторитет родителей также был непререкаем, поэтому подбором кандидатов в супруги занимались именно они. Но если чувства молодых не совпадали с решением родителей? В такой ситуации нередки были случаи похищения невесты. Положение женщины в таком браке было очень уязвимым: если брачный союз заключался по обоюдному согласию, за женой стояла поддержка ее семьи. Но при самовольном замужестве девушка лишалась приданого и защиты своего рода.

Приданое у древних славян играло важную роль — оно являлось подспорьем в одинокой жизни в случае развода. Кстати, развод у славян-язычников не возбранялся и совершался довольно просто: нужно было лишь разорвать рубаху или пояс над водой. Интересно относились древние славяне к детям. Принято думать, что женщина, родившая детей до брака, опозорена. Но по языческим верованиям главнейшая функция слабого пола — рожать и растить детей. Именно поэтому женщина, у которой был внебрачный ребенок, являлась первой невестой в племени: она доказала свою женскую состоятельность. Вступление в брак у славян было обязательным для социальной личности, поэтому одинокие люди подвергались насмешкам и вызывали подозрение.

В Уставе Ярослава содержался запрет выдавать замуж силой.

Иногда засылала сватов девушка, а зятя брали в дом жены. Ограничения же на брак касались возраста, родства, вероисповедания, соблюдения очередности вступления в брак дочерей согласно старшинству.

Церковное венчание, введенное на Руси в XI веке, практиковалось только среди высших слоев общества, остальное население заключало браки по традиционным обрядам.

В XII веке в Уставе Владимира Святославовича давалось право именно церкви утверждать законность браков.

К концу XIII века согласие сторон: девушки, жениха, родителей невесты, родителей жениха и холоповладельца (предшественника помещика) стали фиксироваться в брачном согласии — специальном договоре, заключаемом в письменной форме.

Заключительной частью сговора в XIV–XV веках стало обручение, и обрученный обязан был жениться в случае даже осквернения суженой.

Помня о «традиционных игрищах», церковь сделала замечание что сохранение плевы до замужества необязательно, но несохранение ее требует штрафа.

Брачный возраст в это время для женщин начинался с 12 лет. Ограничивалось и число замужеств: нормы христианской морали допускали только два брака. Третий разрешался только в случае смерти второго супруга и отсутствия детей.

К концу XV века официально возможные поводы к разводу существенно ограничивались: расторжение брака было возможно фактически только по неверности или по импотенции.

В западных регионах Руси, где исповедовался католицизм, выражалось согласие на брак перед двумя свидетелями и приходским священником и только, а также признавались браки, не получившие церковного освящения.

На практике сватовство, обручение и свадьба были у нас делом сложнейшим, требующим участия таких квалифицированных экспертов, как сваха и многочисленные свояки.

Обмануть могли на каждом шагу: например, вместо подлинной, но некрасивой невесты могли показать стороне жениха совершенно другую девушку, только чтобы сбыть дитятко с рук. Меж тем, когда обман раскрывался, брак чаще всего оставался в целости и сохранности.

Жених, которого сватала невеста, участвовал в девичнике, готовил приданое и назывался «примаком», «подживотником», «привальнем», в шутку даже «молодухой». Про таких говорили, что он «выходит замуж», а невеста «женится» на нем.

Будучи в таком браке, женщина могла пользоваться равными с мужчиной правами.

Пожениться могли люди с совершенно разных сословий (вспомним здесь «Повесть о Петре и Февронии», где князь, хоть и не с первого раза, но берет в жены «древолазца дщи», то есть дочь вольного бортника — охотника за медом лесных пчел).

Молодожены могли и не жениться вовсе, а пожить вместе и, если не подходят друг другу, разойтись. Женщина имела полное право на свое приданое, но если муж ей доверял, то мог доверить и ведение хозяйства.

Завидный жених мог потребовать увидеться с невестой до свадьбы, но кого бы он ни увидел, жениться ему приходилось, потому что невеста в представлении родителей уже была как бы отдана жениху, и попробовали бы вы их в этом переубедить…

День сговора назначался родителями невесты. В дом невесты приезжали родители жениха, садились напротив родителей невесты и долго молчали. Потом начинали писать «рядную записку» (ибо стороны именно что рядились, как натуральные купцы). В записке назначали день свадьбы и подробнейше, как в протоколе обыска, перечисляли приданое невесты. Почему-то обязательно туда попадала кровать (корневой символ постельного счастья), затем шли сшитые во время взросления девочки и передаваемые от матерей и бабок платья, горшки, тарелки, ложки-поварешки…

Богатым невестам в рядную записку вписывали украшения, порой весьма дорогие, деньги (и золотом, и ассигнациями) и разнообразную недвижимость — от курных изб до доходных домов. Эдакий калым наоборот: от жениха ничего не просили. Ни полушки. Если невеста была настолько бедна, что не могла вписать в приданое ни копейки, ни грошика, жених перечислял родителям несколько своих рублей: ну, не может быть невеста без приданого, диктовал обычай! Что бесприданниц не отменяло.

Утром в день свадьбы в дом жениха готовить брачное ложе отправлялась сваха, ибо веровали, что колдуны могут «испортить» первую брачную ночь. Стелили молодым в сеннике, часто нетопленном. Понятно, почему: когда холодно, невольно жмешься поближе к другому. Так, видимо, подталкивали к близости. Если близость не получалась (легко ли сказать — мальчик и девочка, даже знающие гораздо больше о близости, чем сегодняшние, — что они могли друг с другом сделать?), топили молодым баню, где они видели друг друга воочию и сближались.

В сенник несли символы плодородия — лари с зерном, бочки: намекали на потомство.

Перед венчаньем звали молодых к столу, но и там жениху лица невесты не показывали — что за хитрые люди!

Основательно выпив и закусив, посаженый отец, обращаясь к родному отцу невесты, спрашивал разрешения вести молодых «чесать и крутить» — то есть венчать. Вели…

И только после венчания садились выпивать и закусывать до самого конца церемонии. Финальная часть пира была более приятной (или наоборот, неприятной) для жениха: невесте, наконец, открывали лицо. Девичий венец сменялся на «бабий убор» — повойник.

Красива была невеста или некрасива, она должна была непременно плакать, хотелось ей того или нет. Первым, что видел молодой муж на лице жены, были слезы, а первым, что видела невеста, тонкое шерстяное покрывало, за которым смутно, как в рождественском гадании на зеркале, проступало лицо мужа. Диво ли, что ведущей, главной эмоцией становилась не любовь (откуда ей взяться в этой странной встрече?), а именно жалость? Сначала к себе, а потом к насильственно сводимой с тобой другой душе?

Представьте себе: русская свадьба поначалу вовсе не весела. И замужние, и девицы поют за столом печальные песни — в общем, не понять, замуж выдают или хоронят заживо. «На кого ж ты нас оставляешь?» — та же самая тональность!

Замечательна сцена женитьбы царя Петра в фильме «В начале славных дел»: молодой и молодая в традиционной длиннополой одежде во главе стола, вой плакальщиц, прибаутки гостей, лица будущей пары напряжены, Петр почти открыто недоволен.