Лев Клейн - Гармонии эпох. Антропология музыки Страница 27

Если бы всё это лучше было выразить словами или рисунками и если бы их можно было так выразить, то для передачи этих идей музыка была бы попросту не нужна. Ведь неопределенность — не всегда недостаток. Это также и богатство возможностей. Чем сложнее и изысканнее конструкции естественных стимуляторов эмоций, чем тоньше ассоциации, тем, конечно, сложнее их уловить, труднее почувствовать их воздействие. Но тем богаче возможности — тем глубже музыка, тем выше наслаждение для тех, кто изощрен для такого восприятия. Там, где один различит богатую и сложную музыку, другой услышит только шум.

Вагнер был ярко одаренным композитором, но он явно хотел передать своей музыкой идеи, которые многим из нас чужды и даже ненавистны. Его музыку обожал Гитлер. Но это вовсе не значит, что мы должны воспринимать его музыку точно так же, как его шовинистически настроенные соотечественники. Мы слышим в его музыке совсем не то, что он стремился туда вложить. На музыке нет прямого отпечатка политических идей и социальных пристрастий. Есть лишь эмоции разного рода, а куда их приложить и повернуть, зависит от того, кто и когда воспринимает эту музыку. Святой и преступник услышат в ней разные вещи, но оба испытают ее воздействие, если оба имеют одинаковый уровень музыкальной культуры, если обоим доступен тот музыкальный язык, на котором написано это музыкальное произведение.

Отсюда ясно, как много в музыкальном восприятии зависит от слушателя, от его изощренности, развитости, подготовленности и настроения в момент восприятия.

Здесь и залегает критерий отличения так называемой легкой музыки от серьезной (трудной, глубокой, сложной для восприятия). Помню, как соседский паренек с тоской проговорил, когда я включал при нем проигрыватель: «Тяжелую музыку будете слушать…». В общем логично: легкой по идее противостоит тяжелая. В легкой музыке ритмы должны быть постояннее, четче, разборчивее. Мелодии должны быть интонационно простого рисунка, с четкими фразами и должны повторяться, чтобы запомнились, ибо человек с неизощренным слухом не может уловить в мелодии какую-то понятную интонацию, если, слушая, успевает сразу забыть ее пассажи, которые только что прозвучали. Гармония должна обеспечить эту понятность мелодической интонации, поэтому надо почаще приводить ходы к разрешению и нельзя изменять ладотональность слишком часто. Диссонансов должно быть поменьше, чтобы неопытное ухо не утратило нить гармонического движения. Предпочтительны небольшие размеры произведений.

Слишком простые и доступные мотивы, затасканные ходы мелодии кажутся изощренному слушателю примитивными, скучными и пошлыми.

Всё это вовсе не значит, что легкая музыка вообще хуже серьезной, ниже рангом, менее важна. Просто у нее другие задачи и другой адресат. По аналогии можно припомнить, что стихи для детей — не низший, не худший и не самый мелкий жанр поэзии.

Сделать цикл песен, которые примут и полюбят миллионы, может быть, не менее трудно, чем написать симфонию. Этот цикл может быть хуже, а может быть и лучше симфонии. [В интернете сейчас можно найти ожесточенный спор, кто выше — «гигант ДДШ», т. е. Дмитрий Дмитриевич Шостакович, или «великий Дуня» — Исаак Дунаевский. Критериями выдвигают масштаб, народность, оригинальность, степень независимости от тоталитарного режима и т. п. Можно, конечно, мерить таланты, но правильнее величину каждого определять по особой шкале, потому что шкалы очень разные.] Приверженность слушателей к легкой музыке также не может считаться чем-то принижающим их человеческое достоинство, чем-то заслуживающим лишь снисхождения, чем-то, на что любой серьезный музыкант вправе смотреть свысока.

Памятник композитору, автору многих советских песен Исааку Осиповичу Дунаевскому на Новодевичьем кладбище в Москве

Дмитрий Дмитриевич Шостакович в конце жизни (умер на двадцать лет позже Дунаевского — в 1975 г.)

Пусть к восприятию легкой музыки всё запрограммировано несколько четче и определеннее, чем в серьезной музыке. И всё же в ней самой, в ее создании остается такая огромная свобода для вариаций, такое богатство нюансов, столько возможностей для передачи глубоких и сложных человеческих чувств, такое широкое поле для проявления творческих талантов, что нельзя отрицать принадлежность ее лучших образцов к высокому искусству. Ну, разумеется, в ней уйма пустых, бездарных, примитивных поделок. В нее легче пробиться без таланта и умения, а ее потребителя проще обдурить и одурманить. Но было бы глупо всю ее сводить к этому уровню.

Можно предпочитать легкую музыку и обладать очень развитым интеллектом — бывает, что он ищет сложные задачи в других областях, а в музыке требует только эмоциональной разрядки.

С другой стороны, и любителям легкой музыки не стоит третировать слушателей даже самой сложной серьезной музыки как свихнувшихся интеллектуалов, чуждых нормальным и простым человеческим чувствам. Или как снобов, которые только строят из себя знатоков и ценителей, а сами ничего не чувствуют, отсиживая в филармонии для приличия и престижа. Разработанность музыкального восприятия может заходить весьма далеко, и при этом нередко повышается требовательность к степени сложности музыки. У многих любителей легкой музыки постепенно расширяется диапазон приемлемых жанров — в сферу серьезной музыки. Нередко и целые разновидности легкой музыки — стиль за стилем, жанр за жанром — смещаются в сторону серьезной музыки, а затем и полностью в нее переходят — вместе с частью того поколения, которое было привержено ее последним стилям. Так было с джазом, а позже движение в эту сторону начинается в биг-бите. Можно наблюдать, как, отталкиваясь от биг-бита, молодые любители отбирали для себя органную музыку, Баха и Малера. К восприятию этой классики их, конечно, подготовили хард-рок и андерграунд.

19. Рядом с классической музыкой

Проделывая после изложения гармонии каждой эпохи экскурсы в современность, я прослеживал, как гармония этой эпохи откладывалась, отзывалась в современной массовой музыке — современной не этой давней эпохе, а нам. Гармонии, некогда бывшие новыми и передовыми, разрабатывавшиеся в серьезной музыке эпохи, оказывались слишком сложными для массовой музыки этой эпохи, но несколько веков или несколько десятилетий спустя, находили своих потребителей в массовой музыке. Так и проявились эти давние гармонии в легкой музыке нашего времени. Рассмотрев гармонию XX века, логично опять проделать экскурс в современность, но теперь это будет тот же XX век. Есть ли в массовой музыке нашего времени отражение современной гармонии, разработанной в современной же серьезной музыке?

Прямые отражения есть в причудливых рок-композициях Фрэнка Заппы — он разрабатывал идеи «новой венской школы» Шёнберга. Но есть и более общее увлечение тенденциями, характерными для «серьезной» музыки.

Рок-музыкант второй половины XX века Фрэнк Заппа, вносивший в свои рок-композиции элементы академической авангардной музыки — додекафонии и сериализма

Массовая музыка XX века чрезвычайно разнообразна. Однако новыми, ведущими и определяющими формами в ней являются в первой половине века — джаз, во второй — рок (или шире — биг-бит). О джазе и освоении им гармонии контрапункта я уже говорил. Для рока я также говорил об освоении его первопроходцами норм романтической гармонии, которую можно лучше всего почувствовать у «Битлз». Против «Битлз» в свое время было говорено много критических слов — противниками всего нового, особенно в советской печати. Потом их слава и авторитет стали непререкаемыми. [Теперь снова можно услышать критику их песенок, но уже с других позиций. Вот эскапады Эдуарда Лимонова (2003: 272—273):

«История „Битлз“ вульгарна. Они на самом деле та усредненная формула, которую шоу-бизнес предпочел извлечь из всего многообразия музыкального ассортимента того времени. Это безопасная формула. Улыбчивыми девочками, сладкоголосыми очаровашками высыпали на сцену эти рабочие ребятки. „Вокальный квартет“ назвали бы их на советской сцене. Вокальный квартет щебетал, резвился, встряхивал пушистыми челками и гривками, кланялся, производил звуки и движения в усредненном диапазоне. Заметьте, „Битлз“ никогда не позволяли себе ни истерики, ни экстаза. Средний диапазон. Они всех устраивали. И поклонников современности — песенки были незатейливы и музыкально просты, и левых — рабочие ведь парни, истинно „пролетарское искусство“, и консерваторов — ведь нет экстаза, нет истерики, всё приличненько. И поехали ребятки по миру, под простые припевчики, под дважды два — четыре. Счастливо заколачивая деньгу. Record business был тоже доволен — деньги эти середнячки принесли огромные.