Александр Каменец - «Сказка – ложь, да в ней намек…» Социально-педагогический анализ русского сказочного фольклора Страница 3

Под давлением невесток Емеля решается пойти за водой. Но уже здесь мы видим его подлинное отношение к невесткам. Он рассчитывает, поймав щуку, утолить свой голод, не угощая невесток, поскольку он на них обижен. Внутренняя обида Емели есть уже начало будущей разворачивающейся конфликтности героя со своим окружением. Видя пренебрежительное отношение к себе, Емеля начинает выстраивать собственную жизненную программу, оставаясь героем-одиночкой.

Он жалеет щуку, олицетворяющую собой хищность и алчность, но заговорившую с ним «человеческим голосом» в отличие от окружающих родственников. Через акт милосердия, пусть даже и не лишенного расчетливости, Емеля приобщается к могущественным силам помощи, перед которыми не может устоять никто из людей.

Щука предлагает Емеле сразу же испытать на себе ее могущество, и ведра сами идут домой. Таким образом, Емеля тут же получает положительное подкрепление своему доброму делу. Это важный механизм социализации, который часто недооценивается в педагогической практике.

В сказке, на первый взгляд, торжествует лень и желание получить даром, без особых усилий, те или иные блага. Именно за такое поведение порицаются многие персонажи русских народных сказок, развивающих тему «дурака». Глупость, таким образом, идет рядом с ленью и эти качества иногда экстраполируют на весь русский народ. Но это чрезвычайно поверхностный взгляд. Емеля только тогда прилагает усилия, когда реально видит необходимость такого труда, включая собственную личную заинтересованность («красный кафтан»). Он не склонен также проявлять рвение при пренебрежительном отношении к себе. Для него предмет его собственных усилий связан также с сохранением или защитой чьей-то жизни. Это позиция свободного человека-гуманиста, не желающего быть рабом, исполняющим бездумно чьи-то указания. В этом и состоит социализирующее значение труда. Соответственно, те, кто предъявляют претензии к тем или иным членам общества как к ленивым и нерадивым, должны задаться вопросом: «А что они сами сделали хорошего тем людям, которых они обязывают трудиться?» Бессловесный, рабский труд может еще больше отуплять и унижать человека, чем ленивое и беспечное существование.

Существование же Емели нельзя назвать беспечным. Печь является любимым местом его пребывания и это свидетельствует о его укорененности в домашнем быте, ощущении своего дома, даже если ему приходится перемещаться во внедомашнем пространстве (двигающаяся печь). И это также является важным компонентом социализированности этого персонажа.

Энергия ответного добра, полученная Емелей от щуки, оказывается настолько значительной, что все, кто попадается на ее пути (движение Емелиных саней), терпят физический ущерб, поскольку отторгают Емелю как полноценного члена общества. Поэтому не стоит мешать вольно или невольно движению того, кто воодушевлен и движим энергией, полученной от благодарности и человеколюбия, которые и есть высшее проявление человеческого разума. Так можно проинтерпретировать движение Емелиных саней.

Емеля попадает в орбиту властей (короля), прельстившись обещанием получить в дар красивую одежду. Для него в служении властям важны не какие-то материальные блага, а скорее эстетические и привлекательные для окружающих свойства. При этом не важна одежда как знак какого-либо служения (мундир), как знак отнесения себя к определенному социальному статусу. Емеля, проявляя внутреннюю независимость, живет в мире собственных социальных, нравственных и эстетических оценок, не вникая в значимость содержания активности, навязываемой враждебным окружением.

Неожиданный поворот в судьбе Емели происходит благодаря любви к нему королевской дочери. Если до этого Емеля пользовался результатами благодарности и человеколюбия щуки, то теперь в его жизнь вошла любовь, во имя которой приходится жертвовать свободой и жизнью. Характерно, что Емеля и здесь благодаря внутренней независимости от давления внешнего зла не испытывает до поры до времени неудобства от физической изоляции, поскольку он внутренне свободен. Но именно благодарность щуки и любовь супруги освобождают его от физического заключения и приводят к счастливому финалу. В сказке выражается, таким образом, твердая вера в то, что даже самое незаметное доброе дело в сочетании с чувством собственного достоинства способны обеспечить человеку в конечном счете выход из самых трудных жизненных ситуаций. Такой вывод можно оценивать и как стратегический путь полноценной социализации личности.

1.1.2 «Крошечка-Хаврошечка»

«Вы знаете, что есть на свете люди и хорошие, есть и похуже, есть и такие, которые Бога не боятся, своего брата не стыдятся: к таким-то и попала Крошечка-Хаврошечка. Осталась она сиротой маленькой; взяли ее эти люди, выкормили и на свет божий не пустили, над работой каждый день занудили, заморочили; она и подает, и прибирает, и за всех и за все отвечает.

А были у хозяйки три дочери большие. Старшая звалась Одноглазка, средняя Двуглазка, а меньшая – Триглазка; но они только и знали у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работала, их обшивала, для них и пряла и ткала, а слова доброго никогда не слыхала. Вот то-то и больно – ткнуть да толкнуть есть кому, а приветить да приохотить нет никого.

Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую корову, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать:

– Коровушка-матушка, меня бьют, журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрему дали пять пудов напрясть, наткать, побелить, в трубы покатать. А коровушка ей в ответ:

– Красная девица! Влезь ко мне в одно ушко, а в другое вылезь – все будет сработано.

Так и сбывалось. Вылезет красная девица из ушка – все готово: и наткано, и побелено, и покатано. Отнесет к мачехе, та поглядит, покряхтит, спрячет в сундук, а ей еще больше работы задаст.

Хаврошечка опять придет к коровушке, в одно ушко влезет, в другое вылезет и готовенькое возьмет принесет.

Дивится старуха, зовет Одноглазку:

– Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая! Доглядись, кто сироте помогает: и ткет, и прядет, и в трубы катает?

Пошла с сиротой Одноглазка в лес, пошла с нею в поле; забыла матушкино приказанье, распеклась на солнышке, разлеглась на травушке; а Хаврошечка приговаривает:

– Спи, глазок, спи глазок!

Глазок заснул; пока Одноглазка спала, коровушка и наткала и побелила. Ничего мачеха не дозналась, послала Двуглазку. Эта тоже на солнышке распеклась и на травушке разлеглась, матернино приказанье забыла и глазки смежила; а Хаврошечка баюкает:

– Спи глазок, спи, другой!

Коровушка наткала, побелила, в трубы покатала; а Двуглазка все еще спала.

Старуха рассердилась, на третий день послала Триглазку, а сироте еще больше работы дала. И Триглазка, как ее страшие сестры, попрыгала-попрыгала и на травушку пала. Хаврошечка поет:

– Спи глазок, спи, другой! – а об третьем забыла.

Два глаза заснули, а третий и все видит, все – как красная девица в одно ушко влезла, в другое вылезла и готовые холсты подобрала. Все, что видела, Триглазка матери рассказала; старуха обрадовалась, на другой же день пришла к мужу:

– Режь рябую корову!

Старик так, сяк:

– Что ты, жена, в уме ли? Корова молодая, хорошая!

– Режь, да и только!

Наточил ножик…

Побежала Хаврошечка к коровушке:

– Коровушка-матушка! Тебя хотят резать.

– А ты, красная девица, не ешь моего мяса; косточки мои собери, в платочек завяжи, в саду их рассади и никогда меня не забывай, каждое утро водою их поливай.

Хаврошечка все сделала, что коровушка завещала: голодом голодала, мяса ее в рот не брала, косточки каждый день в саду поливала, и выросла из них яблонька, да какая – боже мой!

Яблочки на ней висят наливные, листвицы шумят золотые, веточки гнутся серебряные, кто ни едет мимо – останавливается, кто проходит близко – тот заглядывается.

Случилось раз – девушки гуляли по саду; на ту пору ехал по полю барин – богатый, кудреватый, молоденький. Увидел яблочки, затрогал девушек:

– Девицы-красавицы! – говорит он – Кто из вас мне яблочко поднесет, та за меня замуж пойдет.

И бросились три сестры одна перед другой к яблоньке. А яблочки-то висели низко, под руками были, а то вдруг поднялись высоковысоко, далеко над головами стали. Сестры хотели их сбить – листья глаза засыпают, хотели сорвать – сучья косы расплетают; как ни бились, ни метались – ручки изодрали, а достать не могли.

Подошла Хаврошечка, и веточки наклонились, и яблочки опустились. Барин на ней женился, и стала она в добре поживать, лиха не знавать».