Зигмунт Бауман - Идет ли богатство немногих на пользу всем прочим? Страница 3

Беднейшая десятая часть мирового населения регулярно страдает от голода. Богатейшая десятая часть не может вспомнить, когда их семьям приходилось голодать. Беднейшая десятая часть лишь изредка может обеспечить своим детям элементарное образование; богатейшая десятая часть готова платить за то, чтобы их дети учились в одних школах только с «равными себе» и с детьми «вышестоящих», потому что она боится контактов своих детей с детьми из других слоев. Беднейшая десятая часть почти всегда живет там, где нет ни социального обеспечения, ни пособий по безработице. Богатейшая десятая часть даже не может вообразить попытку жить на такое пособие. Беднейшей десятой части доступны лишь поденная работа в городе либо крестьянский труд в деревне; богатейшая десятая часть не в состоянии понять, как можно жить без гарантированной ежемесячной зарплаты. В то же время самые богатые — верхняя доля процента — не могут себе представить жизнь на зарплату, а не на доход, который им приносит их богатство [11, p. 132].

Дорлинг приходит к выводу о том, что «по мере географической поляризации людей их знания друг о друге во все большей мере сменяются фантазиями» [ibid., p. 141].

Вместе с тем Стюарт Лэнси в своем последнем заявлении, озаглавленном «Неравенство: истинная причина наших экономических бед», соглашается с утверждениями Стиглица и Дор-линга о том, что поддерживаемая сильными мира сего догма, согласно которой богатые, становясь еще богаче, оказывают обществу услугу, представляет собой не более чем сочетание сознательной лжи с причудливой нравственной слепотой:

Согласно ортодоксальной экономической теории, хорошая доза неравенства повышает эффективность экономики и обеспечивает высокие темпы ее роста. Так происходит из-за того, что, как утверждается, высокие доходы и низкие налоги на верхних уровнях поощряют предпринимательство и приводят к увеличению экономического пирога.

Можно ли считать удачным тридцати летний эксперимент по усилению неравенства? Факты говорят об обратном. Разрыв в доходах неимоверно расширился, не принеся обещанного экономического прогресса. После 1980 г. темпы экономического роста и производительности в Великобритании были на треть ниже, а безработица — впятеро выше, чем в более эгалитарную послевоенную эпоху. Три произошедших после 1980 г. спада оказались более глубокими и продолжительными, чем в 1950-е и 1960-е гг., а их кульминацией стал кризис последних четырех лет. Главным итогом проводившегося после 1980 г. эксперимента стали более высокая поляризация экономики и усиление ее подверженности кризисам [21].

Отмечая, что «снижение доли заработков влечет за собой сокращение спроса в условиях сильной зависимости экономики от потребительских расходов», вследствие чего, по сути, «потребительские общества утрачивают способность к потреблению», и что «сосредоточение плодов экономического роста в руках малочисленной глобальной финансовой элиты ведет к появлению экономических пузырей», Лэнси приходит к неизбежному выводу: суровые реалии социального неравенства вредны для всех или почти для всех членов общества. Он выносит приговор, который должен был бы следовать за таким вердиктом, хотя этого до сих пор не случилось: «Ключевой урок последних тридцати лет состоит в том, что экономическая модель, позволяющая богатейшим членам общества владеть все большей и большей долей пирога, в конце концов погубит саму себя. Но похоже, что этот урок усвоен еще далеко не всеми».

Мы должны усвоить этот урок, и нам придется это сделать, пока еще не пройдена точка возврата: пока не достигнут тот момент, когда нынешняя «экономическая модель», дававшая столько предупреждений о надвигающейся катастрофе, но так и не сумевшая привлечь наше внимание и не заставившая нас действовать, реализует свой потенциал к «саморазрушению». Ричард Уилкинсон и Кейт Пикетт, авторы разоблачительного исследования «Уровень духа: почему более равноправные общества почти всегда оказываются более преуспевающими» [31], в совместно написанном предисловии к книге Дорлинга указывают, что убеждение в том, будто бы «богатые справедливо получают огромные оклады и бонусы», потому что своими «редкими талантами» они приносят пользу обществу,— откровенная ложь. И мы спокойно проглатываем ее себе же во вред — и в итоге расплатимся за это ценой катастрофы...

С момента появления исследования Уилкинсона и Пикетт свидетельства о вредном и нередко весьма разрушительном влиянии высокого и возрастающего уровня неравенства, оборачивающегося патологиями людского сосуществования, а также о серьезности социальных проблем лишь накапливались и продолжают накапливаться. Многочисленные факты указывают на корреляцию между высоким уровнем неравенства в доходах и ростом числа социальных патологий. Все больше исследователей и аналитиков указывают и на то, что помимо негативного воздействия на качество жизни неравенство неблагоприятно сказывается и на экономических показателях; вместо того чтобы укреплять экономику, оно создает препятствия для ее развития. Бургиньон в уже упоминавшемся исследовании называет ряд причин этого явления: так, потенциальные предприниматели лишаются доступа к банковским кредитам, потому что не имеют залога, требуемого кредиторами, а рост стоимости образования лишает талантливую молодежь шанса на приобретение навыков, необходимых им для развития и применения своих способностей. К этому прибавляются негативные последствия роста социальных напряжений и небезопасное окружение — быстро растущие расходы на обеспечение безопасности поглощают те средства, которые можно было бы использовать более эффективно [14, р. 72-74].

Итак, подведем итог: есть ли правда в том, во что многие из нас верят, в том, во что всех нас заставляют и призывают верить, в том, что мы слишком часто испытываем искушение и склонны признать? Иными словами, верно ли то, что «богатство немногих идет на пользу всем прочим»? И верно ли, в частности, что любые попытки вмешаться в естественное неравенство между людьми пагубно сказываются на здоровье и энергии общества, а также на его креативном и производственном потенциале, в усилении которого и поддержании на наивысшем возможном уровне кровно заинтересован каждый его член? И верно ли, что неравенство в плане социального положения, возможностей, прав и доходов отражает различия в том, что дано людям от природы, и во вкладе членов общества в его благосостояние?

Дальнейшие рассуждения представляют собой попытку показать, почему эти и аналогичные убеждения ложны и почему у них нет почти или совсем никаких шансов на то, чтобы когда-либо стать правдой и выполнить свои (обманчивые) обещания. Кроме того, мы попытаемся выяснить, почему, несмотря на все более очевидную ложность этих убеждений, люди по-прежнему закрывают глаза на сомнительность их обещаний и не желают признавать полную невероятность того, что они когда-либо осуществятся.

2. Почему мы миримся с неравенством?

В своей работе, посвященной неравенству, ее проявлениям и причинам, Дэниэл Дорлинг подчеркивает, что «социальное неравенство в богатых странах сохраняется из-за упорной веры в принципы несправедливости; людей может шокировать осознание того, насколько сомнительна идеологическая основа общества, в котором мы живем» [11, р. 13]. Эти «принципы несправедливости» представляют собой скрытую (неявную) предпосылку, служащую фундаментом для громко провозглашаемых (явных) убеждений и якобы «наделяющую их смыслом», но при этом почти никогда не анализируемую и не подвергаемую проверке; речь идет о неизменно подразумеваемых, но обычно не проговариваемых представлениях, которые направляют наше мышление — но о которых мы не думаем, когда у нас складываются мнения, не имеющие иной, сколько-нибудь материальной опоры.

Например, можно вслед за Дорлингом сослаться на заявление, сделанное в 1970 г., во время визита в США, Маргарет Тэтчер, известной своим умением превращать в политический капитал всеобщие предубеждения, на которые у нее был уникальный и безошибочный нюх:

Одна из причин, по которой мы ценим индивидуумов, состоит не в том, что все они похожи друг на друга, а в том, что все они различаются... Я стою за то, чтобы наши дети вырастали высокими и чтобы одни из них вырастали более высокими, чем другие, если у них есть к этому возможность. Ибо мы должны построить такое общество, в котором каждый гражданин сможет полностью реализовать свой потенциал, на благо как себе, так и обществу в целом.

Отметим, что ключевая предпосылка, благодаря которой заявление Тэтчер кажется почти самоочевидным, — идея о том, что «обществу в целом» выгодно, когда каждый гражданин трудится «на благо себе» — не выражена в явном виде и подается как нечто само собой разумеющееся. Как едко отмечает Дорлинг, Тэтчер предполагает, что «потенциальные способности — это что-то вроде роста» (то есть нечто, неподвластное нашим усилиям), а также считает, опять же не имея к тому никаких оснований, что разные индивидуумы обладают разными способностями от природы, а не потому, что имели разные возможности к развитию своего потенциала в силу существования в разных социальных условиях. Иными словами, Тэтчер принимает как нечто само собой разумеющееся и самоочевидное, что наши способности, как и наш рост, определены от рождения, и тем самым «нормализует» вытекающее из этой идеи следствие, согласно которому едва ли в силах человека изменить вердикт, вынесенный ему судьбой. Это одна из причин, почему к концу прошлого столетия «получила признание странная идея о том, что наши эгоистичные поступки каким-то образом идут на пользу другим людям» [11, р. 197] .