Рудольф Арнхейм - В параболах солнечного света Страница 3

В этой работе Арнхейм проявляет несомненное знание проблем истории искусства и заинтересованность в решении методологических проблем ее изучения. Это подтверждают ссылки на таких историков искусства, как Алоиз Ригль, Мейер Шапиро, Эрвин Панофский, Арнольд Хаузер, Ян Бялостоцки,

Светлана Алперс. С другой стороны и многие современные историки искусства часто обращаются к гештальтпсихологии, когда они стремятся понять произведение искусства или определенный художественный стиль как структурное целое. Арнхейм полагает, что каждый историк искусства, сознательно или бессознательно, прибегает за помощью гештальтпсихологии, поскольку именно эта теория способна раскрыть динамику сил, которая организует художественный порядок. По этому поводу он пишет в своем дневнике: «Гештальт теория имеет дело с формальной организацией, но делая это, она обращается и к содержанию. Она говорит, дайте мне набор сил и я скажу вам, как они должны быть организованы. Теория гештальта предпочитает порядок хаосу в том смысле, что порядок — это условие творения абсолютно всего, тогда как хаос имеет дело с ничем, если мы определим его как отсутствие организации. В психологии искусства нельзя полагать, как это делает Антон Эренцвейг, что какое-либо произведение является результатом свободного от гештальта бессознательного субстрата. Книга Бытия учит, что мир возникает из хаоса, но это не означает, что мысль Создателя свободна от гештальта».[9]

Завершая свою книгу «Искусство и визуальное восприятие», Аргхейм писал: «Мы не знаем, каким будет искусство будущего. Но мы твердо уверены в том, что абстракция не есть итог и завершение искусства. Абстрактным художественный стиль никогда не будет». Убеждение в прогрессе искусства, во многообразии эстетического опыта, стремящегося к «хорошей форме» всегда отличало Арнхейма от многих других представителей западной теории искусства.

Будучи психологом искусства, Арнхейм часто обращался к вопросам эстетики. Не случайно, он долгое время был главным редактором «Американского журнала по эстетике и художественной критике». Ему принадлежит интересная интерпретация понятий и терминов, которые часто используются эстетиками, но редко осмысливаются и определяются. В его работах мы находим интересные определения таких понятий, как «стиль», «баланс», «форма», «свет», «цвет», «центр», «динамика», «выражение», «аура», «рост», «энтропия».

Вместе с тем, Рудольф Арнхейм внес существенный вклад и в историю искусства. Он был лично близок со многими историками искусства, в частности с Мейером Шапиро, Паулем Франклом. В его работах встречаются частые ссылки на работы А. Ригля, Э. Панофского, Г. Зедльмайра, Э. Гомбриха. В настоящее время в Германии издана переписка Арнхейма и Гомбриха. Естественно, Арнхейм был хорошо знаком с работами современных историков искусства. С другой стороны, и многие историки искусства часто обращались и обращаются к работам Арнхейма по психологии искусства. Очевидно, что гештальт-психология — существенный метод интерпретация произведения искусства для историков Венской школы.

Арнхейм прожил долгую и плодотворную жизнь, он умер в 2007 году, когда ему было уже 103 года. За исключением первых лет эмиграции в США, его жизнь была наполнена творческой работой лекциями, написанием книг. Как он признавался, он посвятил большую часть жизни одной очень важной, но совершенно забытой и игнорируемой вещи — пониманию искусства. Об этом свидетельствует его автобиографическая книга «Параболы солнечного света», вышедшая в 1989 году.

Сейчас я чувствую себя ответственным за то, что эта прекрасная и оригинальная книга до сих пор еще не вышла на русском языке. Правда, я уже публиковал выдержки из нее в одном из журналов. Но мемуары Архейма достойны того, чтобы выйти отдельной книгой.

По форме и жанру эта книга представляет собой дневниковые записи. Но в предисловии к ней Арнхейм предупреждает, что эта книга не просто дневник, а регистрация «внутренних озарений», которые неожиданно возникали и которые он записывал, чтобы сохранить их. Эти записи Арнхейм стал делать с 1959 года, когда он получил стипендию Фулбрайта для поездки в Японию. Последний год его записок — 1986. Иными словами, эти заметки и афоризмы заняли у него четверть века, довольно большой срок для одной книги. Он говорит, что поездки по разным странам стимулировали его заметки, часть из которых относилась к особенностям национального характера. В предисловии к книге Арнхейм пишет: «Все эти images reisonn — es отражают особенности тех мест, где они возникли — мои путешествия по Азии, Европе, американским городам, а также в них звучат голоса моей жены, моих друзей, коллег и студентов, незнакомых людей и даже поведение кота, все они как бы превратились в эхо. Мое внимание привлекали прежде всего психология и искусство, но не были обойдены философия и религия».

Арнхейм признается, что его заметки импрессионистичны и не представляют систематической прозы. Они легковесны, как лучи солнца и не претендуют на глубокомыслие. Не случайно заголовком этой книги послужили стихи известного английского поэта Дилана Томаса из «Поэмы в октябре», где он вспоминает: Утро

Забытое ребенком, когда он с матерью Шел в параболах солнечного света И слушал легенды о зеленых часовнях…

Заметки Арнхейма подобны детским воспоминаниям, они — внезапные озарения в лучах солнечного света. Они представляют интерес как свидетельство того, как гештальпсихолог видит мир и воспринимает искусство, литературу, поэзию, религию, неожиданно и ярко высвечивая то, что находилось в тени и забвении. Я бы назвал эту книгу афоризмами об искусстве. В ней отдельные художники или произведения искусства оцениваются лаконично, кратко, иногда парадоксально.

Когда-то немецкий философ Иоганн Гаман XVIII века написал книгу, которая называлась весьма необычно «Aesthetica in nuce», то есть «эстетика в орехе». Книгу Арнхейма можно было бы назвать «Психологией в орехе». В ней глубокие мысли, как зерна, прячутся под скорлупой обыденных наблюдений, зарисовок или цитат. Почти каждая его мысль могла бы стать предметом книги или научной диссертации, но он сознательно оставляет их в виде зерен в надежде, что они созреют.

Суждения Арнхейма, несмотря на их афористичность, не претендуют на то, чтобы быть истиной в последней инстанции. Не случайно многие из них излагаются в форме вопроса, чаще всего вопроса к самому себе. Но они стимулируют мысль, пробуждают интерес к познанию, позволяют видеть привычные вещи в необычном ракурсе.

Следует добавить, что при всей внешней импрессионистичности, разнообразии тем, отсутствии систематичности в книге существует определенная внутренняя логика. Она рассматривает и субъективный и объективный мир как проявления законов гештальта. В ней и восприятие человека, и строение мира, и структура произведения искусства представляет организованное целое. Несомненно, что эта книга дополняет теоретические работы Арнхейма по психологии восприятия его личными наблюдениями и суждениями.

Арнхейм не претендует на роль оракула. Он просто пишет о том, что видит и о том, что думает. Он сам признается, что получает удовольствие от созерцания. При этом его визуальные образы сопровождаются мыслями о философии или ссылками на произведения искусства, как классические, так и современные. Не случайно, он иронично называет себя маленькой совой на плече Афины, богини мудрости. Гегель говорил, что «сова Минервы вылетает только в сумерки». Не похоже, что Арнхейм расположен летать, особенно по ночам. Но с плеча богини мудрости он видит многое.

Ниже приводится сокращенный текст книги Арнхейма в моем переводе. Отбирая тексты, я опускал некоторые бытовые зарисовки, обращая внимание главным образом на то, что относится к теории гештальта и к оценке произведений искусства, как классического, так и современного.

Вячеслав Шестаков

1959

С тех пор, как советская ракета облетела луну и вернулась на землю, мое восприятие нашего небесного спутника начало меняться. Я больше не вижу в нем небесное светило или место, которое я никогда не посещу. Теперь Луна смотрится как ориентир на горизонте, далекий, но достижимый. Это путь, который ведет через космос к другим мирам.

Нильс Бор, объясняя принцип дополнительности, говорит, что это «два положения, которые противоречат друг другу». Может быть, это верно в физике, но это вряд ли происходит где-либо еще. «Интуиция» и «интеллект» могут быть противоположны как два угла, которые вместе составляют 180°, но они не противоположны в смысле утверждения Бора, поскольку не противоречат друг другу. Один человек может достичь середины горы, спускаясь с вершины, другой — поднимаясь наверх от ее основания, но в этом нет никакого противоречия. Только положения могут противоречить друг другу, но не факты.